Он медленно прошелся по мастерской и, внезапно остановившись, обвел склад широким жестом:
– Это, – переведите, пожалуйста, мессир Феррандо, – для меня священное место. Из таких вот мастерских польется свет чтения и знания, который рассеет тьму невежества! Все зло в невежестве!
Он выглядел взволнованным.
Жанна подошла к нему и протянула руку.
– Ваши слова прекрасны, как слова Евангелия! – воскликнула она.
Он вновь улыбнулся и положил руку ей на плечо:
– Поверьте мне, то, что мы сейчас делаем, прекрасно, как новорожденное дитя!
Она засмеялась.
– Сколько вам нужно мастеров? – спросил Феррандо.
– Помимо Арминия и Кокельмана, мне нужен гравер и литейщик для производства литер, подмастерье для укладки и выравнивания литер в форме и, само собой, двое famulus для мелкой работы на подхвате… разжигать огонь, подносить инструменты, убирать помещение.
– Гравер у вас уже есть, – сказал Феррандо.
Шёффер поднял брови. Франсуа, вытащив из кармана страничку с буквами и рисунками своей работы, передал ее печатнику. Тот долго рассматривал листок, поднеся к самым глазам, затем перевел взгляд на молодого человека.
– Да ведь этот юноша настоящий художник! – воскликнул печатник. – Он понял дух каждой буквы! Рисунки отчетливые, с очень изящными завитками! Новичок сделал бы букву N похожей на больную V, а буква L превратилась бы у него в отощавшую I. Но Франсуа удалось передать характер каждой буквы! Кто учил тебя, сынок?
– Никто, – ответил Франсуа.
– Изумительно! – сказал Шёффер. – Действительно, гравер у нас есть… Остается только научить его пользоваться резцом.
– Сколько времени понадобится, чтобы печатня была готова к работе? – спросила Жанна.
– С Божьего благословения мы смогли бы начать вскоре после сбора винограда.
В садах налились яблоки.
Плавильная печь была построена и установлена в мастерской. Она еще и обогревала помещение. В ней даже камни могли бы расплавиться!
Франсуа научился вырезать свинцовые литеры. Следуя указаниям Шёффера, он обжигал и закалял их на огне, смазывал жидким воском и вливал кипящий сплав, состоявший из восьмидесяти частей свинца, десяти – олова, четырех – сурьмы и шести – меди.
Он привык также к возгласу ночного стража:
– Sehen Sie zu Feuer und Taglicht!
Карл Смелый вновь вступил в борьбу с Людовиком XI.
Жанна и Жозеф уехали в Анжер, взяв с собой Деодата и кормилицу. Они спасались от летней жары, которая в Страсбурге была невыносимой.
Наступило время сбора винограда.
Франсуа учился говорить по-немецки, а Арминий – по-французски. Они получили два больших пресса, заказанных лучшему городскому мастеру. Франсуа выложил за них двенадцать экю из собственных средств: вступив в наследство, доставшееся ему от Бартелеми де Бовуа, он пожелал стать равноправным владельцем печатни.
В Эльзасе, как и в Нормандии, из поспевших яблок и груш сделали первый сидр. Затем наступила очередь первого вина, и виноградари объявили, что год будет хорошим. В тавернах на берегах Рейна девушки и юноши распевали песни.
В конце октября Франсуа вырезал и отлил одиннадцать алфавитов. Руки у него огрубели, лицо задубело от жара печи, но на сердце было так легко, как никогда прежде. Шёффер, проводивший в Страсбурге больше времени, чем в Майнце, очень хвалил юношу за усердие, и тот старался еще больше: проверял каждую буковку, обтачивал их напильником и резцом.
Войска Карла Смелого угрожали Льежу. Город, враждебный Бургундцу, злился на короля, который советовал избегать столкновений с мятежным герцогом.
На рынках Страсбурга появилась дичь, и Франсуа впервые в жизни отведал пирог с мясом косули.
Итье обосновался в замке Ла-Дульсад, уступленном Жанной: он платил ей по частям, и процентов она с него не брала.
Прево торговцев, мэтр Людвиг Хейлштраль, посетил «Мастерскую Труа-Кле» – ибо теперь именно так называли печатню – с целью выяснить, что здесь производят. Он с изумлением осмотрел совершенно незнакомое ему оборудование: плавильную печь, прессы, ящики с литерами, наборные формы, разложенные на столе. Ему дали все необходимые объяснения. Напрасный труд.
Во второй понедельник ноября, в праздник святого Виллиброда, Арминий под руководством Шёффера и внимательным взглядом Франсуа сделал свой первый набор: первую страницу Евангелия от Матфея, где излагается родословная Иисуса. Затем он выровнял набор деревянными рейками, соединив их углы небольшими винтами. Шёффер с помощью линейки проверил горизонтальный и вертикальный уровень литер, потом взял в руки плоскую кисточку и смазал их чернилами из флакона, найденного в ящиках Фуста. Набор на широкой дубовой доске был помещен под пресс, а сверху Шеффер положил большой лист бумаги. Кокельман и Арминий опустили крышку на фетровой прокладке и стали поворачивать штангу, пока Шеффер не крикнул:
– Genug!
Когда штангу повернули в другую сторону, крышка поднялась, и Шёффер с осторожностью акушера извлек бумажный лист.
Это было почти священнодействие. Трое юношей и famulus окружили его, чтобы взглянуть на результат.
– Vollendet! – воскликнул Шёффер.
Действительно, печать была превосходной: литеры, с такой любовью вырезанные Франсуа, предстали на бумаге во всей своей красоте. Лист повесили на стенку, и Шёффер решил, что такое событие нужно отпраздновать. Они отправились в таверну, выпили много пива, заедая его сосисками, и Франсуа, которого здесь называли Франц, чувствовал себя бесконечно счастливым. Шёффер сказал, что молодой де л'Эстуаль, невзирая на свой семнадцатилетний возраст, завершил обучение в качестве подмастерья и отныне в его отсутствие будет мастером; тем самым он давал ему преимущество перед собственным сыном Арминием, которому предстояло унаследовать мастерскую в Майнце. Гильдии печатников еще, разумеется, не существовало, и возникли некоторые сложности с прево торговцев, который не мог понять, к какому цеху Франсуа приписать. Наконец было решено включить его в корпорацию ювелиров.
На следующий день Франсуа, изучив первый оттиск, обнаружил несколько едва заметных заусениц на контурах отпечатанных букв и обратил на это внимание Шёффера.
– У тебя глаз зорче, чем у меня, мой мальчик. Все так. Как же я не заметил? Слишком жидкие или недостаточно тщательно размешанные чернила.
Флаконы с чернилами стояли на подоконнике, в той части мастерской, куда не доходил жар печи.
– А из чего они сделаны? – спросил Франсуа.
Шёффер бросил на него иронический взгляд.
– Хочешь узнать? Еще бы, это один из величайших секретов нашего искусства!
Все же он доверил Франсуа тайну: чернила представляли собой смесь, включавшую шесть с половиной частей сажи, из которых одна часть была жирной, полторы части танина, полчасти окиси железа, треть части винного спирта, часть и две трети части дистиллированной воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90