Я посмотрел на станционные часы. Было пять минут шестого. Когда мы садились в вагон, я видел, как вагоновожатый и кондуктор вышли из буфета. Мы уселись и открыли окно. Вагон отапливался электричеством, и в нем было душно, но в окно входил свежий холодный воздух.
– Ты устала, Кэт? – спросил я.
– Нет. Я себя великолепно чувствую.
– Нам недолго ехать.
– Я с удовольствием проедусь, – сказала она. – Не тревожься обо мне, милый. Я себя чувствую прекрасно.
* * *
Снег выпал только за три дня до рождества. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. В печке гудел огонь, а мы лежали в постели и смотрели, как сыплет снег. Madame Гуттинген убрала посуду после завтрака и подбросила в печку дров. Это была настоящая снежная буря. Madame Гуттинген сказала, что она началась около полуночи. Я подошел к окну и посмотрел, но ничего не мог разглядеть дальше дороги. Дуло и мело со всех сторон. Я снова лег в постель, и мы лежали и разговаривали.
– Хорошо бы походить на лыжах, – сказала Кэтрин. – Такая досада, что мне нельзя на лыжах.
– Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Это для тебя не опаснее, чем в автомобиле.
– А трясти не будет?
– Можно попробовать.
– Хорошо бы, не трясло.
– Немного погодя можно будет выйти погулять по снегу.
– Перед обедом, – сказала Кэтрин, – для аппетита.
– Я и так всегда голоден.
– И я тоже.
Мы вышли в метель. Повсюду намело сугробы, так что нельзя было уйти далеко. Я пошел вперед, протаптывая дорожку, но пока мы добрались до станции, нам пришлось довольно долго идти. Мело так, что невозможно было раскрыть глаза, и мы вошли в маленький кабачок у станции и, метелкой стряхнув друг с друга снег, сели на скамью и спросили вермуту.
– Сегодня сильная буря, – сказала кельнерша.
– Да.
– Снег поздно выпал в этом году.
– Да.
– Что, если я съем плитку шоколада? – спросила Кэтрин. – Или уже скоро завтрак? Я всегда голодна.
– Можешь съесть одну, – сказал я.
– Я возьму с орехами, – сказала Кэтрин.
– С орехами очень вкусный, – сказала девушка. – Я больше всего люблю с орехами.
– Я выпью еще вермуту, – сказал я.
Когда мы вышли, чтоб идти домой, нашу дорожку уже занесло снегом. Только едва заметные углубления остались там, где раньше были следы. Мело прямо в лицо, так что нельзя было раскрыть глаза. Мы почистились и пошли завтракать. Завтрак подавал monsieur Гуттинген.
– Завтра можно будет пойти на лыжах, – сказал он. – Вы ходите на лыжах, мистер Генри?
– Нет. Но я хочу научиться.
– Вы научитесь очень легко. Мой сын приезжает на рождество, он вас научит.
– Чудесно. Когда он должен приехать?
– Завтра вечером.
Когда после обеда мы сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, как валит снег, Кэтрин сказала:
– Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?
– Зачем мне это?
– Неужели тебе никогда не хочется повидать других людей?
– А тебе хочется повидать других людей?
– Нет.
– И мне нет.
– Я знаю. Но ты другое дело. Я жду ребенка, и поэтому мне приятно ничего не делать. Я знаю, что я стала ужасно глупая и слишком много болтаю, и мне кажется, лучше тебе уехать, а то я тебе надоем.
– Ты хочешь, чтоб я уехал?
– Нет, я хочу, чтоб ты был со мной.
– Ну, так я и не поеду никуда.
– Иди сюда, – сказала она. – Я хочу пощупать шишку у тебя на голове. Большая все-таки шишка. – Она провела по ней пальцами. – Милый, почему бы тебе не отпустить бороду?
– Тебе хочется?
– Просто так, для забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой.
– Ладно. Отпущу бороду. Сейчас же, сию минуту начну отпускать. Это идея. Теперь у меня будет занятие.
– Ты огорчен, что у тебя нет никакого занятия?
– Нет. Я очень доволен. Мне очень хорошо. А тебе?
– Мне чудесно. Но я все боюсь, может быть, теперь, когда я такая, тебе скучно со мной?
– Ох, Кэт! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю.
– Даже теперь?
– И теперь и всегда. И я вполне счастлив. Разве нам не хорошо тут?
– Очень хорошо, но мне все кажется, что ты какой-то неспокойный.
– Нет. Я иногда вспоминаю фронт и разных людей, но это не тревожит меня. Я ни о чем долго не думаю.
– Кого ты вспоминаешь?
– Ринальди, и священника, и еще всяких людей. Но долго я о них не думаю. Я не хочу думать о войне. Я покончил с ней.
– О чем ты сейчас думаешь?
– Ни о чем.
– Нет, ты думал о чем-то. Скажи.
– Я думал, правда ли, что у Ринальди сифилис.
– И все?
– Да.
– А у него сифилис?
– Не знаю.
– Я рада, что у тебя нет. У тебя ничего такого не было?
– У меня был триппер.
– Я не хочу об этом слышать. Тебе очень больно было, милый?
– Очень.
– Я б хотела, чтоб у меня тоже был.
– Не выдумывай.
– Нет, правда. Я б хотела, чтобы у меня все было, как у тебя. Я б хотела знать всех женщин, которых ты знал, чтоб потом высмеивать их перед тобой.
– Вот это красиво.
– А что у тебя был триппер, красиво?
– Нет. Смотри, как снег идет.
– Я лучше буду смотреть на тебя. Милый, что, если б ты отпустил волосы?
– То есть как?
– Ну, немножко подлиннее.
– Они и так длинные.
– Нет, отпусти их немного длиннее, а я остригусь, и мы будем совсем одинаковые, только один светлый, а другой темный.
– Я не хочу, чтоб ты остриглась.
– А это, может быть, забавно. Мне надоели волосы. Ночью в постели они ужасно мешают.
– Мне нравится так.
– А с короткими бы тебе не понравилось?
– Может быть. Мне нравится, как сейчас.
– Может быть, с короткими лучше. И мы были бы оба одинаковые. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть тобой.
– Это так и есть. Мы с тобой одно.
– Я знаю. По ночам.
– Ночью все замечательно.
– Я хочу, чтоб совсем нельзя было разобрать, где ты, а где я. Я не хочу, чтоб ты уезжал. Я это нарочно сказала. Если тебе хочется, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я же вообще не живу, когда я не с тобой.
– Я никогда не уеду, – сказал я, – я ни на что не гожусь, когда тебя нет. У меня нет никакой жизни.
– Я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была очень хорошая жизнь. Но это будет наша общая жизнь, правда?
– Ну как, перестать мне отпускать бороду или пусть растет?
– Пусть растет. Отпускай. Это так интересно. Может быть, она вырастет к Новому году.
– Хочешь, сыграем в шахматы?
– Лучше в другую игру.
– Нет. Давай в шахматы.
– А потом в другую?
– Да.
– Ну, хорошо.
Я достал шахматную доску и расставил фигуры. За окном по-прежнему валил снег.
* * *
Как-то раз я среди ночи проснулся и почувствовал, что Кэтрин тоже не спит. Луна светила в окно, и на постель падали тени от оконного переплета.
– Ты не спишь, дорогой?
– Нет. А ты не можешь заснуть?
– Я только что проснулась и думаю о том, какая я была сумасшедшая, когда мы встретились. Помнишь?
– Ты была чуть-чуть сумасшедшая.
– Теперь со мной никогда такого не бывает. Теперь у меня все замечательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Ты устала, Кэт? – спросил я.
– Нет. Я себя великолепно чувствую.
– Нам недолго ехать.
– Я с удовольствием проедусь, – сказала она. – Не тревожься обо мне, милый. Я себя чувствую прекрасно.
* * *
Снег выпал только за три дня до рождества. Как-то утром мы проснулись, и шел снег. В печке гудел огонь, а мы лежали в постели и смотрели, как сыплет снег. Madame Гуттинген убрала посуду после завтрака и подбросила в печку дров. Это была настоящая снежная буря. Madame Гуттинген сказала, что она началась около полуночи. Я подошел к окну и посмотрел, но ничего не мог разглядеть дальше дороги. Дуло и мело со всех сторон. Я снова лег в постель, и мы лежали и разговаривали.
– Хорошо бы походить на лыжах, – сказала Кэтрин. – Такая досада, что мне нельзя на лыжах.
– Мы достанем санки и съедем по дороге вниз. Это для тебя не опаснее, чем в автомобиле.
– А трясти не будет?
– Можно попробовать.
– Хорошо бы, не трясло.
– Немного погодя можно будет выйти погулять по снегу.
– Перед обедом, – сказала Кэтрин, – для аппетита.
– Я и так всегда голоден.
– И я тоже.
Мы вышли в метель. Повсюду намело сугробы, так что нельзя было уйти далеко. Я пошел вперед, протаптывая дорожку, но пока мы добрались до станции, нам пришлось довольно долго идти. Мело так, что невозможно было раскрыть глаза, и мы вошли в маленький кабачок у станции и, метелкой стряхнув друг с друга снег, сели на скамью и спросили вермуту.
– Сегодня сильная буря, – сказала кельнерша.
– Да.
– Снег поздно выпал в этом году.
– Да.
– Что, если я съем плитку шоколада? – спросила Кэтрин. – Или уже скоро завтрак? Я всегда голодна.
– Можешь съесть одну, – сказал я.
– Я возьму с орехами, – сказала Кэтрин.
– С орехами очень вкусный, – сказала девушка. – Я больше всего люблю с орехами.
– Я выпью еще вермуту, – сказал я.
Когда мы вышли, чтоб идти домой, нашу дорожку уже занесло снегом. Только едва заметные углубления остались там, где раньше были следы. Мело прямо в лицо, так что нельзя было раскрыть глаза. Мы почистились и пошли завтракать. Завтрак подавал monsieur Гуттинген.
– Завтра можно будет пойти на лыжах, – сказал он. – Вы ходите на лыжах, мистер Генри?
– Нет. Но я хочу научиться.
– Вы научитесь очень легко. Мой сын приезжает на рождество, он вас научит.
– Чудесно. Когда он должен приехать?
– Завтра вечером.
Когда после обеда мы сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, как валит снег, Кэтрин сказала:
– Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?
– Зачем мне это?
– Неужели тебе никогда не хочется повидать других людей?
– А тебе хочется повидать других людей?
– Нет.
– И мне нет.
– Я знаю. Но ты другое дело. Я жду ребенка, и поэтому мне приятно ничего не делать. Я знаю, что я стала ужасно глупая и слишком много болтаю, и мне кажется, лучше тебе уехать, а то я тебе надоем.
– Ты хочешь, чтоб я уехал?
– Нет, я хочу, чтоб ты был со мной.
– Ну, так я и не поеду никуда.
– Иди сюда, – сказала она. – Я хочу пощупать шишку у тебя на голове. Большая все-таки шишка. – Она провела по ней пальцами. – Милый, почему бы тебе не отпустить бороду?
– Тебе хочется?
– Просто так, для забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой.
– Ладно. Отпущу бороду. Сейчас же, сию минуту начну отпускать. Это идея. Теперь у меня будет занятие.
– Ты огорчен, что у тебя нет никакого занятия?
– Нет. Я очень доволен. Мне очень хорошо. А тебе?
– Мне чудесно. Но я все боюсь, может быть, теперь, когда я такая, тебе скучно со мной?
– Ох, Кэт! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю.
– Даже теперь?
– И теперь и всегда. И я вполне счастлив. Разве нам не хорошо тут?
– Очень хорошо, но мне все кажется, что ты какой-то неспокойный.
– Нет. Я иногда вспоминаю фронт и разных людей, но это не тревожит меня. Я ни о чем долго не думаю.
– Кого ты вспоминаешь?
– Ринальди, и священника, и еще всяких людей. Но долго я о них не думаю. Я не хочу думать о войне. Я покончил с ней.
– О чем ты сейчас думаешь?
– Ни о чем.
– Нет, ты думал о чем-то. Скажи.
– Я думал, правда ли, что у Ринальди сифилис.
– И все?
– Да.
– А у него сифилис?
– Не знаю.
– Я рада, что у тебя нет. У тебя ничего такого не было?
– У меня был триппер.
– Я не хочу об этом слышать. Тебе очень больно было, милый?
– Очень.
– Я б хотела, чтоб у меня тоже был.
– Не выдумывай.
– Нет, правда. Я б хотела, чтобы у меня все было, как у тебя. Я б хотела знать всех женщин, которых ты знал, чтоб потом высмеивать их перед тобой.
– Вот это красиво.
– А что у тебя был триппер, красиво?
– Нет. Смотри, как снег идет.
– Я лучше буду смотреть на тебя. Милый, что, если б ты отпустил волосы?
– То есть как?
– Ну, немножко подлиннее.
– Они и так длинные.
– Нет, отпусти их немного длиннее, а я остригусь, и мы будем совсем одинаковые, только один светлый, а другой темный.
– Я не хочу, чтоб ты остриглась.
– А это, может быть, забавно. Мне надоели волосы. Ночью в постели они ужасно мешают.
– Мне нравится так.
– А с короткими бы тебе не понравилось?
– Может быть. Мне нравится, как сейчас.
– Может быть, с короткими лучше. И мы были бы оба одинаковые. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть тобой.
– Это так и есть. Мы с тобой одно.
– Я знаю. По ночам.
– Ночью все замечательно.
– Я хочу, чтоб совсем нельзя было разобрать, где ты, а где я. Я не хочу, чтоб ты уезжал. Я это нарочно сказала. Если тебе хочется, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я же вообще не живу, когда я не с тобой.
– Я никогда не уеду, – сказал я, – я ни на что не гожусь, когда тебя нет. У меня нет никакой жизни.
– Я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была очень хорошая жизнь. Но это будет наша общая жизнь, правда?
– Ну как, перестать мне отпускать бороду или пусть растет?
– Пусть растет. Отпускай. Это так интересно. Может быть, она вырастет к Новому году.
– Хочешь, сыграем в шахматы?
– Лучше в другую игру.
– Нет. Давай в шахматы.
– А потом в другую?
– Да.
– Ну, хорошо.
Я достал шахматную доску и расставил фигуры. За окном по-прежнему валил снег.
* * *
Как-то раз я среди ночи проснулся и почувствовал, что Кэтрин тоже не спит. Луна светила в окно, и на постель падали тени от оконного переплета.
– Ты не спишь, дорогой?
– Нет. А ты не можешь заснуть?
– Я только что проснулась и думаю о том, какая я была сумасшедшая, когда мы встретились. Помнишь?
– Ты была чуть-чуть сумасшедшая.
– Теперь со мной никогда такого не бывает. Теперь у меня все замечательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70