) Маловаты немного. Должно быть, это Престона. А халат симпатичный. Нужно предложить ему, может, продаст. (Складывает газеты, открывает дверь, подходит к двери номера 109, стучит и, не дождавшись ответа, входит.)
Дороти . Войдите. Ну, наконец-то!
Филип . Тебе не кажется, что мы несколько нарушаем приличия?
Дороти . Филип, ты милый и ужасно глупый. Где ты был?
Филип . В какой-то чужой комнате.
Дороти . Как ты туда попал?
Филип . Понятия не имею.
Дороти . Неужели ты совсем ничего не помнишь?
Филип . Припоминается какая-то дичь, будто я кого-то выставил за дверь.
Дороти . Престона.
Филип . Не может быть.
Дороти . Очень может быть.
Филип . Нужно его водворить обратно. Я против подобных грубостей.
Дороти . Ах, нет, Филип. Нет. Он ушел навсегда.
Филип . Страшное слово — навсегда.
Дороти (решительно) . Навсегда и безвозвратно.
Филип . Еще страшнее слово. У меня от него мурмурашки.
Дороти . Это что за мурмурашки?
Филип . Все равно, что мурашки, только хуже. Понимаешь? Когда мерещится что-нибудь очень страшное. То появляется, то исчезает. Ждешь его из-за каждого угла.
Дороти . И с тобой это бывало?
Филип . Еще бы. Со мной все бывало. Самое скверное, что я помню, была шеренга морской пехоты. Вдруг все разом входили в комнату.
Дороти . Филип, сядь вот здесь.
Филип очень осторожно присаживается на кровать.
Филип, ты должен мне кое-что обещать. Мне не нравится, что ты столько пьешь, и не имеешь никакой цели в жизни, и ничего не делаешь по-настоящему. Я хочу, чтоб ты покончил с этой жизнью мадридского шалопая, — хорошо?
Филип . Мадридского шалопая?
Дороти . Да. Да. И с Чикоте. И с Майами. И с посольствами, и с Misterio, и с Верноном Роджерсом, и с этой ужасной Анитой. Хотя посольства, кажется, хуже всего. Ты больше не будешь, Филип, — хорошо?
Филип . А что ж тогда делать?
Дороти . Все, что угодно. Ты мог бы делать что-нибудь серьезное и приличное. Ты мог бы делать что-нибудь смелое, достойное и хорошее. Знаешь, чем это кончится, если ты будешь слоняться из бара в бар и водить компанию со всеми этими ужасными людьми? Тебя просто пристрелят. На днях одного пристрелили у Чикоте. Это было ужасно.
Филип . Кто-нибудь из наших знакомых?
Дороти . Нет. Просто какой-то несчастный оборванец, который ходил с пульверизатором и всем брызгал в лицо. Он никого не хотел обидеть. Но кто-то рассердился и пристрелил его. Я видела все, и это было очень неприятно. Это случилось так неожиданно, и он лежал на спине, и лицо у него было совсем серое, а еще минуту назад он был такой веселый. Потом два часа оттуда никого не выпускали, и полицейские у всех нюхали револьверы и не разрешали официантам подавать спиртное. Его ничем не прикрыли, и нам пришлось показывать свои документы человеку, который сидел за столиком как раз возле того места, где он лежал, и это было очень неприятно, Филип. Носки у него были такие грязные, и башмаки стоптаны до дыр, а рубашки совсем не было.
Филип . Бедняга. Ведь то, что там теперь пьют, это самый настоящий яд. Совершенно теряешь рассудок.
Дороти . Но, Филип, тебе-то незачем быть таким. И тебе незачем ходить туда, еще пристрелят когда-нибудь. Ты мог бы заняться политикой или какими-нибудь военными делами, — вообще чем-нибудь достойным.
Филип . Не искушай меня. Не буди мое честолюбие.
Пауза.
Не рисуй мне радужных перспектив.
Дороти . А что это еще за выходка с плевательницей у Чикоте? Ты просто нарывался на скандал. Именно нарывался, все говорят.
Филип . А с кем скандал?
Дороти . Я не знаю с кем. Не все ли равно с кем. Ты вообще не должен скандалить.
Филип . Я тоже так думаю. Вероятно, и так долго ждать не придется.
Дороти . Зачем такой пессимизм, милый, сейчас, когда мы только начинаем нашу совместную жизнь.
Филип . Нашу… что?
Дороти . Нашу совместную жизнь. Филип, неужели тебе не хотелось бы поселиться в каком-нибудь местечке вроде Сен-Тропез16, — то есть вроде прежнего Сен-Тропез, — и жить там долго-долго мирной счастливой жизнью, — много гулять, и купаться, и иметь детей, и наслаждаться счастьем, и все такое? Я серьезно говорю. Неужели тебе не хочется, чтобы все это кончилось? Война; и революция, и все прочее?
Филип . А будет у нас «Континентал дейли мейл» к завтраку? И бриоши, и свежее клубничное варенье?
Дороти . Милый, у нас будет даже яичница с ветчиной, а ты, если хочешь, можешь выписать «Морнинг пост». И все будут говорить нам Messieur-Dame17.
Филип . «Морнинг пост» только что перестала выходить.
Дороти . Ах, Филип, как с тобой трудно. Мне хотелось, чтоб у нас была такая счастливая жизнь. Разве ты не хочешь иметь детей? Они будут играть в Люксембургском саду, и гонять обруч и пускать кораблики.
Филип . И ты будешь им показывать карту. Или нет: лучше даже глобус. «Видите, детки»; мальчика мы назовем Дерек, это самое безобразное имя, какое я только знаю. Ты скажешь: «Видишь, Дерек? Вот это Вампу. Следи за моим пальцем, и я покажу тебе, где теперь папочка». А Дерек скажет: «Да, мамочка. А я когда-нибудь видел папочку?»
Дороти . Нет, нет. Вовсе так не будет. Просто мы будем жить в каком-нибудь красивом уголке, и ты будешь писать.
Филип . Что?
Дороти . Что угодно. Романы и статьи, а может быть, книгу об этой войне.
Филип . Приятная будет книга. Особенно если издать ее с иллюстрациями.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о политике. Я слышала, что книги о политике всегда нарасхват.
Филип (звонит) . Не сомневаюсь.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о диалектике. Всякая новая книга о диалектике отлично расходится.
Филип . Неужели?
Дороти . Но, Филип, милый, ты должен прежде всего еще здесь найти какое-нибудь приличное занятие и бросить это невозможное, бессмысленное времяпрепровождение.
Филип . Я где-то читал, но до сих пор не имел случая проверить: скажи, правда ли, что, когда американке понравится мужчина, она прежде всего заставляет его от чего-нибудь отказаться? От привычки пить виски, или курить виргинский табак, или носить гетры, или охотиться, или еще что-нибудь.
Дороти . Нет, Филип. Дело просто в том, что ты — очень серьезная проблема для любой женщины.
Филип . Надеюсь.
Дороти . И я вовсе не хочу, чтобы ты от чего-нибудь отказывался. Напротив, я хочу, чтоб ты за что-нибудь взялся.
Филип . Хорошо. (Целует ее.) Я так и сделаю. Ну, а теперь завтракай. Я пойду к себе, мне нужно позвонить по телефону.
Дороти . Филип, не уходи…
Филип . Я сейчас же вернусь, милая. И буду страшно серьезным.
Дороти . Ты знаешь, что ты сказал?
Филип . Конечно.
Дороти (очень радостно) . Ты сказал — милая .
Филип . Я знал, что это заразительно, но не думал, что до такой степени. Прости, дорогая.
Дороти . Дорогая — тоже неплохое слово.
Филип . Ну тогда до свидания, — мм — любимая.
Дороти . Любимая , — ах ты, милый!
Филип . До свидания, товарищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Дороти . Войдите. Ну, наконец-то!
Филип . Тебе не кажется, что мы несколько нарушаем приличия?
Дороти . Филип, ты милый и ужасно глупый. Где ты был?
Филип . В какой-то чужой комнате.
Дороти . Как ты туда попал?
Филип . Понятия не имею.
Дороти . Неужели ты совсем ничего не помнишь?
Филип . Припоминается какая-то дичь, будто я кого-то выставил за дверь.
Дороти . Престона.
Филип . Не может быть.
Дороти . Очень может быть.
Филип . Нужно его водворить обратно. Я против подобных грубостей.
Дороти . Ах, нет, Филип. Нет. Он ушел навсегда.
Филип . Страшное слово — навсегда.
Дороти (решительно) . Навсегда и безвозвратно.
Филип . Еще страшнее слово. У меня от него мурмурашки.
Дороти . Это что за мурмурашки?
Филип . Все равно, что мурашки, только хуже. Понимаешь? Когда мерещится что-нибудь очень страшное. То появляется, то исчезает. Ждешь его из-за каждого угла.
Дороти . И с тобой это бывало?
Филип . Еще бы. Со мной все бывало. Самое скверное, что я помню, была шеренга морской пехоты. Вдруг все разом входили в комнату.
Дороти . Филип, сядь вот здесь.
Филип очень осторожно присаживается на кровать.
Филип, ты должен мне кое-что обещать. Мне не нравится, что ты столько пьешь, и не имеешь никакой цели в жизни, и ничего не делаешь по-настоящему. Я хочу, чтоб ты покончил с этой жизнью мадридского шалопая, — хорошо?
Филип . Мадридского шалопая?
Дороти . Да. Да. И с Чикоте. И с Майами. И с посольствами, и с Misterio, и с Верноном Роджерсом, и с этой ужасной Анитой. Хотя посольства, кажется, хуже всего. Ты больше не будешь, Филип, — хорошо?
Филип . А что ж тогда делать?
Дороти . Все, что угодно. Ты мог бы делать что-нибудь серьезное и приличное. Ты мог бы делать что-нибудь смелое, достойное и хорошее. Знаешь, чем это кончится, если ты будешь слоняться из бара в бар и водить компанию со всеми этими ужасными людьми? Тебя просто пристрелят. На днях одного пристрелили у Чикоте. Это было ужасно.
Филип . Кто-нибудь из наших знакомых?
Дороти . Нет. Просто какой-то несчастный оборванец, который ходил с пульверизатором и всем брызгал в лицо. Он никого не хотел обидеть. Но кто-то рассердился и пристрелил его. Я видела все, и это было очень неприятно. Это случилось так неожиданно, и он лежал на спине, и лицо у него было совсем серое, а еще минуту назад он был такой веселый. Потом два часа оттуда никого не выпускали, и полицейские у всех нюхали револьверы и не разрешали официантам подавать спиртное. Его ничем не прикрыли, и нам пришлось показывать свои документы человеку, который сидел за столиком как раз возле того места, где он лежал, и это было очень неприятно, Филип. Носки у него были такие грязные, и башмаки стоптаны до дыр, а рубашки совсем не было.
Филип . Бедняга. Ведь то, что там теперь пьют, это самый настоящий яд. Совершенно теряешь рассудок.
Дороти . Но, Филип, тебе-то незачем быть таким. И тебе незачем ходить туда, еще пристрелят когда-нибудь. Ты мог бы заняться политикой или какими-нибудь военными делами, — вообще чем-нибудь достойным.
Филип . Не искушай меня. Не буди мое честолюбие.
Пауза.
Не рисуй мне радужных перспектив.
Дороти . А что это еще за выходка с плевательницей у Чикоте? Ты просто нарывался на скандал. Именно нарывался, все говорят.
Филип . А с кем скандал?
Дороти . Я не знаю с кем. Не все ли равно с кем. Ты вообще не должен скандалить.
Филип . Я тоже так думаю. Вероятно, и так долго ждать не придется.
Дороти . Зачем такой пессимизм, милый, сейчас, когда мы только начинаем нашу совместную жизнь.
Филип . Нашу… что?
Дороти . Нашу совместную жизнь. Филип, неужели тебе не хотелось бы поселиться в каком-нибудь местечке вроде Сен-Тропез16, — то есть вроде прежнего Сен-Тропез, — и жить там долго-долго мирной счастливой жизнью, — много гулять, и купаться, и иметь детей, и наслаждаться счастьем, и все такое? Я серьезно говорю. Неужели тебе не хочется, чтобы все это кончилось? Война; и революция, и все прочее?
Филип . А будет у нас «Континентал дейли мейл» к завтраку? И бриоши, и свежее клубничное варенье?
Дороти . Милый, у нас будет даже яичница с ветчиной, а ты, если хочешь, можешь выписать «Морнинг пост». И все будут говорить нам Messieur-Dame17.
Филип . «Морнинг пост» только что перестала выходить.
Дороти . Ах, Филип, как с тобой трудно. Мне хотелось, чтоб у нас была такая счастливая жизнь. Разве ты не хочешь иметь детей? Они будут играть в Люксембургском саду, и гонять обруч и пускать кораблики.
Филип . И ты будешь им показывать карту. Или нет: лучше даже глобус. «Видите, детки»; мальчика мы назовем Дерек, это самое безобразное имя, какое я только знаю. Ты скажешь: «Видишь, Дерек? Вот это Вампу. Следи за моим пальцем, и я покажу тебе, где теперь папочка». А Дерек скажет: «Да, мамочка. А я когда-нибудь видел папочку?»
Дороти . Нет, нет. Вовсе так не будет. Просто мы будем жить в каком-нибудь красивом уголке, и ты будешь писать.
Филип . Что?
Дороти . Что угодно. Романы и статьи, а может быть, книгу об этой войне.
Филип . Приятная будет книга. Особенно если издать ее с иллюстрациями.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о политике. Я слышала, что книги о политике всегда нарасхват.
Филип (звонит) . Не сомневаюсь.
Дороти . Или ты бы мог подучиться и написать книгу о диалектике. Всякая новая книга о диалектике отлично расходится.
Филип . Неужели?
Дороти . Но, Филип, милый, ты должен прежде всего еще здесь найти какое-нибудь приличное занятие и бросить это невозможное, бессмысленное времяпрепровождение.
Филип . Я где-то читал, но до сих пор не имел случая проверить: скажи, правда ли, что, когда американке понравится мужчина, она прежде всего заставляет его от чего-нибудь отказаться? От привычки пить виски, или курить виргинский табак, или носить гетры, или охотиться, или еще что-нибудь.
Дороти . Нет, Филип. Дело просто в том, что ты — очень серьезная проблема для любой женщины.
Филип . Надеюсь.
Дороти . И я вовсе не хочу, чтобы ты от чего-нибудь отказывался. Напротив, я хочу, чтоб ты за что-нибудь взялся.
Филип . Хорошо. (Целует ее.) Я так и сделаю. Ну, а теперь завтракай. Я пойду к себе, мне нужно позвонить по телефону.
Дороти . Филип, не уходи…
Филип . Я сейчас же вернусь, милая. И буду страшно серьезным.
Дороти . Ты знаешь, что ты сказал?
Филип . Конечно.
Дороти (очень радостно) . Ты сказал — милая .
Филип . Я знал, что это заразительно, но не думал, что до такой степени. Прости, дорогая.
Дороти . Дорогая — тоже неплохое слово.
Филип . Ну тогда до свидания, — мм — любимая.
Дороти . Любимая , — ах ты, милый!
Филип . До свидания, товарищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21