— Я больше всего люблю ломбардские тополя и платаны, но я в этом плохо разбираюсь.
— Я тоже их люблю, однако мне нравятся и кипарисы и каштаны. Обыкновенные каштаны и конские. Но настоящих деревьев, дочка, ты не увидишь, пока мы не поедем в Америку. Вот тогда ты посмотришь, что такое белая сосна или желтая сосна.
— А мы их увидим, когда поедем путешествовать и будем останавливаться на всех заправочных и общественных станциях, или как там они у вас называются?
— Туристские лагеря, — сказал полковник. — Мы будем там останавливаться, только не на ночь.
— Мне ужасно хочется подкатить к общественной станции, шваркнуть об стол деньги и крикнуть: «А ну-ка, Мак, заправь машину и проверь масло!» — как это делают во всех американских романах и фильмах.
— Их называют заправочные станции.
— А что же тогда общественная станция?
— Общественные бывают не станции, а уборные. Куда ты заходишь, когда…
— А-а… — сказала девушка и покраснела. — Извини, пожалуйста. Я ужасно хочу научиться правильно говорить по-американски. Но, наверно, еще долго буду путать, как ты по-итальянски.
— Язык у нас очень простой. И чем дальше на Запад, тем он проще и яснее.
Gran Maestro подал завтрак, и хотя блюда были покрыты серебряными крышками, они почувствовали аромат жареной грудинки и почек, отдающий темным, приглушенным душком тушеных грибов.
— Выглядит это все просто чудно, — сказала девушка. — Большое спасибо, Gran Maestro. Хочешь, я буду разговаривать по-американски? — спросила она полковника. — А ну-ка, приятель, вали сюда! — произнесла она коротко, ткнув рукой, как рапирой. — Жратва мировая!
Gran Maestro ответил:
— Благодарю вас, сударыня.
— Как правильнее сказать: шамовка или жратва? — спросила девушка.
— Одинаково.
— А на Западе так разговаривали, когда ты был маленький? Что там говорят за завтраком?
— Завтрак подавал сам повар. Он бы сказал: «А ну-ка навались, сучьи дети, не то я вышвырну все на помойку!» — Мне это надо выучить и сказать у нас в имении. Как-нибудь, когда к нам приедет в гости английский посол со своей очень скучной женой, я подучу лакея сказать:
«А ну-ка навались, сучьи дети, не то я вышвырну все на помойку».
— Гость мигом вылетит как пуля, — сказал полковник. — Но опыт будет интересный.
— Научи, что мне сказать по-настоящему, по-американски этому рябому, если он, конечно, появится. Я тихонько шепну ему на ухо, будто назначаю свидание, как когда-то делали дамы.
— Это зависит от того, какой у него будет вид. Если очень кислый, ты ему шепни: «Что ж ты, Мак, ты же грозился набить мне рыло!» — Какая прелесть! — воскликнула она и повторила эту фразу, подражая Иде Люпино. — А можно мне это сказать Gran Maestro?
— Почему же нет? Gran Maestro!
Gran Maestro подошел и заботливо к ним наклонился.
— Эй, Мак! Ты ж грозился набить мне рыло! — резко выкрикнула девушка.
— Не отрицаю, — ответил Gran Maestro. — Благодарю, что вы мне так недвусмысленно об этом напомнили.
— Если этот тип придет и ты захочешь поговорить с ним, когда он позавтракает, шепни ему на ухо: «Утри бороду, Джек, она вся в яичнице, оправься и катись отсюда».
— Я запомню и поупражняюсь дома.
— А что мы будем делать после завтрака?
— Давай поднимемся наверх и поглядим на портрет при дневном свете, а вдруг он ничего не стоит, я хочу сказать — никуда не годится?
— Идем, — сказал полковник.
ГЛАВА 27
Полковник боялся застать наверху обычный для гостиницы утренний ералаш, но номер уже прибрали.
— Стань с ним рядом, — сказал он. А потом спохватился и прибавил: — Пожалуйста!
Она встала рядом с портретом, и он поглядел на них, откуда смотрел ночью.
— Никакого сравнения, — сказал он. — Я говорю не о сходстве. Сходство схвачено отлично.
— А разве ты хотел нас сравнивать? — спросила девушка, закинув голову; на ней был тот же черный свитер, что на портрете.
— Конечно, нет. Но прошлой ночью и на рассвете я разговаривал с портретом, словно это была ты.
— Вот это мило. Значит, от портрета была какая-то польза.
Они лежали на кровати, и девушка его спросила:
— Ты никогда не закрываешь окон?
— Нет. А ты?
— Только когда идет дождь. По-твоему, мы похожи друг на друга?
— Не знаю. Нам с тобой так и не удалось это проверить.
— Нам с тобой вообще не очень-то везет. Но мне все же повезло, раз я тебя знаю.
— Ну а что это тебе дало? — спросил полковник.
— Понятия не имею. Наверно, что-то дало, и мне лучше, чем другим.
— Верно! Этого и будем добиваться. Я, правда, не люблю ограничиваться малым, но иногда приходится с этим мириться.
— Что тебя огорчает больше всего на свете?
— Когда мне приказывают, — сказал он. — А тебя?
— Ты.
— Я не хочу тебя огорчать. Я не раз бывал последним сукиным сыном. Но еще никогда никому не причинял горя.
— Кроме меня, горе ты мое.
— Ладно, — сказал он. — Допустим.
— Спасибо, что ты это допускаешь. Ты сегодня добрый. Мне стыдно, что у нас так получается… Обними меня, пожалуйста, покрепче, и давай не будем говорить или думать о том, что все могло быть совсем иначе.
— А знаешь, дочка, это как раз одна из тех немногих вещей, которые я умею.
— Ты умеешь очень, очень много разных вещей. Не смей так говорить о себе.
— Ну да, — сказал полковник, — я умею наступать, я умею отступать, а еще?
— Ты все понимаешь в картинах, в книгах и в жизни.
— Ну, это наука нехитрая! Смотри на картины непредвзято, читай книги честно и живи, как живется.
— Не снимай, пожалуйста, мундира.
— Ладно.
— Ты всегда меня слушаешься, если я говорю «пожалуйста».
— Бывало, я слушался и без этого. — Не очень часто.
— Не очень, — признался полковник. — Пожалуйста — очень приятное слово.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
— Per piacere — это значит: сделай милость. Жаль, что не можем всегда говорить по-итальянски.
— Можем, но только в темноте. Хотя есть такие вещи, которые лучше звучат по-английски. «Я люблю тебя, моя последняя, настоящая и единственная любовь», — процитировала она. — «Когда сирень в последний раз цвела у нас в саду». «Из колыбели, вечно баюкавшей». «А ну-ка навались, сучьи дети, не то я выброшу все на помойку». Тебе больше нравится на другом языке, Ричард?
— Нет.
— Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.
— В этом случае «пожалуйста» лишнее.
— Я, того и гляди, сама стану лишняя. Если ты умрешь, ты, по крайней мере, не сможешь меня бросить.
— Ну, знаешь, это уже грубо, — сказал полковник — следи-ка за своим язычком.
— Я становлюсь грубой, когда ты грубишь, — сказала она. — Ты ведь сам хочешь, чтобы я была хоть немножко на тебя похожа.
— Я не хочу, чтобы ты хоть в чем-нибудь была не такая, какая ты есть. Я люблю тебя всей душой, окончательно и бесповоротно.
— Иногда ты умеешь говорить приятные вещи очень понятно. А что, если не секрет, вышло у тебя с женой?
— Она была женщина честолюбивая, а я слишком часто бывал в отъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54