Быстро ввел меня в курс дел, которыми занималась бригада, представил сотрудников. И меньше чем через час я уже получил возможность уединиться с Бориным.
На письмо, о котором мне говорил Ермаш, я особых надежд не возлагал. И все же оно меня разочаровало.
Где все происходило - в Перми, Киеве, Екатеринбурге, Ростове, Омске?
В каком году?
Кто такие Алексей и сам автор письма - большевики, правые эсеры, анархисты, боротьбисты или максималисты?
У кого находилась тогда "Лучезарная Екатерина" - у друзей автора письма или у Красавца, офицера контрразведки?
Как письмо попало в Москву? Кто и с какой целью привез его сюда?
Было, конечно, соблазнительно перебросить мостик от письма неизвестного к тем событиям в Екатеринбурге и Алапаевске, о которых мне рассказывал Черняк. Тогда можно было бы хоть за что-то ухватиться. Но я знал: предположение, основанное на предположении, плохая подпорка в розыскной работе. Мостик должен опираться на нечто реальное, вещественное. А этого реального у нас не было. По сути, ничего не было, кроме предположений, нагромождающихся на те же предположения.
- Само по себе письмо нам покуда ничего не дает. Одна игра воображения, Леонид Борисович! - сказал Борин, безошибочно читая мои мысли. - Плясать надо не от него, а от Кустаря и Улимановой.
- Рассчитываете, что допляшетесь до чего-нибудь путного?
Борин огладил свою вконец поседевшую бородку:
- Смею надеяться, Леонид Борисович. - Он достал из серебряного портсигара с монограммой папироску, покрутил ее в пальцах и вновь положил в портсигар: с куревом в Москве было небогато. - Только плясать, понятно, с толком надлежит, на трезвую голову.
- Не слишком топать и поменьше руками размахивать?
- Вот, вот. Авось до чего путного, как вы изволили выразиться, и допляшемся.
- Ну что ж, для разминки можно и поплясать, - согласился я. - А пока расскажите мне об Улимановой. Ведь вы пляску без меня начали.
Оказалось, что Улиманова, некогда содержавшая небольшое белошвейное заведение на Солянке, хотя и не была профессиональной преступницей, но все-таки числилась до революции в канатчицах. Канатчиками или канатчицами в Московской сыскной полиции называли тех, кто, занимаясь временами "противузаконной" деятельностью, ухитрялся так ловко "ходить по канату", что ни разу не попадал не только в тюрьму, но и в участок. От случая к случаю в полицию поступали сведения, что Улиманова приторговывает наркотиками, а в ее квартире организован тайный игорный притон - "мельница". Но уличить эту оборотистую даму не могли, а может, и не очень стремились.
По мнению Борина, Улиманова оказывала помощь Кустарю уже не первый год. Но встречались они редко, только в случаях крайней необходимости.
Причастность Улимановой и бывшего ложкаря к событиям, описанным в письме, представлялась маловероятной. Скорей всего, письмо попало к Кустарю случайно во время очередного налета вместе с вещами, представляющими реальную ценность. Оно могло, например, находиться в портфеле, где лежали деньги. И налетчик не выбросил его лишь потому, что нашел для него практическое применение - чего зря бумаге пропадать?
Люди, у которых хранилось это письмо, могли бы поведать нам немало интересного. Но кто они и где их искать?
На эти вопросы мог ответить только сам Кустарь. А он отнюдь не торопился засвидетельствовать нам свое почтение...
Удастся ли его взять?
Обыск на квартире Улимановой мог его вспугнуть, согнать с насиженного места. В конце концов, налетчика ничто не удерживало в Москве. Но даже если он останется в городе, то шансов разыскать его тоже не так уж много.
Однако Борин не разделял моих опасений.
- Мария Степановна, понятно, встревожена, - сказал он, - хотя обошлись мы с ней честь по чести: и выпустили, и вещички вернули, и за напрасное беспокойство извинения принесли - в дурачков, словом, сыграли. А Кустарь, осмелюсь доложить, в неведении пребывает.
- Так ли?
- Так, Леонид Борисович, - с несвойственной ему обычно уверенностью сказал Борин. - Посудите сами. Через третьих лиц связи у них нет - мы проверяли. Да и не в натуре Кустаря вмешивать в свои родственные дела посторонних. Ни к чему ему это. Значит, что? Личная встреча. Так? А рандеву у них покуда не было. Встретятся - накроем. Уважаемую Марию Степановну мы из вида не упускаем - как нитка за иголкой. Наши агенты ее днем и ночью пасут, разве что под кроватью у нее не ночуют. Куда она от них денется?
- А вдруг? - поддразнил я. - Это же вы, помнится, как-то сказали, что в жизни все бывает, даже то, что никогда ее бывает?
- Хвощиков, - уточнил Борин, - он так говорит.
- Но вы-то согласны с сиим афоризмом?
- Справедливая мысль, - кивнул Борин. - В жизни все бывает. Это верно. Вот потому-то я запасся еще одним выходом на Кустаря. Я ведь не зря список жиздринцев, имеющих жительство в Москве, составлял...
- Вы что же, их всех в пособники к Перхотину определили?
- Всех не всех, а на одного кое-какой материал у меня имеется. И Кустарь, говорят, ему как-то визит нанес, и Улиманова... Похоже, он все ювелирные изделия через Улиманову скупает. А может, и наводкой не брезгает. Мы сейчас все это проверяем. Ну и его, натурально, под своим попечением держим. Так что Кустарю деваться некуда: куда ни кинь - везде клин. А из Москвы он без крайней нужды никуда не уедет. Он же скопидом: свое кровное за здорово живешь не бросит. Да и привычно ему тут, все налажено, все известно - как в собственной избе. А мужичок он основательный, не вертопрах какой, чтобы с места на место мотылять. Ежели где осел, то крепко. Такого только с корнем выдернешь.
Рассуждения Борина выглядели убедительно. Действительно, судя по всему, арест Кустаря - дело времени. На неделю раньше или на неделю позже, но на крючок он попадется. А там вполне можно "доплясать" и до тех, у кого хранилось письмо неизвестного.
Я поинтересовался жиздринцем, который занимался скупкой драгоценностей.
- Старый наш знакомый, - сказал Борин. - Вы его знаете. По патриаршей ризнице проходил. Ему Дублет долю Никиты Африкановича Махова продал - черную парагону с митры Никона и кокосовые жемчужины.
- Уж не член ли союза хоругвеносцев?
- Он самый, - подтвердил Борин, - Анатолий Федорович Глазуков.
Поистине пути господни неисповедимы!
Допрашивая в восемнадцатом Глазукова, я не сомневался, что этот рыхлый, беспрерывно потеющий человек с испуганными глазами будет теперь за версту обходить те места, откуда дорога ведет в тюрьму. "Я же не жулик какой, - со слезой в голосе говорил он мне. - Я же человек честный, в темных делах никогда замешан не был, вот только с этими жемчужинами черт попутал..." И вот тот же неутомимый черт вновь сбил члена союза хоругвеносцев с тернистого пути праведников.
Тяжела была бы без черта людская доля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70