Добравшись до плато и войдя в деревянную развалину, я увидел разбросанные кости скелета. На земляном полу лежал кусок выцветшей красной ткани. Мне показалось, что я припоминаю красную куртку старого багроволицего пирата – Тома Моргана. Череп, когда я заставил себя взглянуть на него, напомнил мне об огромной голове Тома. Глубокие следы ног остались вокруг разрытого захоронения. Но я не нашел никаких других следов, хотя в результате раскопок обнаружилось, что Морган был захоронен в своей грубо отрытой могиле стоймя.
Я вышел наружу и протиснулся за неошкуренную заднюю стену хижины. Никто не мог бы стоять там, и негде было спрятаться. Я подошел сначала к одной, а потом к другой отвесной пропасти и заставил себя взглянуть вниз. Никаких мертвых тел, ни следа падения, ни вырванных кустов, ни сломанных веток. С каждой стороны взгляд проникал далеко и глубоко; всякому, кто упал бы отсюда, грозила неминуемая смерть. Я осмотрел и высокий, заросший ползучими растениями утес позади развалины. Не было видно никаких следов жизни – ни следов оружия, ни следов битвы. Растительность была влажной и вызывала отвращение.
Я все звал и звал. Я кричал: «Мистер Колл!» Камни возвращали мне часть моих окликов, и это эхо было единственным, что я слышал в ответ. Холм Подзорная труба был пуст, как только что возведенный склеп.
14. Трудности возрастают
Однажды, когда я в детстве гостил у дядюшки Амброуза, в Бристоль приехала ежегодная ярмарка. Факир исчезал по собственному желанию у всех на глазах, и вечером я рассказал об этом дяде. Очень мягко, не проявляя неуважения к магии, он попытался научить меня уму-разуму:
– Люди не могут исчезать без следа, Джим! – говорил он.
На холме Подзорная труба я снова и снова повторял себе: «Люди не могут исчезать без следа, Джим!»
Меня трясло; следом за растерянностью явился страх, слишком сильный, чтобы позволить мне продолжать поиски. В любом случае одному человеку не под силу решить такую задачу. Я попытался определить, что следует сделать и почему. Мистер Колл и его матросы не должны оставаться там – где бы они теперь ни были – под угрозой болотной лихорадки, окруженные дикими зверями. Я был уверен, что хороший поисковый отряд сможет отыскать и вернуть их и таким образом разрешить загадку.
В последний раз я оглядел плато, а затем направился вниз по тропе. У большой скалы я остановился и взглянул назад. Вокруг было тихо и сыро; камни стали более влажными; казалось, холод и сырость проникают мне в самую душу.
Когда испытываешь страх, лучше всего занять себя чем-нибудь. Я шел вперед, подняв голову, глядя прямо перед собой, чувствуя себя по-настоящему одиноким воином. Когда почва под ногами стала ровной, я немного отдохнул – не более минуты. Я уже пересекал эту местность однажды, тащась на веревке следом за Сильвером и пиратами, когда они спешили за сокровищем к месту, помеченному на карте красным крестом, а потом обнаружили, что там пусто. Недалеко отсюда я нашел Бена Ганна и кости давно умершего пирата, уложенные в виде стрелы-указателя. Здесь я мчался сломя голову назад, к частоколу. Но сейчас мое положение оказалось гораздо хуже.
Земля здесь снова в последний раз довольно высоко поднимается, прежде чем спуститься к воде. Взобравшись на эту возвышенность, я увидел «Испаньолу», стоящую на якоре далеко за рифом, и тут новая обескураживающая мысль пришла мне в голову. Сегодня утром, чтобы плыть на шлюпке, нам понадобились четверо крепких матросов-гребцов.
Теперь было не до отдыха. Полчаса быстрой ходьбы отделяло меня от воды: достаточно времени, чтобы подумать, как решить эту проблему. Когда-то давно мне уже приходилось добираться до «Испаньолы», стоявшей на якоре примерно там же, где она стоит сейчас. Тогда челнок Бена Ганна послушно следовал течениям. Я заключил, что корабельная шлюпка, более крепкая и большая, тоже может плыть по течению. Если мне удастся вывести ее в нужный поток, она вынесет меня достаточно близко к кораблю, чтобы вахтенный меня заметил.
В предполуденном зное, против течения, идущего к берегу, я толчками вывел шлюпку в такое глубокое место, где едва мог стоять. Потом забрался в нее, взялся за два весла и попытался орудовать ими, будто я – гигант; теперь в ход должны были пойти ловкость и умение, если я хоть в какой-то мере ими обладал. Вскоре, когда я неуклюже овладел искусством удерживать шлюпку, чтобы течением ее не прибило обратно к берегу, море взяло дело в свои руки и повлекло меня прочь с пугающей силой.
Теперь мне стало понятно, отчего гребцам приходилось так напрягаться, ведя шлюпку к берегу сегодня утром. С каждой набегающей волной и с помощью весел, ставших в моих руках скорее рулями, меня относило течением все дальше и дальше в море. Из-за этого течения мистер Колл и не захотел высаживаться на большом отдалении от устья Северной стоянки.
А потом… я позволил течению отнести шлюпку слишком далеко! Я намеревался ввести ее в поток, шедший, насколько я мог видеть, на таком расстоянии от «Испаньолы», что мой крик был бы услышан. Однако волны решили иначе, и меня понесло в другом направлении, гораздо дальше к западу, чем мне хотелось плыть. Море там очень неспокойное, а я на это вовсе не рассчитывал. Хуже того – я неожиданно услышал страшный рев, похожий на рев дикого зверя, и понял, что меня несет на риф. Мой замысел провалился.
Неужели я закрыл глаза? Да, должно быть, я их закрыл. На какой-то миг, будто собираясь прекратить всякое движение, лодка стала тяжелой точно свинец, весла почти перестали слушаться моих ослабевших рук. Это было затишье перед бурными событиями: все последующие мои действия происходили в каком-то мятущемся тумане, ибо единственное, что я мог делать, это сидеть прямо и неподвижно, отдаваясь на волю волн.
До сих пор мне снятся страшные сны про этот риф. Громче и громче становился его рев, и глаза мои зажмурились еще плотнее. По обеим сторонам шлюпки бушевали волны, то вздымаясь мощными колоннами, то закручиваясь в смерчи; они то швырялись белой пеной, то становились зелеными, то черными… И все же ни один смерч не обрушился на мою лодку, хотя я вымок от брызг и лицо мое покрылось солью. Раз или два я открыл глаза, но их слепила белизна бушующих вод, а уши мои заложило от оглушительного рева.
А потом, вдруг – тишина, или, может быть, просто шум стал более приглушенным, и я открыл глаза. И увидел, откуда я только что выбрался: это был котел бурно кипящих вод, сверкающих, буйных и пенистых, то вздымающихся, то опадающих. У океана есть свои холмы и опасные впадины; я мог сейчас разглядеть грозные зубы рифа, которых мне удалось избежать. Неужели я смог провести эту неуклюжую лодку через все это? Я не чувствовал гордости, одно лишь облегчение, а в душе уже рождались знакомые упреки самому себе из-за того, что по собственной вине я снова попал в глупое положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86