Что виделось тебе за этими словами?»
Скорее всего, Ольга Алексеевна была убеждена, что ее дочь сделала правильные выводы, наглядевшись на непутевых своих предков. Это ж надо было ухитриться вступить в брак и не прожить вместе даже одного года! Может, знала про Юлю какой-то материнский секрет? Не могла она просто так бросить такие важные слова – надо знать Ольгу Алексеевну.
«Могла, не могла – дело не в этом. Почему ты смогла огорчить его? Тем более, что знаешь – только с ним ты и можешь быть счастливой».
Она уже была готова к полному раскаянию, уже представляла, как расслабленно повиснет на его шее и будет покаянно плакать, радуясь очищающим душу слезам: «Я люблю тебя, значит, все пусть будет так, как лучше тебе».
В последующие дни она приходила в свою «контору» собранной и успокоенной, думала о предстоящей встрече и тихо радовалась: «Конечно же, я люблю его. И конечно же, пусть все будет так, как лучше ему».
Сегодняшний звонок Булатова что-то нарушил в привычной схеме ее логических построений. Юля уже не сомневалась, что за шутливыми признаниями Олега в любви скрывается нечто серьезное, и, хотя сочувствовала этому взрослому и достаточно самостоятельному человеку, выслушивала его с затаенной радостью. «Он бы, – думала Юля, – делал все, как лучше мне…»
И неожиданно спросила себя: «А почему Коля не хочет делать так, как лучше мне? Почему только о себе думает?»
Она стала искать в памяти хотя бы один случай, когда Муравко хоть чем-нибудь поступился ради нее, что-то сделал вопреки своему желанию только потому, что так хотела Юля, и с неизвестным ей ранее удовлетворением убедилась: таких случаев не было. И не потому, что Коля твердолобый упрямец или, хуже того, семейный тиран, узурпировавший власть. Нет, просто она сама всегда и во всем шла за ним. Сама. Даже ради шутки не проявила характера и не попыталась хотя бы раз настоять на своем.
«Приучила – теперь расплачивайся. Так тебе и надо».
И тут же справедливо подумала, что подчинялась и шла за ним не без радости, что рабство это было сладким и счастливым, а желание «бунтовать» показалось бы самой смешным.
Конечно, ей не стоило заводить разговора о его работе. Она и в полку не одобряла поведение женщин, которые слишком рьяно вмешивались в служебные дела своих мужей. Это всегда кончалось плохо. Знать, чем живет близкий тебе человек, надо. Какая же без этого семья? Но вмешиваться – тут нужны максимальная чуткость и осторожность.
Почему же, понимая это, она все-таки наделала глупостей? Да потому что, кроме понимания еще необходимо иметь что-то за душой. Полет в космос хотя и праздник, но сопряжен с большим риском и еще большим трудом. Орбита венчает годы работы и ожидания. Но жизнь никогда не состояла из праздников. Главное, чтобы радостью были наполнены будни, чтобы праздники их не заслоняли своей ослепительной тенью. Праздники – это станции и полустанки на длинной дороге будней.
Вот Чиж Павел Иванович, ее отец… Ольга Алексеевна, ее мать… Как они жили? «Ты, Паша, поезжай один, мне надо закончить учебу». И Чиж безропотно ехал один на Север. «Ты, Паша, потерпи, я защищусь». И Чиж терпел, ждал. «Мне, Паша, лабораторию дали, такое случается один раз в жизни». И Чиж молчал, надеялся. Потом она институт возглавила, важной птицей стала, а бедный Чиж все ждал и ждал. И, не дождавшись, – умер. Так что же, он был вовсе несчастливым человеком? Ерунда. У него было меньше, чем у других, праздников, но зато значительно больше прекрасных будней. Именно буднями он и был счастлив.
Муравко волей обстоятельств поставлен в условия нелегкого ожидания, в своеобразную очередь на полет, который по своей сложности и государственной значимости приравнен к подвигу.
Однажды он признался Юле, что его смущает существующее положение о награждении космонавтов. «Человек всегда должен жить и поступать в соответствии со своими убеждениями и возможностями. И если он совершает нечто по приказу души и сердца и ему за это присваивают звание Героя, тут все мне понятно. Когда же человек заранее знает, что идет на героический подвиг, им может двигать не убеждение, а корысть. Есть тут какая-то безнравственность». Был момент, когда Коля хотел просить об откомандировании его в авиаполк. Юля активно воспротивилась. Что безнравственного в том, что полет на орбиту имеет заранее известную цену – Золотую Звезду Героя? И в годы войны многие летчики, ставшие Героями, знали, что могут быть удостоены этого звания за определенное количество сбитых самолетов. А при форсировании Днепра? Те, что шли первыми, были предупреждены: переплывешь, закрепишься, станешь Героем. Прецеденты, которые никогда ни у кого не вызывали даже тени сомнения. Потому что всем заранее было известно, какие требуются усилия духа и воли. Случайности исключались.
То же и в космонавтике. Само ожидание полета достойно награды. Юля, слава богу, знает не понаслышке, сколько работают обыкновенные летчики в обыкновенном полку, чтобы постоянно поддерживать себя в форме. Объем работы космонавта, особенно в период подготовки по конкретной программе, если не вчетверо, то втрое, наверняка, больше.
Так какого черта казнить себя и выдумывать несуществующие сложности? Разве каждому по плечу такая ноша? Разве все желающие попадают в отряд? «Дурачок ты мой, – сказала она ему, – я знаю, что говорю, поверь моему женскому чутью…» И он поверил. Так почему же она сама теперь проявляет нетерпение? Глупеть стала, что ли?
Завернувшись в банное полотенце. Юля выдернула за цепочку пробку от ванны и, глядя, как тает зеленоватая вода, снова вспомнила звонок Булатова. И снова пожалела, что не смогла поговорить с ним. Кто-кто, а Олег Викентьевич мог бы одним махом рассеять все ее сомнения.
«Какой разговор, какие вопросы! – сказал бы он. – Надо все подчинить одному: полет в космос во что бы то ни стало! И как можно быстрее! Я же на каждом перекрестке буду рассказывать, как я его из проруби вытащил и спас для человечества Героя! Что? Не я его, а он меня? Ну какая разница, кто кого вытащил? Важно, что вытащил!»
Она еще раз заглянула в кроватку к Федору, поправила одеяльце и вспомнила другого Федора – Ефимова. Человека с редкой способностью быть всем нужным и при этом оставаться в тени, однолюба с броской наружностью блондина-сердцееда, мягкого и наивного добряка, умеющего постоять за свои убеждения. Нет. Ефимов не одобрил бы ее поведения. И в разговоре с нею не стал бы лукавить. Сказал бы, как тогда на Севере, жестко, убежденно: «Любить – значит, верить. И никаких сомнений, слышишь? Ни под каким видом!»
Юля поставила будильник поближе к дивану и натянула одеяло к самому подбородку. Где-то неподалеку пролетел тяжелый самолет, и снова повисла звонкая тишина, было даже слышно, как ветер тугими толчками пробует крепость оконных стекол, как тихо щелкает невесомой снежной крупой по водосточной трубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Скорее всего, Ольга Алексеевна была убеждена, что ее дочь сделала правильные выводы, наглядевшись на непутевых своих предков. Это ж надо было ухитриться вступить в брак и не прожить вместе даже одного года! Может, знала про Юлю какой-то материнский секрет? Не могла она просто так бросить такие важные слова – надо знать Ольгу Алексеевну.
«Могла, не могла – дело не в этом. Почему ты смогла огорчить его? Тем более, что знаешь – только с ним ты и можешь быть счастливой».
Она уже была готова к полному раскаянию, уже представляла, как расслабленно повиснет на его шее и будет покаянно плакать, радуясь очищающим душу слезам: «Я люблю тебя, значит, все пусть будет так, как лучше тебе».
В последующие дни она приходила в свою «контору» собранной и успокоенной, думала о предстоящей встрече и тихо радовалась: «Конечно же, я люблю его. И конечно же, пусть все будет так, как лучше ему».
Сегодняшний звонок Булатова что-то нарушил в привычной схеме ее логических построений. Юля уже не сомневалась, что за шутливыми признаниями Олега в любви скрывается нечто серьезное, и, хотя сочувствовала этому взрослому и достаточно самостоятельному человеку, выслушивала его с затаенной радостью. «Он бы, – думала Юля, – делал все, как лучше мне…»
И неожиданно спросила себя: «А почему Коля не хочет делать так, как лучше мне? Почему только о себе думает?»
Она стала искать в памяти хотя бы один случай, когда Муравко хоть чем-нибудь поступился ради нее, что-то сделал вопреки своему желанию только потому, что так хотела Юля, и с неизвестным ей ранее удовлетворением убедилась: таких случаев не было. И не потому, что Коля твердолобый упрямец или, хуже того, семейный тиран, узурпировавший власть. Нет, просто она сама всегда и во всем шла за ним. Сама. Даже ради шутки не проявила характера и не попыталась хотя бы раз настоять на своем.
«Приучила – теперь расплачивайся. Так тебе и надо».
И тут же справедливо подумала, что подчинялась и шла за ним не без радости, что рабство это было сладким и счастливым, а желание «бунтовать» показалось бы самой смешным.
Конечно, ей не стоило заводить разговора о его работе. Она и в полку не одобряла поведение женщин, которые слишком рьяно вмешивались в служебные дела своих мужей. Это всегда кончалось плохо. Знать, чем живет близкий тебе человек, надо. Какая же без этого семья? Но вмешиваться – тут нужны максимальная чуткость и осторожность.
Почему же, понимая это, она все-таки наделала глупостей? Да потому что, кроме понимания еще необходимо иметь что-то за душой. Полет в космос хотя и праздник, но сопряжен с большим риском и еще большим трудом. Орбита венчает годы работы и ожидания. Но жизнь никогда не состояла из праздников. Главное, чтобы радостью были наполнены будни, чтобы праздники их не заслоняли своей ослепительной тенью. Праздники – это станции и полустанки на длинной дороге будней.
Вот Чиж Павел Иванович, ее отец… Ольга Алексеевна, ее мать… Как они жили? «Ты, Паша, поезжай один, мне надо закончить учебу». И Чиж безропотно ехал один на Север. «Ты, Паша, потерпи, я защищусь». И Чиж терпел, ждал. «Мне, Паша, лабораторию дали, такое случается один раз в жизни». И Чиж молчал, надеялся. Потом она институт возглавила, важной птицей стала, а бедный Чиж все ждал и ждал. И, не дождавшись, – умер. Так что же, он был вовсе несчастливым человеком? Ерунда. У него было меньше, чем у других, праздников, но зато значительно больше прекрасных будней. Именно буднями он и был счастлив.
Муравко волей обстоятельств поставлен в условия нелегкого ожидания, в своеобразную очередь на полет, который по своей сложности и государственной значимости приравнен к подвигу.
Однажды он признался Юле, что его смущает существующее положение о награждении космонавтов. «Человек всегда должен жить и поступать в соответствии со своими убеждениями и возможностями. И если он совершает нечто по приказу души и сердца и ему за это присваивают звание Героя, тут все мне понятно. Когда же человек заранее знает, что идет на героический подвиг, им может двигать не убеждение, а корысть. Есть тут какая-то безнравственность». Был момент, когда Коля хотел просить об откомандировании его в авиаполк. Юля активно воспротивилась. Что безнравственного в том, что полет на орбиту имеет заранее известную цену – Золотую Звезду Героя? И в годы войны многие летчики, ставшие Героями, знали, что могут быть удостоены этого звания за определенное количество сбитых самолетов. А при форсировании Днепра? Те, что шли первыми, были предупреждены: переплывешь, закрепишься, станешь Героем. Прецеденты, которые никогда ни у кого не вызывали даже тени сомнения. Потому что всем заранее было известно, какие требуются усилия духа и воли. Случайности исключались.
То же и в космонавтике. Само ожидание полета достойно награды. Юля, слава богу, знает не понаслышке, сколько работают обыкновенные летчики в обыкновенном полку, чтобы постоянно поддерживать себя в форме. Объем работы космонавта, особенно в период подготовки по конкретной программе, если не вчетверо, то втрое, наверняка, больше.
Так какого черта казнить себя и выдумывать несуществующие сложности? Разве каждому по плечу такая ноша? Разве все желающие попадают в отряд? «Дурачок ты мой, – сказала она ему, – я знаю, что говорю, поверь моему женскому чутью…» И он поверил. Так почему же она сама теперь проявляет нетерпение? Глупеть стала, что ли?
Завернувшись в банное полотенце. Юля выдернула за цепочку пробку от ванны и, глядя, как тает зеленоватая вода, снова вспомнила звонок Булатова. И снова пожалела, что не смогла поговорить с ним. Кто-кто, а Олег Викентьевич мог бы одним махом рассеять все ее сомнения.
«Какой разговор, какие вопросы! – сказал бы он. – Надо все подчинить одному: полет в космос во что бы то ни стало! И как можно быстрее! Я же на каждом перекрестке буду рассказывать, как я его из проруби вытащил и спас для человечества Героя! Что? Не я его, а он меня? Ну какая разница, кто кого вытащил? Важно, что вытащил!»
Она еще раз заглянула в кроватку к Федору, поправила одеяльце и вспомнила другого Федора – Ефимова. Человека с редкой способностью быть всем нужным и при этом оставаться в тени, однолюба с броской наружностью блондина-сердцееда, мягкого и наивного добряка, умеющего постоять за свои убеждения. Нет. Ефимов не одобрил бы ее поведения. И в разговоре с нею не стал бы лукавить. Сказал бы, как тогда на Севере, жестко, убежденно: «Любить – значит, верить. И никаких сомнений, слышишь? Ни под каким видом!»
Юля поставила будильник поближе к дивану и натянула одеяло к самому подбородку. Где-то неподалеку пролетел тяжелый самолет, и снова повисла звонкая тишина, было даже слышно, как ветер тугими толчками пробует крепость оконных стекол, как тихо щелкает невесомой снежной крупой по водосточной трубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201