Наконец женщина, дрожа всем телом, мягко отстранила пасынка – и посмотрела ему в глаза.
– Тебе щекотно? – Фончито откровенно наслаждался собственной удалью. – Ты же вся дрожишь? Тебя током ударило, мамочка?
Донья Лукреция не знала, что сказать. Она вымученно улыбнулась.
– Все время забываю рассказать, – как ни в чем не бывало продолжал Фончито, устраиваясь на ковре. – Я начал претворять в жизнь наш план.
– Какой еще план?
– Вашего с папой примирения, конечно, – ответил Фончито, нетерпеливо махнув рукой. – Знаешь, что я сделал? Сказал ему, что видел тебя в Вирхен-дель-Пилар, невероятно элегантную, под руку с мужчиной. И вы были похожи на молодоженов.
– Зачем же ты соврал?
– Чтобы заставить его ревновать. И заставил. Ты бы видела, как он занервничал!
Фончито жизнерадостно рассмеялся. Услышав страшную новость, папочка сделался белым как полотно; закатил глаза и не проронил ни слова. Потом потребовал подробностей. Да он просто места себе не находил! Фончито решил подлить масла в огонь:
– Как ты думаешь, папочка, мачеха может снова выйти замуж?
Дон Ригоберто скривился:
– Откуда мне знать. Это у нее нужно спросить. – И, поколебавшись несколько мгновений, добавил: – Я правда не знаю, сынок. Тебе показалось, что этот сеньор ее друг?
– Трудно сказать. – Фончито покачал головой, как кукушка в часах. – Они держались за руки. И он смотрел на мачеху, как обычно смотрят в кино. Да и мачеха бросала на него такие особенные взгляды.
– Я тебя убью, бандит и обманщик! – Донья Лукреция швырнула в голову Фончито подушкой, и тот с притворными стенаниями повалился на ковер. – Ты все выдумал. Ничего ты отцу не говорил, а просто меня дразнишь.
– Богом клянусь, мачеха! – вскричал Фончито, со смехом целуя скрещенные пальцы.
– Ты самый отвратительный циник из всех, кого я знаю. – Донья Лукреция, хохоча, потянулась за другой подушкой. – Что же будет, когда ты вырастешь? Господи, помилуй бедную дурочку, которая в тебя влюбится.
Тут с Фончито произошла одна из внезапных перемен, которые так пугали его мачеху. Он помрачнел, сложил руки на груди, приняв позу Будды, и с неподдельным ужасом уставился на донью Лукрецию.
– Ты ведь пошутила, правда? Ты же на самом деле не думаешь, что я такой плохой?
Донья Лукреция протянула руку и потрепала пасынка по голове.
– Ты не плохой, нет, – сказала она. – Ты сложный. Всезнайка с чересчур развитым воображением, вот кто ты.
– Мне так хочется, чтобы вы помирились, – прервал мачеху Фончито, энергично разрубив ладонью воздух. – Потому и выдумал эту историю. У меня есть целый план.
– Поскольку я заинтересованная сторона, его нужно по меньшей мере согласовать со мной.
– Дело в том… – Фончито развел руками. – Он еще не до конца готов. Но ты должна мне довериться, мама. Перво-наперво мне надо кое-что узнать о вас обоих. Например, как вы познакомились. И как решили пожениться.
Перед взором доньи Лукреции закружилась вереница сентиментальных воспоминаний о том дне – с тех пор прошло уже одиннадцать лет, – когда на невероятно затянувшемся, скучном приеме в честь серебряной свадьбы одного из дядюшек ей представили мрачного лысеющего типа лет пятидесяти с огромными ушами и воинственным носом. Подруга-сводница, готовая переженить весь мир, шепнула ей: «Только что овдовел, имеет сына, управляющий у Перричоли, конечно, немного того, но из хорошей семьи и богат». Сначала Лукреция равнодушно скользнула по нему взглядом, машинально отметив его траурный наряд, унылый вид, уродливую физиономию. Потом, приглядевшись к этому некрасивому, тщедушному человеку, она вдруг поняла, какая незаурядная и непредсказуемая личность скрывается за неказистой внешностью. Донье Лукреции с детства нравилось балансировать на перилах мостов. Она приняла предложение выпить с ним чаю в «Белом шатре», пошла с ним на филармонический концерт в академии Святой Урсулы, а после согласилась зайти к нему домой. Ригоберто показал гостье картины, книги по искусству, тетради, куда он заносил сокровенные мысли, рассказал о принципах обновления своей коллекции, согласно которому надоевшие экземпляры безжалостно предавались огню. Лукреция заворожено слушала. К изумлению родителей и подруг («Почему ты до сих пор не замужем, Лукреция? Ждешь принца на белом коне? Ты же всех поклонников распугала!»), когда Ригоберто сделал ей предложение («Мы даже ни разу не поцеловались»), она, не раздумывая, его приняла. И ни разу об этом не пожалела. Ни одного дня, ни единой минуты. Это было весело, захватывающе, головокружительно: на протяжении десяти лет исследовать мир маний, ритуалов и фантазий своего мужа. Так продолжалось бы и по сию пору, если бы не абсурдная, глупая, безумная история с Фончито. И все из-за какого-то сосунка, который даже толком не помнит о том, что случилось. Как это могло произойти с ней! С ней, такой рассудительной, сдержанной, организованной, привыкшей обдумывать каждый шаг. Как могла она позволить втянуть себя в эту авантюру со школьником! Собственным пасынком! Ригоберто, надо признать, повел себя весьма достойно: не стал устраивать скандал, а просто предложил разойтись и предоставил супруге щедрое содержание. Другой на его месте убил бы изменницу, вышвырнул на улицу без единого сентаво, ославил как растлительницу малолетних. Смешно надеяться, что они с Ригоберто когда-нибудь помирятся. Ее муж смертельно оскорблен; он никогда ее не простит. Фончито снова обхватил мачеху за шею.
– Почему ты грустная? – спросил он заботливо. – Я что-то сделал не так?
– Просто мне кое-что вспомнилось, а так как я довольно сентиментальна… В общем, все в порядке.
Мальчик опять начал целовать ей ушко. У доньи Лукреции не было сил, чтобы остановить его. Внезапно Фончито возмущенно вскрикнул:
– И ты тоже!
– Ты о чем?
– Ты потрогала меня за попку, совсем как папины друзья и священники в школе. Далась вам моя попка, черт возьми!
Письмо ротарианцу
Я знаю, дружище, что смертельно обидел тебя, когда не стал вступать в «Ротари-Клуб», основателем и бессменным председателем коего ты являешься. Боюсь, ты заподозрил, что мой решительный отказ становиться ротарианцем связан с тем, что я вознамерился присоединиться к клубу «Львов», к только что возникшим перуанским «Кивани» или еще к кому-нибудь из твоих конкурентов в деле благотворительности, пропаганды позитивных ценностей, социальной ответственности и тому подобных вещей. Успокойся: я никогда не принадлежал и не собираюсь принадлежать ни к каким клубам, ассоциациям или похожим на них образованиям (вроде бойскаутов, братства выпускников иезуитских школ, масонов, «Опус Деи» и так далее). Мое отвращение к таким вещам столь сильно, что даже помешало мне вступить в Ассоциацию автомобильного туризма, не говоря уже о бесчисленных клубах социальной направленности, принадлежность к которым давно стала главным критерием оценки этнической чистоты и имущественной состоятельности жителей сегодняшней Лимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Тебе щекотно? – Фончито откровенно наслаждался собственной удалью. – Ты же вся дрожишь? Тебя током ударило, мамочка?
Донья Лукреция не знала, что сказать. Она вымученно улыбнулась.
– Все время забываю рассказать, – как ни в чем не бывало продолжал Фончито, устраиваясь на ковре. – Я начал претворять в жизнь наш план.
– Какой еще план?
– Вашего с папой примирения, конечно, – ответил Фончито, нетерпеливо махнув рукой. – Знаешь, что я сделал? Сказал ему, что видел тебя в Вирхен-дель-Пилар, невероятно элегантную, под руку с мужчиной. И вы были похожи на молодоженов.
– Зачем же ты соврал?
– Чтобы заставить его ревновать. И заставил. Ты бы видела, как он занервничал!
Фончито жизнерадостно рассмеялся. Услышав страшную новость, папочка сделался белым как полотно; закатил глаза и не проронил ни слова. Потом потребовал подробностей. Да он просто места себе не находил! Фончито решил подлить масла в огонь:
– Как ты думаешь, папочка, мачеха может снова выйти замуж?
Дон Ригоберто скривился:
– Откуда мне знать. Это у нее нужно спросить. – И, поколебавшись несколько мгновений, добавил: – Я правда не знаю, сынок. Тебе показалось, что этот сеньор ее друг?
– Трудно сказать. – Фончито покачал головой, как кукушка в часах. – Они держались за руки. И он смотрел на мачеху, как обычно смотрят в кино. Да и мачеха бросала на него такие особенные взгляды.
– Я тебя убью, бандит и обманщик! – Донья Лукреция швырнула в голову Фончито подушкой, и тот с притворными стенаниями повалился на ковер. – Ты все выдумал. Ничего ты отцу не говорил, а просто меня дразнишь.
– Богом клянусь, мачеха! – вскричал Фончито, со смехом целуя скрещенные пальцы.
– Ты самый отвратительный циник из всех, кого я знаю. – Донья Лукреция, хохоча, потянулась за другой подушкой. – Что же будет, когда ты вырастешь? Господи, помилуй бедную дурочку, которая в тебя влюбится.
Тут с Фончито произошла одна из внезапных перемен, которые так пугали его мачеху. Он помрачнел, сложил руки на груди, приняв позу Будды, и с неподдельным ужасом уставился на донью Лукрецию.
– Ты ведь пошутила, правда? Ты же на самом деле не думаешь, что я такой плохой?
Донья Лукреция протянула руку и потрепала пасынка по голове.
– Ты не плохой, нет, – сказала она. – Ты сложный. Всезнайка с чересчур развитым воображением, вот кто ты.
– Мне так хочется, чтобы вы помирились, – прервал мачеху Фончито, энергично разрубив ладонью воздух. – Потому и выдумал эту историю. У меня есть целый план.
– Поскольку я заинтересованная сторона, его нужно по меньшей мере согласовать со мной.
– Дело в том… – Фончито развел руками. – Он еще не до конца готов. Но ты должна мне довериться, мама. Перво-наперво мне надо кое-что узнать о вас обоих. Например, как вы познакомились. И как решили пожениться.
Перед взором доньи Лукреции закружилась вереница сентиментальных воспоминаний о том дне – с тех пор прошло уже одиннадцать лет, – когда на невероятно затянувшемся, скучном приеме в честь серебряной свадьбы одного из дядюшек ей представили мрачного лысеющего типа лет пятидесяти с огромными ушами и воинственным носом. Подруга-сводница, готовая переженить весь мир, шепнула ей: «Только что овдовел, имеет сына, управляющий у Перричоли, конечно, немного того, но из хорошей семьи и богат». Сначала Лукреция равнодушно скользнула по нему взглядом, машинально отметив его траурный наряд, унылый вид, уродливую физиономию. Потом, приглядевшись к этому некрасивому, тщедушному человеку, она вдруг поняла, какая незаурядная и непредсказуемая личность скрывается за неказистой внешностью. Донье Лукреции с детства нравилось балансировать на перилах мостов. Она приняла предложение выпить с ним чаю в «Белом шатре», пошла с ним на филармонический концерт в академии Святой Урсулы, а после согласилась зайти к нему домой. Ригоберто показал гостье картины, книги по искусству, тетради, куда он заносил сокровенные мысли, рассказал о принципах обновления своей коллекции, согласно которому надоевшие экземпляры безжалостно предавались огню. Лукреция заворожено слушала. К изумлению родителей и подруг («Почему ты до сих пор не замужем, Лукреция? Ждешь принца на белом коне? Ты же всех поклонников распугала!»), когда Ригоберто сделал ей предложение («Мы даже ни разу не поцеловались»), она, не раздумывая, его приняла. И ни разу об этом не пожалела. Ни одного дня, ни единой минуты. Это было весело, захватывающе, головокружительно: на протяжении десяти лет исследовать мир маний, ритуалов и фантазий своего мужа. Так продолжалось бы и по сию пору, если бы не абсурдная, глупая, безумная история с Фончито. И все из-за какого-то сосунка, который даже толком не помнит о том, что случилось. Как это могло произойти с ней! С ней, такой рассудительной, сдержанной, организованной, привыкшей обдумывать каждый шаг. Как могла она позволить втянуть себя в эту авантюру со школьником! Собственным пасынком! Ригоберто, надо признать, повел себя весьма достойно: не стал устраивать скандал, а просто предложил разойтись и предоставил супруге щедрое содержание. Другой на его месте убил бы изменницу, вышвырнул на улицу без единого сентаво, ославил как растлительницу малолетних. Смешно надеяться, что они с Ригоберто когда-нибудь помирятся. Ее муж смертельно оскорблен; он никогда ее не простит. Фончито снова обхватил мачеху за шею.
– Почему ты грустная? – спросил он заботливо. – Я что-то сделал не так?
– Просто мне кое-что вспомнилось, а так как я довольно сентиментальна… В общем, все в порядке.
Мальчик опять начал целовать ей ушко. У доньи Лукреции не было сил, чтобы остановить его. Внезапно Фончито возмущенно вскрикнул:
– И ты тоже!
– Ты о чем?
– Ты потрогала меня за попку, совсем как папины друзья и священники в школе. Далась вам моя попка, черт возьми!
Письмо ротарианцу
Я знаю, дружище, что смертельно обидел тебя, когда не стал вступать в «Ротари-Клуб», основателем и бессменным председателем коего ты являешься. Боюсь, ты заподозрил, что мой решительный отказ становиться ротарианцем связан с тем, что я вознамерился присоединиться к клубу «Львов», к только что возникшим перуанским «Кивани» или еще к кому-нибудь из твоих конкурентов в деле благотворительности, пропаганды позитивных ценностей, социальной ответственности и тому подобных вещей. Успокойся: я никогда не принадлежал и не собираюсь принадлежать ни к каким клубам, ассоциациям или похожим на них образованиям (вроде бойскаутов, братства выпускников иезуитских школ, масонов, «Опус Деи» и так далее). Мое отвращение к таким вещам столь сильно, что даже помешало мне вступить в Ассоциацию автомобильного туризма, не говоря уже о бесчисленных клубах социальной направленности, принадлежность к которым давно стала главным критерием оценки этнической чистоты и имущественной состоятельности жителей сегодняшней Лимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80