- Вы что здесь делаете? - спросил Любимов, разглядывая летчика.
Посвежел, покруглел парень. Форма на нем чистенькая, глаженая.
- Да так, товарищ капитан, начальство вожу. На У-два, - ответил Колесников, Его мальчишеское лицо тронула виноватая улыбка.
- Из госпиталя давно?
- Недели две. Просился в часть - не пустили. Доктор сказал: не летать на боевых машинах дней двадцать. И меня в «королевский флот».
- Та-а-к, - протянул Любимов. - Воевать хочешь?
- Конечно, хочу, товарищ капитан, - сказал он серьезно, понизив голос.
- Пойдем.
В полумраке коридора встретился майор Наумов.
- Николай Александрович, тут ерунда получилась, - обратился к нему Любимов. - Моего летчика из госпиталя к вам забрали.
- Ну и что? Пусть летает на здоровье.
- Нерасчетливо, Николай Александрович. Человек воевать хочет, летает на трех типах истребителей - на и-шестнадцатых, миг-три и на як-один, а его - в извозчики.
- Так бы и сказал. Подожди здесь.
Наумов пошел в глубь коридора, нырнул в какую-то дверь. Вскоре вернулся, сунул Колесникову бумажку - «оформляйся», а Любимова, взяв под локоть, увлек за собой, что-то объясняя. Навстречу из темноты коридора приближалась группа генералов. Все вроде бы знакомы, кроме того, что пониже ростом. Нашивки на его рукавах при тусклом свете разглядеть было трудно.
- Жаворонков, - шепнул Наумов и отступил к стене, пропуская генералов.
- Любимов? - остановился командующий Черноморской авиацией, протянул руку. - Здравствуй. Тут о тебе столько наговорили лестного, что хоть самому в твою эскадрилью переходи.
- Так это и есть тот самый Любимов? - заговорил старший по чину и возрасту генерал. Любимов приготовился выслушать внушение за ЧП с нестреляющим оружием. - Ну, ну. Видел твою работу и над передовой.
Какой именно бои видел начальник морской авиации Жаворонков над позициями наших войск по Турецкому валу, Любимов не знал. Гадать ему тоже некогда было, потому что Жаворонков продолжал:
- Обедал? Нет? К себе на первый черпак все равно не успеешь. Тут хозяева грозятся хорошим обедом угостить, так не откажи, капитан, посидеть со мной в их кают - компании.
Любимов смутился, но отказаться не решился, тем более Ермаченков обнял уже его за плечо, другой рукой притиснул к себе Наумова и с шуточками направился за Жаворонковым.
За столом от Наумова и узнал Любимов, что генерал Жаворонков, вернувшись вчера с передовой, рассказывал Ермаченкову, как какой-то одиночный «як» низко над позициями дрался с «мессершмиттом». На земле даже бой прекратился - и наши, и немцы следили за поединком. А когда «як» пристроился в хвост «мессеру» и открыл по нему огонь, красноармейцы кидали вверх пищи кричали «ура!».
- Генерал говорит, что невозможно передать то впечатление, которое произвел на наши войска этот поединок и победа советского истребителя, досказал Наумов выходя из салона. - А потом приказал Ермаченкову немедленно найти ему этого храбреца. Ермаченков ответил: «Его искать нечего. Это Любимов».
* * *
На рассвете 24 сентября летчики, как всегда, собрались на КП эскадрильи для получения задания. Механики уже опробовали двигатели, топтались у своих машин.
- Товарищ старший сержант, гляньте на север, - сказал молоденький моторист Кокин своему механику.
Бурлаков посмотрел в сторону Перекопского перешейка. Небо на горизонте полыхало и, будто раздуваемый ветром пожар, разгоралось, вздрагивая. Вскоре в утренней тишине стала слышна далекая артиллерийская канонада, изредка доносились глухие взрывы. Канонада усиливалась.
- Земля дрожит, - заметил Кокин. Он прилег, прижался ухом к траве. Стонет. Наверное наши фашистов вышибают с перешейка. - Поднялся, отряхнул ладонями брюки. - Как вы думаете, товарищ старший сержант, осилим?
- Осилим, Кокин, - ответил немногословно Бурлаков.
Прибежал Аллахвердов. Едва дослушал доклад Бурлакова о готовности самолета к боевому вылету, заторопил его.
- На сопровождение идем. Бомбардировщики вылетели, догонять надо.
- Товарищ командир, а что там? Наши наступают? - спросил Кокин.
- Нэ знаю, дарагой, нэ знаю. Слетаю - сам посмотрю, вернусь - тебе скажу.
С того памятного для Аллахвердова дня, когда он сбил первый самолет врага, а товарищи отчитали его за то, что оставил без прикрытия хвост ведущего, младший лейтенант Аллахвердов как-то резко изменился, стал намного сдержанней, серьезней. Чувствовалось, что человек перешагнул четверть века. А тогда, в тот памятный вечер, он подошел к комиссару и попросил извинения за грубость. Батько Ныч сделал удивленное лицо, сказал:
- Если вы чувствуете за собой такой грех и допустили его при людях, то в их присутствии и извинялись бы. Но я такого случая что-то не помню.
Теперь комиссар - самый близкий Аллахвердову человек. Сегодня старший политрук интересовался, не получил ли Аллахвердов весточку от жены из эвакуации, а узнав, что нет, успокоил его, убедил: «Все будет хорошо, жива, здорова и письма ее ищут тебя по фронтовым дорогам». В прекрасном настроении улетел Аллахвердов на задание. Перед вылетом спросил механика:
- Петр Петрович, твоя Ирина в Новочеркасск доехала?
- Знать бы, товарищ командир, на душе было бы спокойней, - ответил Бурлаков. - Писем нет.
- Не волнуйся, дарагой, будут письма, обязательно будут. Они тебя ищут. Так мне Батько сказал.
Вернулась группа с Перекопа минут через сорок.
Аллахвердов выскочил из самолета возбужденный, то в кулачном бою побывал.
- Пять «мессеров», пять «мессеров» сбили. Там такое делается, такое делается! Земля горит. Все в дыму. Где наши, где немцы - ничего не видно. Сержант Кокин помог командиру отстегнуть парашют.
- Хорошо - все вернулись, - сказал Бурлаков.
А Николай Кокин успел уже бегло осмотреть фюзеляж, крыло.
- Четыре пробоины на консоли левой плоскости, - доложил он.
Аллахвердов и Бурлаков прощупали каждую пробоину сверху и снизу. Ничего опасного не нашли, пробита только перкалевая обтяжка - расторопному мотористу на десять минут работы. У самолета, будто из-под земли, выскочил лейтенант Колесников. С тех пор, как комэск привез его из Севастополя, на задание еще не выпускали, ждал провозных. Он тоже потрогал пальцем пробоины.
- Ну, как там? - спросили Аллахвердова.
- На высоте дым в кабину лезет, - возбужденно рассказывал он. - В небе окороки коптить. И куда ни глянь - «Юнкерсы», «мессершмитты», «хейнкели». Наших мало. Одну группу немецких бомбардировщиков разогнали, другую разогнали! Потом на четверку Филатова семь «мессеров» набросились. Пары Филатова и Минина затянули их в карусель. Тогда Авдеев своей четверкой снизу, а командир четверкой сверху, понимаешь, в клещи «мессеров» зажали. Только двух упустили. Пять сбили! Сам видал: три горели сильно, два дымили! А ниже нас «илы» кружились, добили тех двух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52