Эделина, по-видимому, заслуживает всяческого расположения: взгляд прямой, держит себя просто, движения у нее спокойные, уверенные, и к тому же первая дворцовая кастелянша с каждым днем относилась к Клеменции все заботливее и предупредительнее, причем делалось это не назойливо, не напоказ.
Вдруг Клеменция решилась.
— Правда ли, — спросила она, — что крошка Наваррская, которую держат вдали от двора и которую мне показали всего только раз, рождена не от моего супруга?
И в то же время про себя она думала: «Разве не должны были открыть мне раньше все эти дворцовые тайны? Бабушке следовало бы просветить меня, а то выдали замуж, оставив в неведении».
— Эх, мадам, — ответила Эделина, продолжая взбивать подушки, и по голосу кастелянши слышно было, что вопрос королевы не особенно ее удивил.
— Я так полагаю, что никто этого по-настоящему не знает, даже наш государь Людовик. Каждый говорит так, как ему выгодно: одни утверждают, что крошка Наваррская — дочь короля, и им это на руку, а другие твердят, что она, мол, незаконнорожденная. Есть и такие, как, скажем, его высочество Валуа. Они что ни месяц меняют свое мнение, как будто тут можно по-разному думать. Единственная особа, которая могла бы ответить точно, была Маргарита Бургундская, да теперь ее уста забиты сырой землей…
Эделина вдруг прервала речь и взглянула на королеву.
— Вы тревожитесь, мадам, потому что не знаете, может ли наш государь…
Она снова замолчала, но Клеменция, выразительно взглянув на кастеляншу, заставила ее продолжать.
— Успокойтесь, мадам, — произнесла Эделина. — Его величеству Людовику ничто не мешает иметь наследника, хотя люди злоязычные в королевстве да и при дворе утверждают обратное.
— Ты-то откуда знаешь? — спросила Клеменция.
— А вот знаю, — медленно произнесла Эделина. — Тут уж постарались сделать так, чтобы только я одна и знала.
— О чем ты говоришь?
— Говорю чистую правду, мадам, потому что у меня на душе тяжкая тайна. Конечно, лучше бы мне помолчать… Но такая дама, как вы, столь высокого происхождения и столь милосердная по природе, не оскорбится, если я признаюсь, что я в молодости имела от его величества Людовика ребенка, а было это одиннадцать лет назад…
Королева глядела на Эделину с безграничным удивлением. То обстоятельство, что у Людовика была первая супруга, не вносило никаких осложнений, разве что чисто династического порядка. Этот брак не выходил за пределы установленных обычаев. У Людовика была супруга, которая вела себя недостойным образом; тюрьма, затем смерть разлучили их. Но в течение пяти месяцев своего брака с королем Франции Клеменция ни разу не задумывалась над вопросом, какова была интимная жизнь Людовика с Маргаритой Бургундской. Их супружеская жизнь не вызывала в ней никаких мыслей, не будила любопытства; брак и любовь в данном случае вещи совершенно различные. И вот любовь, любовь, не освященная таинством брака, встала перед ней в образе этой бело-розовой пышной тридцатилетней красавицы; и воображение Клеменции лихорадочно заработало.
Эделина расценила молчание королевы как знак неодобрения.
— Не я этого захотела, мадам, поверьте мне, тут он свою власть проявил. Он был такой молоденький, еще несмышленыш, и побоялся бы какой-нибудь важной дамы.
Клеменция махнула рукой, как бы желая сказать, что никаких объяснений ей не требуется.
— Значит, как раз об этом ребенке ты сейчас и говорила? — спросила она.
— Да, мадам, о моей Эделине.
— Я хочу ее видеть.
Лицо кастелянши исказилось от страха.
— Конечно, мадам, вы можете ее увидеть, можете увидеть, ведь вы королева. Но молю вас, не делайте этого, а то узнают, что я с вами говорила. Она так похожа на своего отца, на его величество Людовика, что он испугался, как бы вам не было неприятно ее видеть, и велел отдать ее перед вашим приездом в монастырь. Я и сама вижусь с ней только раз в месяц, а когда девочка подрастет, ее постригут в монахини.
Первые душевные движения Клеменции всегда диктовались великодушием. На минуту она совсем забыла о своей собственной драме.
— Зачем? Зачем это делать? — вполголоса произнесла она. — Кому пришло в голову, что этим можно мне угодить? Хороши, должно быть, женщины, с какими привыкли иметь дело принцы Франции? Значит, бедняжка Эделина, из-за меня у тебя отобрали дочь! Прости меня, прости!
— О мадам, — возразила Эделина, — я же отлично знаю, что вы тут ни при чем.
— Я тут ни при чем, но сделано это из-за меня, — задумчиво возразила Клеменция. — Каждый из нас ответствен не только за свои собственные скверные поступки, но также за все зло, причиной которого он стал неведомо для себя.
— А меня, мадам, — продолжала Эделина, — а меня, хотя я была первой кастеляншей во дворце Ситэ, его величество Людовик отослал сюда, в Венсенн, и положение у меня теперь по сравнению с тем, что я занимала в Париже, совсем скромное. Против королевской воли не пойдешь, но вот за молчание мое не особенно-то меня отблагодарили, что верно, то верно. Меня его величество Людовик тоже хотел подальше упрятать; разве могло ему в голову прийти, что вы предпочтете эту лесную глушь, когда в Париже у вас такой огромный дворец. — Теперь, когда Эделина вступила на стезю признаний, она уже просто не могла остановиться.
— Сейчас я вам все скажу, — продолжала она, — вот когда вы приехали сюда, я, конечно, готова была вам служить только по долгу, а уж никак не по своей охоте. А вы оказались настоящей благородной дамой — и душой добрая, и лицом красавица, вот я и почувствовала к вам любовь. Вы и представления не имеете, как маленькие люди вас любят: вы бы послушали, что говорят о королеве на кухне, на конюшнях, в прачечных. Вот они, по-настоящему преданные вам души, а не бароны да графы. Вы наши сердца завоевали, и даже мое, хотя я долго крепилась, а теперь нет у вас служанки преданнее меня, — заключила Эделина, опускаясь на колени и припав поцелуем к руке королевы.
— Я велю вернуть твою дочь, — произнесла Клеменция, — я возьму ее под свое покровительство. Я поговорю о ней с королем.
— Не делайте этого, мадам, богом вас молю! — воскликнула Эделина.
— Король осыпает меня дарами, которых я у него и не прошу совсем! И конечно, согласится сделать мне подарок, чтобы меня порадовать.
— Нет, нет, молю вас, не делайте этого, — повторила Эделина. — Пусть уж лучше я увижу свою дочь в монашеском клобуке, чем в земле.
Впервые в течение этого разговора Клеменция улыбнулась, даже засмеялась.
— Значит, во Франции люди твоего положения так боятся короля? Или до сих пор жива еще память о короле Филиппе, который, говорят, не знал пощады?
Эделина по-настоящему полюбила королеву, но затаила глубокую обиду против Сварливого. И сейчас ей представлялся прекрасный случай удовлетворить одновременно оба этих чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Вдруг Клеменция решилась.
— Правда ли, — спросила она, — что крошка Наваррская, которую держат вдали от двора и которую мне показали всего только раз, рождена не от моего супруга?
И в то же время про себя она думала: «Разве не должны были открыть мне раньше все эти дворцовые тайны? Бабушке следовало бы просветить меня, а то выдали замуж, оставив в неведении».
— Эх, мадам, — ответила Эделина, продолжая взбивать подушки, и по голосу кастелянши слышно было, что вопрос королевы не особенно ее удивил.
— Я так полагаю, что никто этого по-настоящему не знает, даже наш государь Людовик. Каждый говорит так, как ему выгодно: одни утверждают, что крошка Наваррская — дочь короля, и им это на руку, а другие твердят, что она, мол, незаконнорожденная. Есть и такие, как, скажем, его высочество Валуа. Они что ни месяц меняют свое мнение, как будто тут можно по-разному думать. Единственная особа, которая могла бы ответить точно, была Маргарита Бургундская, да теперь ее уста забиты сырой землей…
Эделина вдруг прервала речь и взглянула на королеву.
— Вы тревожитесь, мадам, потому что не знаете, может ли наш государь…
Она снова замолчала, но Клеменция, выразительно взглянув на кастеляншу, заставила ее продолжать.
— Успокойтесь, мадам, — произнесла Эделина. — Его величеству Людовику ничто не мешает иметь наследника, хотя люди злоязычные в королевстве да и при дворе утверждают обратное.
— Ты-то откуда знаешь? — спросила Клеменция.
— А вот знаю, — медленно произнесла Эделина. — Тут уж постарались сделать так, чтобы только я одна и знала.
— О чем ты говоришь?
— Говорю чистую правду, мадам, потому что у меня на душе тяжкая тайна. Конечно, лучше бы мне помолчать… Но такая дама, как вы, столь высокого происхождения и столь милосердная по природе, не оскорбится, если я признаюсь, что я в молодости имела от его величества Людовика ребенка, а было это одиннадцать лет назад…
Королева глядела на Эделину с безграничным удивлением. То обстоятельство, что у Людовика была первая супруга, не вносило никаких осложнений, разве что чисто династического порядка. Этот брак не выходил за пределы установленных обычаев. У Людовика была супруга, которая вела себя недостойным образом; тюрьма, затем смерть разлучили их. Но в течение пяти месяцев своего брака с королем Франции Клеменция ни разу не задумывалась над вопросом, какова была интимная жизнь Людовика с Маргаритой Бургундской. Их супружеская жизнь не вызывала в ней никаких мыслей, не будила любопытства; брак и любовь в данном случае вещи совершенно различные. И вот любовь, любовь, не освященная таинством брака, встала перед ней в образе этой бело-розовой пышной тридцатилетней красавицы; и воображение Клеменции лихорадочно заработало.
Эделина расценила молчание королевы как знак неодобрения.
— Не я этого захотела, мадам, поверьте мне, тут он свою власть проявил. Он был такой молоденький, еще несмышленыш, и побоялся бы какой-нибудь важной дамы.
Клеменция махнула рукой, как бы желая сказать, что никаких объяснений ей не требуется.
— Значит, как раз об этом ребенке ты сейчас и говорила? — спросила она.
— Да, мадам, о моей Эделине.
— Я хочу ее видеть.
Лицо кастелянши исказилось от страха.
— Конечно, мадам, вы можете ее увидеть, можете увидеть, ведь вы королева. Но молю вас, не делайте этого, а то узнают, что я с вами говорила. Она так похожа на своего отца, на его величество Людовика, что он испугался, как бы вам не было неприятно ее видеть, и велел отдать ее перед вашим приездом в монастырь. Я и сама вижусь с ней только раз в месяц, а когда девочка подрастет, ее постригут в монахини.
Первые душевные движения Клеменции всегда диктовались великодушием. На минуту она совсем забыла о своей собственной драме.
— Зачем? Зачем это делать? — вполголоса произнесла она. — Кому пришло в голову, что этим можно мне угодить? Хороши, должно быть, женщины, с какими привыкли иметь дело принцы Франции? Значит, бедняжка Эделина, из-за меня у тебя отобрали дочь! Прости меня, прости!
— О мадам, — возразила Эделина, — я же отлично знаю, что вы тут ни при чем.
— Я тут ни при чем, но сделано это из-за меня, — задумчиво возразила Клеменция. — Каждый из нас ответствен не только за свои собственные скверные поступки, но также за все зло, причиной которого он стал неведомо для себя.
— А меня, мадам, — продолжала Эделина, — а меня, хотя я была первой кастеляншей во дворце Ситэ, его величество Людовик отослал сюда, в Венсенн, и положение у меня теперь по сравнению с тем, что я занимала в Париже, совсем скромное. Против королевской воли не пойдешь, но вот за молчание мое не особенно-то меня отблагодарили, что верно, то верно. Меня его величество Людовик тоже хотел подальше упрятать; разве могло ему в голову прийти, что вы предпочтете эту лесную глушь, когда в Париже у вас такой огромный дворец. — Теперь, когда Эделина вступила на стезю признаний, она уже просто не могла остановиться.
— Сейчас я вам все скажу, — продолжала она, — вот когда вы приехали сюда, я, конечно, готова была вам служить только по долгу, а уж никак не по своей охоте. А вы оказались настоящей благородной дамой — и душой добрая, и лицом красавица, вот я и почувствовала к вам любовь. Вы и представления не имеете, как маленькие люди вас любят: вы бы послушали, что говорят о королеве на кухне, на конюшнях, в прачечных. Вот они, по-настоящему преданные вам души, а не бароны да графы. Вы наши сердца завоевали, и даже мое, хотя я долго крепилась, а теперь нет у вас служанки преданнее меня, — заключила Эделина, опускаясь на колени и припав поцелуем к руке королевы.
— Я велю вернуть твою дочь, — произнесла Клеменция, — я возьму ее под свое покровительство. Я поговорю о ней с королем.
— Не делайте этого, мадам, богом вас молю! — воскликнула Эделина.
— Король осыпает меня дарами, которых я у него и не прошу совсем! И конечно, согласится сделать мне подарок, чтобы меня порадовать.
— Нет, нет, молю вас, не делайте этого, — повторила Эделина. — Пусть уж лучше я увижу свою дочь в монашеском клобуке, чем в земле.
Впервые в течение этого разговора Клеменция улыбнулась, даже засмеялась.
— Значит, во Франции люди твоего положения так боятся короля? Или до сих пор жива еще память о короле Филиппе, который, говорят, не знал пощады?
Эделина по-настоящему полюбила королеву, но затаила глубокую обиду против Сварливого. И сейчас ей представлялся прекрасный случай удовлетворить одновременно оба этих чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59