Людовик подался вперед всем телом, как будто ему нанесли удар под ложечку, и с минуту ошалело глядел на Клеменцию.
— Она умерла… она умерла, — произнес он, нервно двигая руками, — умерла от грудной лихорадки, от которой задохлась, как мне передавали.
— Людовик, можете ли вы поклясться в этом перед богом?
— В чем я должен клясться? — Сварливый повысил голос. — Не в чем мне клясться. Чего вы добиваетесь, что хотите знать? Я вам сказал то, что сказал, и прошу этим удовольствоваться, больше вам знать нечего.
С этими словами он торопливо зашагал по опочивальне. Шея, открытая до ключиц глубоким вырезом ночной сорочки, побагровела, большие тусклые глаза заблистали тревожным блеском.
— Не желаю, — заорал он, — не желаю, чтобы со мной о ней разговаривали! Чтобы никогда не разговаривали! А уж вы во всяком случае! Запрещаю вам, Клеменция, хоть когда-нибудь произносить в моем присутствии имя Маргариты.
Приступ кашля прервал его вопли.
— Можете ли вы поклясться мне перед господом богом, — повторила Клеменция, и голос ее был отчетливо слышен во всех уголках опочивальни, — можете ли вы поклясться, что ее кончина совершилась без вашей воли?
Гнев у Людовика обычно затемнял разум. Вместо того чтобы просто отрицать факты или скрыть смущение притворным хохотом, он яростно выкрикнул:
— А если бы и так? Уж кому-кому, а вам меня упрекать совсем не пристало. Это не моя вина, во всем виновата Мария Венгерская!
— Бабушка? — пробормотала Клеменция. — При чем тут моя бабушка?
Сварливый понял, что совершил оплошность, и это лишь подстегнуло его гнев. Но было слишком поздно идти на попятный. Он почувствовал себя в ловушке.
— Конечно же, во всем виновата Мария Венгерская, — повторил он, — это она требовала, чтобы свадьбу сыграли еще до лета. Ну, а я пожелал, слышите, только пожелал… чтобы Маргарита до этого времени померла. Пожелал вслух, а меня услышали — вот и все! Если бы я тогда не высказал своего желания, не быть бы вам королевой Франции. Не стройте из себя невинность и не упрекайте меня за что не следует; вас это вполне устраивало и вознесло так высоко, как вы и надеяться никогда не могли.
— Ни за что бы я не согласилась, знай я только, какой ценой все это куплено! — закричала Клеменция. — Из-за этого преступления, Людовик, бог и не дает нам с вами ребенка!
Людовик круто обернулся и застыл, как оглушенный, на месте.
— Из-за этого преступления и из-за всех остальных, совершенных вами, — продолжала королева, поднимаясь со скамеечки. — Вы велели убить вашу жену! Вы велели повесить на основании ложных доносов мессира де Мариньи и заточили в темницу советников вашего отца, которые, как меня уверили, были честными его слугами. Вы велели пытать тех, кто имел несчастье вам не угодить. Вы посягали на жизнь и свободу чад божьих, и вот почему бог сейчас карает вас, препятствуя дать жизнь собственному чаду.
Людовик, оцепенев, смотрел, как она приближается к нему. Итак, оказывается, на свете имеется еще третий человек, которого не трогают его вспышки, который умеет обуздывать его ярость и торжествовать над ним. Отец, Филипп Красивый, подавлял его своим авторитетом, брат, граф Пуатье,
— своим умом, и вот вторая жена — своей верою. Мог ли он даже вообразить себе, что судья предстанет перед ним в их супружеской спальне в облике прекрасной женщины, чьи волосы разметались по плечам, как хвост кометы.
Лицо Людовика жалобно скривилось, сейчас он напоминал ребенка, готового разреветься.
— А что мне прикажете делать? — спросил он пронзительным голосом. — Мертвых я воскрешать не умею. Вы не знаете, что значит быть королем! Ничто не делается полностью по моей воле, а вы меня во всем вините. Чего вы хотите добиться? К чему корить меня в том, чего уже нельзя поправить? Ну что же, разойдитесь со мной, уезжайте обратно в Неаполь, если вам так уж отвратителен мой вид. И ждите, когда выберут папу, и просите у него расторгнуть Ваш брак!.. Ах, этот папа, которого никак не удается избрать!
— добавил он, сжимая кулаки. — А ведь вы и представить себе не можете, чего я только ни делал… Ничего бы не случилось, будь у нас папа.
Клеменция положила обе руки на плечи мужа. Она была немного выше его ростом.
— Я вовсе не собираюсь разлучаться с вами, — произнесла она. — Я стала вашей супругой, надеясь при всех обстоятельствах делить ваши беды и ваши радости. Единственное, чего я хочу, — это спасти вашу душу и внушить вам мысль о раскаянии, без которого не бывает прощения.
Он взглянул ей прямо в глаза и увидел в них только доброту и безграничное сострадание. Людовик с облегчением вздохнул: он так боялся ее потерять… Он привлек ее к себе.
— Душенька моя, душенька, — пробормотал он, — вы лучше меня, насколько же вы лучше меня… Я просто не знаю, как смогу без вас жить. Обещаю вам исправиться и вечно буду оплакивать причиненное мною зло.
С этими словами он припал к ней и коснулся губами того места, где линия шеи мягко переходит в плечо.
— Ах, моя душенька, — продолжал он, — какая же вы хорошая! Как вас хорошо любить! Я буду таким, каким вы хотите, обещаю вам. Конечно же, я испытываю угрызения совести и иной раз сам пугаюсь содеянного. И зарываюсь я только в ваших объятиях. Идите, душенька, в мои объятия.
Людовик пытался подтащить ее к кровати, но она стояла неподвижно и как-то вся сжалась под его руками, противясь ему.
— Нет, Людовик, нет, — произнесла Клеменция еле слышно. — Вы непременно должны покаяться.
— Но мы покаемся, душенька. Давайте будем поститься, если вам так угодно, три раза в неделю. Идите же, я истосковался по вас!
Клеменция высвободилась из его объятий, а он все тянул ее к себе, вдруг ткань ее ночного одеяния порвалась. Треск раздираемого шелка испугал Клеменцию, и она, прикрыв обнажившееся плечо рукой, бросилась к своей скамеечке, надеясь укрыться за ней, спрятаться.
Это пугливое бегство вызвало у Людовика новый приступ гнева.
— Но что же вы хотите в конце концов, — заорал он, — и что требуется сделать, чтобы вам угодить?
— Я не хочу вам принадлежать, прежде чем не отправлюсь в паломничество к святому Иоанну, который уже спас меня на море. И вы тоже пойдете со мной вместе, и пойдем мы пешком; тогда мы хоть будем знать, простил ли нас господь, послав нам ребенка.
— Лучшее паломничество для таких целей — вот оно! — сказал Людовик, указывая на кровать.
— Ах, не издевайтесь над верой! — воскликнула Клеменция. — Таким путем вы никогда меня ни в чем не убедите.
— Странная у вас вера, если она велит вам отказывать супругу. Неужели вам никогда не говорили, что существует долг, от которого нельзя отказываться?
— Людовик, вы меня не поняли!
— Нет, я вас отлично понял! — завопил он. — Я понимаю, что вы мне отказываете. Я понимаю, что не нравлюсь вам и что вы поступите со мной, как Маргарита…
Глаза короля уставились на вилочку с отточенными зубцами, которая так и осталась лежать на скамейке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59