В углу, около порога, на подстилке сиротливо жались друг к дружке два маленьких белоголовых ягненка. Тусклый свет нагоревшего за ночь фитиля бледно падал на их нежную, кудрявую шерсть. На высоких нарах грудой корчились овчинные шубы. Тяжелая, ноющая тоска властно и цепко овладевала Василисой. В темных, неподвижных глазах набухали слезы. Она торопливо вытерла их концом шали, быстро вскочила, словно собираясь куда-то бежать. Постояв секунду возле стола, что-то сообразила, ловко и скоро разделась и повесила шубейку на гвоздь.
От шума белолобые ягнята проснулись и встревоженно подняли свои головы. Василиса наклонилась к двойняшкам, погладила шелковисто-мягкую шерсть.
Вошел Петр Николаевич.
– Стою вот и не знаю, что делать, – глядя на Петра усталыми и чуть печальными глазами, сказала она. – Ты что так долго не приходил? А где мальчик? Есть хочешь? Наверное, можно что-нибудь приготовить? – помогая ему снять полушубок, спрашивала Василиса.
– Найдем все… Главное, в доме хозяйка есть, а остальное… – Петр Николаевич махнул рукой и, приняв от нее полушубок, повесил его на гвоздь.
– А что остальное? – насторожившись, спросила она.
– Остальное, моя дорогая, наша жизнь, – задумчиво ответил Петр. Оправив синий, ловко сидевший на его плечах казачий мундир, улыбаясь, добавил: – Помни, что короткая и круглая она, как надутый бараний пузырь… Видела, как это ребятишки делают?
Она молча кивнула головой.
– А шилом ткнешь его – и нет пузыря!
– Мне непонятно, о чем ты говоришь? – тревожно спросила она.
– Потом все поймешь…
Петр поцеловал ее в горячую щеку и, будто устыдившись, круто повернувшись, вышел в сени. Спустя минуту он вернулся и принес из холодной горницы почти полное сито мороженых пельменей. Он любил готовить их сам и всегда держал про запас. В зимнее время пельмени можно долго хранить.
Когда Сашок вошел, на столе стояло дымящееся блюдо пельменей.
Увидев перешагнувшего порог мальчика, Василиса быстро вскочила, вытерла концом полотенца распаленные перцем губы, подошла к Саньке и запросто поздоровалась.
– Здравствуйте, – ответил он.
– Раздевайся, дружочек, и садись за стол. Только сначала помой руки. В рукомойнике есть теплая вода. – Василиса пыталась играть свою первую и самую трудную роль молодой хозяйки, чувствуя, что мальчик не очень охотно принимает ее заботу.
– Давай, Саня, а то остынут, – сказал Петр Николаевич.
– А мне что-то и есть совсем не хочется, – снимая варежки, промямлил Санька.
– Отказываешься от пельменей? – удивленно спросил Лигостаев. Он-то уж хорошо знал, что Санька любил пельмени больше всего на свете.
– Надоели они мне что-то…
– Зачем говоришь неправду? – неожиданно и бесцеремонно уличила его Василиса. – Не хорошо так! – добавила она строго.
Чувствительный и податливый на ласку, Санька взглянул на незнакомую женщину с длинной и толстой, как у всех казачек, косой, смутился и покраснел. Сунув холодные варежки в печурку, он снял шубу и небрежно бросил ее на нары. Как будто нехотя, вразвалочку пошел к порогу и загремел рукомойником, косясь украдкой на Василисину зеленую юбку и полусапожки, в которые она успела переобуться.
Василиса подошла к парам, взяла полушубок и молча повесила его на гвоздь. Санька кашлянул и отвернулся. Все это видел и хорошо понял Петр Николаевич.
Санька не спеша вытер полотенцем руки и, приглаживая взъерошенный, еще не определившийся вихорок светловолосого чубика, сел к столу.
Василиса пододвинула ему тарелку, наполненную до краев горячими пельменями, и положила рядом с ней новенькую, недавно купленную вилку, которую она привезла вместе со своим незатейливым приданым.
– А ноготки-то у тебя, Сашенька, как у пахаря! – вдруг поймав мальчишку за руку, весело проговорила она и засмеялась. – Ты с такими ногтями и в школу ходишь?
– А я уже два дня не ходил.
– Почему? – Василиса подняла голову и взглянула на смутившегося Петра.
– Да тут мы сено возили, – кладя вилку на стол, ответил Сашок.
– Сено лошадям да коровам, а учение тебе, и пропускать школу нельзя, – отпустив его руку, твердо проговорила она.
– Он смышленый, нагонит, – заметил Петр.
– Все равно нельзя, – упрямо возразила Василиса. – У нас на прииске все учатся… Только один ленивый Кунта часто пропускает. Я в штреке работала и ни одного урока не пропустила. И даже все лето и осень училась. До полночи просижу и все выучу. Ну ничего, мы с тобой вместе учиться будем. Ладно?
– Ладно… – Санька усмехнулся и, повернув голову, глянул на Петра Николаевича.
Петр поднялся из-за стола. Сашок доел пельмени и тоже вылез. Василиса убрала посуду, тут же помыла ее и поставила на полку. Обратившись к Петру, спросила:
– А чай?
– Не хочу… Если ты желаешь?..
Василиса отрицательно покачала головой. Сашок тоже от чая отказался и прилег на нары.
– Спать хочу. – Он сыто, словно котенок, потянулся и глубоко, облегченно вздохнул.
– Ты чего тут улегся? Ступай сразу на свое место, – показывая глазами на печку, проговорил Петр Николаевич. – Чужое не занимай, – добавил он приглушенным голосом.
Санька вскочил и молча влез на печь. Василиса, приглушив самовар, вытащила из-под нар большой, с цветами таз, поставила под самоварный кран. Горячая вода шипяще и звонко ударила в днище, наполняя кухню паром.
– Поди-ка, – когда таз был наполовину заполнен, окликнул Петр Василису. Он вошел в горницу и, остановившись за порогом, поманил пальцем. Василиса, зябко вздрогнув, опустив голову, вошла за ним.
– Ты тут ложись, а я там, – показывая пальцем на кухню, сказал Петр Николаевич. – Эта постель – снохи… Ты ее убери и положи вон за голландку, туда же, где зыбка. Я для тебя другую принесу, свою… Завтра ту горницу натопим, и там будет твое место, а сегодня уж как-нибудь… – развел он руками и беспомощно улыбнулся.
– Да, да! Сегодня уже поздно… – прошептала она. В звуке ее голоса и в поникшей голове было что-то застенчивое, нерешительное. – Вы скажите, где та, другая постель, я принесу…
– Это я сам сделаю.
Петр погремел в кармане спичками и вышел. Василиса быстро все устроила так, как он велел. Потом, подойдя к зеркалу, посмотрела в него, поправила выскользнувшую на висок прядку волос. За окном белела в снежном покрове сияющая звездами ночь. В сенцах глухо заскрипела дверь. Петр вернулся, притащил большую пуховую перину и две подушки в чистых, розоватого цвета наволочках.
– Ну вот, теперь сама разбирайся тут, – сказал он и положил все на высокую кровать. Постояв среди горницы и как будто не видя Василисы, задумчиво добавил: – Пойду я…
Василиса вдруг почувствовала, что ее счастье было еще непрочным… Стараясь согреться, она с головой укрылась толстым стеганым одеялом и, ворочаясь с боку на бок, не слышала, как он вошел, и только почувствовала, что около кровати кто-то стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
От шума белолобые ягнята проснулись и встревоженно подняли свои головы. Василиса наклонилась к двойняшкам, погладила шелковисто-мягкую шерсть.
Вошел Петр Николаевич.
– Стою вот и не знаю, что делать, – глядя на Петра усталыми и чуть печальными глазами, сказала она. – Ты что так долго не приходил? А где мальчик? Есть хочешь? Наверное, можно что-нибудь приготовить? – помогая ему снять полушубок, спрашивала Василиса.
– Найдем все… Главное, в доме хозяйка есть, а остальное… – Петр Николаевич махнул рукой и, приняв от нее полушубок, повесил его на гвоздь.
– А что остальное? – насторожившись, спросила она.
– Остальное, моя дорогая, наша жизнь, – задумчиво ответил Петр. Оправив синий, ловко сидевший на его плечах казачий мундир, улыбаясь, добавил: – Помни, что короткая и круглая она, как надутый бараний пузырь… Видела, как это ребятишки делают?
Она молча кивнула головой.
– А шилом ткнешь его – и нет пузыря!
– Мне непонятно, о чем ты говоришь? – тревожно спросила она.
– Потом все поймешь…
Петр поцеловал ее в горячую щеку и, будто устыдившись, круто повернувшись, вышел в сени. Спустя минуту он вернулся и принес из холодной горницы почти полное сито мороженых пельменей. Он любил готовить их сам и всегда держал про запас. В зимнее время пельмени можно долго хранить.
Когда Сашок вошел, на столе стояло дымящееся блюдо пельменей.
Увидев перешагнувшего порог мальчика, Василиса быстро вскочила, вытерла концом полотенца распаленные перцем губы, подошла к Саньке и запросто поздоровалась.
– Здравствуйте, – ответил он.
– Раздевайся, дружочек, и садись за стол. Только сначала помой руки. В рукомойнике есть теплая вода. – Василиса пыталась играть свою первую и самую трудную роль молодой хозяйки, чувствуя, что мальчик не очень охотно принимает ее заботу.
– Давай, Саня, а то остынут, – сказал Петр Николаевич.
– А мне что-то и есть совсем не хочется, – снимая варежки, промямлил Санька.
– Отказываешься от пельменей? – удивленно спросил Лигостаев. Он-то уж хорошо знал, что Санька любил пельмени больше всего на свете.
– Надоели они мне что-то…
– Зачем говоришь неправду? – неожиданно и бесцеремонно уличила его Василиса. – Не хорошо так! – добавила она строго.
Чувствительный и податливый на ласку, Санька взглянул на незнакомую женщину с длинной и толстой, как у всех казачек, косой, смутился и покраснел. Сунув холодные варежки в печурку, он снял шубу и небрежно бросил ее на нары. Как будто нехотя, вразвалочку пошел к порогу и загремел рукомойником, косясь украдкой на Василисину зеленую юбку и полусапожки, в которые она успела переобуться.
Василиса подошла к парам, взяла полушубок и молча повесила его на гвоздь. Санька кашлянул и отвернулся. Все это видел и хорошо понял Петр Николаевич.
Санька не спеша вытер полотенцем руки и, приглаживая взъерошенный, еще не определившийся вихорок светловолосого чубика, сел к столу.
Василиса пододвинула ему тарелку, наполненную до краев горячими пельменями, и положила рядом с ней новенькую, недавно купленную вилку, которую она привезла вместе со своим незатейливым приданым.
– А ноготки-то у тебя, Сашенька, как у пахаря! – вдруг поймав мальчишку за руку, весело проговорила она и засмеялась. – Ты с такими ногтями и в школу ходишь?
– А я уже два дня не ходил.
– Почему? – Василиса подняла голову и взглянула на смутившегося Петра.
– Да тут мы сено возили, – кладя вилку на стол, ответил Сашок.
– Сено лошадям да коровам, а учение тебе, и пропускать школу нельзя, – отпустив его руку, твердо проговорила она.
– Он смышленый, нагонит, – заметил Петр.
– Все равно нельзя, – упрямо возразила Василиса. – У нас на прииске все учатся… Только один ленивый Кунта часто пропускает. Я в штреке работала и ни одного урока не пропустила. И даже все лето и осень училась. До полночи просижу и все выучу. Ну ничего, мы с тобой вместе учиться будем. Ладно?
– Ладно… – Санька усмехнулся и, повернув голову, глянул на Петра Николаевича.
Петр поднялся из-за стола. Сашок доел пельмени и тоже вылез. Василиса убрала посуду, тут же помыла ее и поставила на полку. Обратившись к Петру, спросила:
– А чай?
– Не хочу… Если ты желаешь?..
Василиса отрицательно покачала головой. Сашок тоже от чая отказался и прилег на нары.
– Спать хочу. – Он сыто, словно котенок, потянулся и глубоко, облегченно вздохнул.
– Ты чего тут улегся? Ступай сразу на свое место, – показывая глазами на печку, проговорил Петр Николаевич. – Чужое не занимай, – добавил он приглушенным голосом.
Санька вскочил и молча влез на печь. Василиса, приглушив самовар, вытащила из-под нар большой, с цветами таз, поставила под самоварный кран. Горячая вода шипяще и звонко ударила в днище, наполняя кухню паром.
– Поди-ка, – когда таз был наполовину заполнен, окликнул Петр Василису. Он вошел в горницу и, остановившись за порогом, поманил пальцем. Василиса, зябко вздрогнув, опустив голову, вошла за ним.
– Ты тут ложись, а я там, – показывая пальцем на кухню, сказал Петр Николаевич. – Эта постель – снохи… Ты ее убери и положи вон за голландку, туда же, где зыбка. Я для тебя другую принесу, свою… Завтра ту горницу натопим, и там будет твое место, а сегодня уж как-нибудь… – развел он руками и беспомощно улыбнулся.
– Да, да! Сегодня уже поздно… – прошептала она. В звуке ее голоса и в поникшей голове было что-то застенчивое, нерешительное. – Вы скажите, где та, другая постель, я принесу…
– Это я сам сделаю.
Петр погремел в кармане спичками и вышел. Василиса быстро все устроила так, как он велел. Потом, подойдя к зеркалу, посмотрела в него, поправила выскользнувшую на висок прядку волос. За окном белела в снежном покрове сияющая звездами ночь. В сенцах глухо заскрипела дверь. Петр вернулся, притащил большую пуховую перину и две подушки в чистых, розоватого цвета наволочках.
– Ну вот, теперь сама разбирайся тут, – сказал он и положил все на высокую кровать. Постояв среди горницы и как будто не видя Василисы, задумчиво добавил: – Пойду я…
Василиса вдруг почувствовала, что ее счастье было еще непрочным… Стараясь согреться, она с головой укрылась толстым стеганым одеялом и, ворочаясь с боку на бок, не слышала, как он вошел, и только почувствовала, что около кровати кто-то стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91