Я давно был убежден в твердой принципиальности вашего превосходительства, и, видимо, богу было угодно, чтобы мы совершили этот шаг, – перекатывая в зубах сигару, мямлил Гинцбург.
– Вы что-то недоговариваете, господин барон? – настороженно спросил Бояновский.
– Да, вы правы! – воскликнул Гинцбург. – Я должен сообщить вам одно весьма важное решение.
– Я вас слушаю.
– Дело в том, что в связи с нашими глубокими разногласиями правление акционерного общества намерено отказаться от дальнейших услуг Государственного банка, – вскидывая на ошеломленного собеседника серые глубокие глаза, тихим голосом заключил банкир.
Удар был настолько чувствительным, что Бояновский нашелся не сразу.
– Вы хотите сказать, господин председатель, что правление отказывается от моей миссии? – не веря своим ушам, спросил он.
– Вы меня не так поняли, – возразил барон. – Я сказал: от услуг Государственного банка.
– Значит, вы отказываетесь от государственного кредита? Вы шутите!
– Это была бы, ваше превосходительство, дорогостоящая шутка… – улыбнулся банкир. – Мы тоже патриоты, и у нас нет больше желания отягощать бюджет нашего правительства. В свое время оно выручило нас великодушно и мы благодарны ему за это.
– Извините! Но я ничего не понимаю! Без устойчивого долгосрочного кредита вы задохнетесь! – возбужденно проговорил Бояновский.
– Вы хотите сказать, что барон Гинцбург сошел с ума и болтает всякий вздор? – усмехнулся банкир.
– Я просто не вижу в этом никакого смысла! Говоря откровенно, я поражен! – сказал Бояновский и беспомощно развел руками.
– Может быть, вы желаете выслушать наши деловые соображения?
– Да, господин председатель. Я хочу знать все.
– Извольте! У меня от вашего превосходительства секретов нет. Наша фирма располагает известным вам капиталом, который принадлежит частным лицам. Они являются хозяевами своего предприятия и его капиталов, поэтому вправе принимать любые решения. Не нужно этого забывать, господин директор.
– Учить простой арифметике меня не нужно, господин председатель, – резко возразил Бояновский, – но вы должны помнить, что Государственному банку тоже принадлежит крупная сумма оборотного капитала.
– Это мы помним, ваше превосходительство. Тем не менее Государственный банк не является акционером нашего общества. Он только кредитор.
– А разве этого мало?
– Разумеется, это много. Но если мы вернем банку кредиты, то его миссия как контролера и участника будет закончена…
– Намерение весьма серьезное! Но для того чтобы его исполнить, надо иметь другого, не менее солидного кредитора.
– Мы найдем его, – упорствовал барон.
– Где, позвольте спросить?
– В Лондоне, – кратко ответил банкир.
– Та-ам? – растерянно протянул Бояновский.
– Да, ваше превосходительство, – подтвердил Гинцбург.
– Вы ловко это обделали, – уходя, сказал Бояновский.
Приехав в правление Госбанка, Бояновский вызвал находившегося в столице своего ставленника Белозерова.
– Вы знали, что ваш шеф затевает дела с лондонскими банкирами? – когда Белозеров появился в его кабинете, резко спросил Бояновский.
– Да вы хоть поздравствуйтесь сперва, Николай Иваныч! – вместо ответа развязно проговорил Белозеров, одетый в модную, щегольскую пару. Это был уже не прежний мелкий чиновник, а некоронованный король всей приленской тайги со всеми ее золотопромышленными предприятиями. Получая от своих хозяев оклад – сто пятьдесят тысяч рублей в год, он стал владельцем собственных приисков, винокуренных заводов и богатейшего имения в Крыму.
– Извини, братец. Я в полном расстройстве. – Бояновский передал свой разговор с Гинцбургом во всех подробностях. – Ты что-нибудь знаешь об этом? – наседал он на развалившегося в кресле управляющего.
– Слыхал, Николай Иваныч, слыхал… Как же не слыхать? Дело-то вон какое задумали! – подтвердил Белозеров.
– Так, значит, знал про эту закулисную махинацию и молчал?
– Вот тебе раз! Я полагал, что вы лучше меня знаете. Вы тут в столице, а мы в тайге, – лукавил Белозеров.
– Ловко, ловко… – повторял Бояновский. – Кто же вел переговоры? – спросил он.
– Масштабно шло, Николай Иваныч… – самодовольно поглаживая подбородок, говорил Белозеров. – Посредником была горнопромышленная корпорация.
– Мы будем протестовать! – категорически заявил Бояновский.
– А стоит ли, Николай Иваныч? – усмехнулся Белозеров и прищурил глаз.
– Мы этого дела так не оставим!
– Напрасно вы расстраиваетесь. Ей-ей, напрасно…
– Почему?
– Этому делу, кажется, сам министр помогал…
– Господин Витте?
– Вот именно!
– Это правда? – выкрикнул Бояновский.
– Если хотите, перекрещусь. Дело-то стоящее! Ну сами посудите: лорд Гаррис с компанией вкладывают в него почти полтора миллиона фунтов стерлингов. Это значит – пятнадцать миллионов русских рублей. Добрый куш. На эти денежки ой как можно развернуться!
– На каких же условиях? Впрочем, я сам узнаю. Теперь детали уже не имеют никакого значения. Честь имею.
Бояновский поклонился и устало опустился в кресло.
– Да будет вам, Николай Иваныч! Все останется по-старому, ей-ей, так! – успокаивал его Белозеров, понимая, что директору банка не хочется упускать из своих рук золотые дела на Лене.
– Ошибаетесь, голубчик. Все станет иначе…
– Поверьте, ничего не изменится. Да и условия подходящие, – сказал Белозеров и распрощался.
В истории Ленских приисков началась новая финансовая и политическая эра.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На прииске Васильевском, в крайней, занесенной снегом избушке тускло мерцает семилинейная лампа, едва освещающая небольшую, с низким потолком комнатку, отделенную тонкой дощатой перегородкой от комнаты хозяйки.
На лежанке уютно мурлычет серый котенок, которого Маринка подобрала осенью на улице. Оторвавшись от книги, она подкрутила побольше фитилек в лампе и, закутавшись в оренбургский платок, глубоко задумалась. Ночь длинна, тосклива – и начитаешься, если есть что читать, и наплачешься. Ожидание ребенка теперь уже как-то не радует, а страшит. После тяжких, удручающих мытарств по этапу, после арестантских камер и глумливых полицейских допросов сердце Марины как будто закаменело, ожесточилось, казалось, что счастье сверкнуло, словно капля утренней росы в цветочной чашечке, и навсегда испарилось в этой сумрачной таежной глухомани.
«А дома, в Шиханской, завтра будут праздновать рождество. Мальчишки в новеньких дубленых полушубках, в валенках, так славно пахнущих опаленной шерстью, побегут по хрустящему снегу со двора на двор и в каждой избе будут славить Христа.
«Рождество твое, Христе боже наш, воссияй миру и свет разума!» – тоненьким голоском запоет какой-нибудь сынишка Важенина. А стоящий у порожка теленок в это время начинает лизать новую шубенку, а потом и жевать примется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Вы что-то недоговариваете, господин барон? – настороженно спросил Бояновский.
– Да, вы правы! – воскликнул Гинцбург. – Я должен сообщить вам одно весьма важное решение.
– Я вас слушаю.
– Дело в том, что в связи с нашими глубокими разногласиями правление акционерного общества намерено отказаться от дальнейших услуг Государственного банка, – вскидывая на ошеломленного собеседника серые глубокие глаза, тихим голосом заключил банкир.
Удар был настолько чувствительным, что Бояновский нашелся не сразу.
– Вы хотите сказать, господин председатель, что правление отказывается от моей миссии? – не веря своим ушам, спросил он.
– Вы меня не так поняли, – возразил барон. – Я сказал: от услуг Государственного банка.
– Значит, вы отказываетесь от государственного кредита? Вы шутите!
– Это была бы, ваше превосходительство, дорогостоящая шутка… – улыбнулся банкир. – Мы тоже патриоты, и у нас нет больше желания отягощать бюджет нашего правительства. В свое время оно выручило нас великодушно и мы благодарны ему за это.
– Извините! Но я ничего не понимаю! Без устойчивого долгосрочного кредита вы задохнетесь! – возбужденно проговорил Бояновский.
– Вы хотите сказать, что барон Гинцбург сошел с ума и болтает всякий вздор? – усмехнулся банкир.
– Я просто не вижу в этом никакого смысла! Говоря откровенно, я поражен! – сказал Бояновский и беспомощно развел руками.
– Может быть, вы желаете выслушать наши деловые соображения?
– Да, господин председатель. Я хочу знать все.
– Извольте! У меня от вашего превосходительства секретов нет. Наша фирма располагает известным вам капиталом, который принадлежит частным лицам. Они являются хозяевами своего предприятия и его капиталов, поэтому вправе принимать любые решения. Не нужно этого забывать, господин директор.
– Учить простой арифметике меня не нужно, господин председатель, – резко возразил Бояновский, – но вы должны помнить, что Государственному банку тоже принадлежит крупная сумма оборотного капитала.
– Это мы помним, ваше превосходительство. Тем не менее Государственный банк не является акционером нашего общества. Он только кредитор.
– А разве этого мало?
– Разумеется, это много. Но если мы вернем банку кредиты, то его миссия как контролера и участника будет закончена…
– Намерение весьма серьезное! Но для того чтобы его исполнить, надо иметь другого, не менее солидного кредитора.
– Мы найдем его, – упорствовал барон.
– Где, позвольте спросить?
– В Лондоне, – кратко ответил банкир.
– Та-ам? – растерянно протянул Бояновский.
– Да, ваше превосходительство, – подтвердил Гинцбург.
– Вы ловко это обделали, – уходя, сказал Бояновский.
Приехав в правление Госбанка, Бояновский вызвал находившегося в столице своего ставленника Белозерова.
– Вы знали, что ваш шеф затевает дела с лондонскими банкирами? – когда Белозеров появился в его кабинете, резко спросил Бояновский.
– Да вы хоть поздравствуйтесь сперва, Николай Иваныч! – вместо ответа развязно проговорил Белозеров, одетый в модную, щегольскую пару. Это был уже не прежний мелкий чиновник, а некоронованный король всей приленской тайги со всеми ее золотопромышленными предприятиями. Получая от своих хозяев оклад – сто пятьдесят тысяч рублей в год, он стал владельцем собственных приисков, винокуренных заводов и богатейшего имения в Крыму.
– Извини, братец. Я в полном расстройстве. – Бояновский передал свой разговор с Гинцбургом во всех подробностях. – Ты что-нибудь знаешь об этом? – наседал он на развалившегося в кресле управляющего.
– Слыхал, Николай Иваныч, слыхал… Как же не слыхать? Дело-то вон какое задумали! – подтвердил Белозеров.
– Так, значит, знал про эту закулисную махинацию и молчал?
– Вот тебе раз! Я полагал, что вы лучше меня знаете. Вы тут в столице, а мы в тайге, – лукавил Белозеров.
– Ловко, ловко… – повторял Бояновский. – Кто же вел переговоры? – спросил он.
– Масштабно шло, Николай Иваныч… – самодовольно поглаживая подбородок, говорил Белозеров. – Посредником была горнопромышленная корпорация.
– Мы будем протестовать! – категорически заявил Бояновский.
– А стоит ли, Николай Иваныч? – усмехнулся Белозеров и прищурил глаз.
– Мы этого дела так не оставим!
– Напрасно вы расстраиваетесь. Ей-ей, напрасно…
– Почему?
– Этому делу, кажется, сам министр помогал…
– Господин Витте?
– Вот именно!
– Это правда? – выкрикнул Бояновский.
– Если хотите, перекрещусь. Дело-то стоящее! Ну сами посудите: лорд Гаррис с компанией вкладывают в него почти полтора миллиона фунтов стерлингов. Это значит – пятнадцать миллионов русских рублей. Добрый куш. На эти денежки ой как можно развернуться!
– На каких же условиях? Впрочем, я сам узнаю. Теперь детали уже не имеют никакого значения. Честь имею.
Бояновский поклонился и устало опустился в кресло.
– Да будет вам, Николай Иваныч! Все останется по-старому, ей-ей, так! – успокаивал его Белозеров, понимая, что директору банка не хочется упускать из своих рук золотые дела на Лене.
– Ошибаетесь, голубчик. Все станет иначе…
– Поверьте, ничего не изменится. Да и условия подходящие, – сказал Белозеров и распрощался.
В истории Ленских приисков началась новая финансовая и политическая эра.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На прииске Васильевском, в крайней, занесенной снегом избушке тускло мерцает семилинейная лампа, едва освещающая небольшую, с низким потолком комнатку, отделенную тонкой дощатой перегородкой от комнаты хозяйки.
На лежанке уютно мурлычет серый котенок, которого Маринка подобрала осенью на улице. Оторвавшись от книги, она подкрутила побольше фитилек в лампе и, закутавшись в оренбургский платок, глубоко задумалась. Ночь длинна, тосклива – и начитаешься, если есть что читать, и наплачешься. Ожидание ребенка теперь уже как-то не радует, а страшит. После тяжких, удручающих мытарств по этапу, после арестантских камер и глумливых полицейских допросов сердце Марины как будто закаменело, ожесточилось, казалось, что счастье сверкнуло, словно капля утренней росы в цветочной чашечке, и навсегда испарилось в этой сумрачной таежной глухомани.
«А дома, в Шиханской, завтра будут праздновать рождество. Мальчишки в новеньких дубленых полушубках, в валенках, так славно пахнущих опаленной шерстью, побегут по хрустящему снегу со двора на двор и в каждой избе будут славить Христа.
«Рождество твое, Христе боже наш, воссияй миру и свет разума!» – тоненьким голоском запоет какой-нибудь сынишка Важенина. А стоящий у порожка теленок в это время начинает лизать новую шубенку, а потом и жевать примется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91