Открыв створки, она выглянула наружу. На мостовой стоял высокий молодой человек примерно ее возраста, с большими карими глазами, самыми приветливыми и веселыми, которые она когда-либо видела, кудрявый и длинноволосый. При виде ее он прекратил пение, снял шляпу и низко поклонился.
— День добрый, госпожа, — сказал он.
— День добрый, — ответила Люси, кутаясь в покрывало, единственную одежду, которую она впопыхах набросила на себя, предварительно удостоверясь, что оно не слишком прикрывает ее великолепные округлые плечи.
— Надеюсь, вам понравилась моя песня, госпожа?
— Исполнено было славно, сэр.
— По крайней мере, она произвела желанное действие и привела вас к окну.
— Так вот почему вы пели!
— А для чего же еще?
— Так вы меня знаете?
— В этом городе все наслышаны о красоте госпожи Люси Уотер.
— Вы мне льстите, сэр.
— Нет, льстить — это значит хвалить не от чистого сердца. Но сколько вас ни хвали, хвала все равно не будет чрезмерной, а значит, льстить вам невозможно.
— Вы, должно быть, англичанин? Он поклонился.
— Я рад, что вы считаете меня таковым. Эти голландцы такие зануды. В обжорстве, любви к женщинам и сплетням они нам не пара.
— Представления не имею, сэр, насколько вы талантливы за столом, за сплетней или в…
— Кто знает, может быть, я смогу за один день продемонстрировать свои способности во всех трех упомянутых областях.
— Вы очень дерзки!
— Этим мы и отличаемся от голландцев. Может быть, на море нам за ними и не угнаться, но надо быть англичанином, чтобы дерзить в подобных делах.
Люси невольно вскрикнула — незнакомец перемахнул через парапет, а секундой позже его длинные, тонкие пальцы — белые, холеные, унизанные перстнями — вцепились в подоконник.
— Вы упадете, негодник вы этакий! — Она протянула руку, и он, смеясь, влез с ее помощью в окно, что само по себе было делом нелегким, поскольку окна здесь были крохотные — футов в шесть высотой.
Пока Люси тянула вверх незваного гостя, покрывало соскользнуло с плеч, чем оба остались весьма довольны: он — потому что смог убедиться в ее красоте, она — потому что смогла продемонстрировать ее.
— Вы могли разбиться, — с упреком сказала она.
— Падения из окна маловато, чтобы убить такого крепкого мужчину, как я.
— И все из-за глупой проказы.
— Награда стоит этого маленького неудобства. Я убедился, что языки не врали, и госпожа Люси Уотер — без преувеличения красивейшая женщина в Гааге.
— Я должна отослать вас обратно. Не следовало приходить сюда таким образом. Я даже боюсь подумать, что скажет полковник Сидней, увидев вас здесь.
— И все же я рискну навлечь на себя неудовольствие полковника.
— Вы слишком смелы, молодой человек.
— Полагаю, смелость — это достоинство. Без такого рода качеств мне никак не обойтись.
— Должна вас предупредить, что полковник Сидней — очень высокопоставленное лицо.
— Я с ним знаком и целиком разделяю ваше мнение о нем.
— Так вы не боитесь?..
Он положил руки ей на плечи и, на мгновение прижав к себе, поцеловал губы, шею и груди.
— Это уже чересчур, — пробормотала Люси.
— Чересчур мало, согласен с вами.
— Это просто непереносимо!
— Чему бывать, того не миновать.
— Сэр… как посмели вы врываться в мою комнату подобным образом?
— Как я посмел? А что мне оставалось делать, если вы — прекрасны, а я — мужчина, если вы услышали мое пение и протянули мне руку помощи, если уже увиденное мною заставляет меня желать увидеть все, если я уже поцеловал ваши губы и вкус их будет неотступно преследовать меня?
— У меня есть любовник.
— Я предлагаю вам кое-что получше, чем он.
— Да вы наглец!
— Скорее сладострастник — в этом грехе признаюсь.
Люси старалась устоять перед этим натиском, но что она могла поделать? Полковник Сидней ее вполне устраивал, но этот молодой человек выделялся из всех, виденных когда-либо раньше; высокий, стройный, сильный, он мог взять ее силой, и она, пожалуй, была не против, чтобы он сделал это, но он этого не делал, хотя и держался так самоуверенно. Он не собирался брать ее силой, поняла она, потому что знал, что она сама долго не продержится. Глаза его источали негу и страсть, и с такой нежностью ей еще не приходилось сталкиваться. В его манерах проступала какая-то ясность и легкость, которые были сродни ее лени, по чувственности он, казалось, ей не уступал. Ровесник Люси, не отмеченный печатью красоты, он обладал не просто отменной внешностью, а чем-то большим; короче говоря, он был самым очаровательным мужчиной, которого ей доводилось встречать.
Люси вновь подала голос:
— Вам следует отдавать себе отчет, что полковник Сидней сочтет за величайшее оскорбление ваше вторжение сюда.
— Следует ли нам умолчать о том, что я забрался сюда с вашей помощью?
— Я вовсе не собиралась вам помогать. Я просто хотела спасти вашу жизнь. Я боялась, что вы упадете.
— Благодарю, вы спасли мне жизнь, Люси. Как я могу вас отблагодарить?
— Тем, что без шума и скандала уйдете, пока полковник не вернулся и не обнаружил вас здесь.
— И это награда за мои муки, за тот смертельный риск, на который я пошел, чтобы оказаться возле вас?
— Прошу вас, уходите. Я боюсь, что придет полковник.
— Я поневоле начинаю бояться полковника. Он вам так нравится, Люси? Он добр с вами?
— Он добр со мной, и он мне нравится.
— Но ведь не настолько, чтобы не бросить улыбку-другую приглянувшемуся прохожему, не так ли? Люси, не могли бы вы так же обожать и бояться меня, как обожаете и боитесь полковника?
— Вы забываете, что мы незнакомы. Я первый раз в жизни увидела вас несколько минут назад.
— Нам необходимо срочно исправить эту оплошность. И как только мы познакомимся, то будем часто видеться. Я все-таки рискну навлечь на себя неудовольствие полковника Сиднея. Идет?
— Пожалуй, — прошептала Люси. Он взял ее руку и поцеловал.
— Вы красивейшая женщина, какую я когда-либо видел, — сказал он, — а я видел много женщин. Как сейчас помню, дело было в Оксфорде, мы с отцом стояли в церкви, и он треснул меня по голове, потому что я, вместо того чтобы слушать проповедь, улыбался женщинам. Теперь я стал старше, но улыбаться им не перестал, и, сколько бы меня ни били по голове, я этого не оставлю. Так что, как видите, я знаю, о чем говорю.
— Не сомневаюсь, что вы не обижали женщин невниманием, можно было и не говорить об этом. А теперь уходите, умоляю. Я прикажу горничной вывести вас по черной лестнице. Вам следует немедленно уйти.
— Но я хочу поцеловать вас перед уходом.
— А потом… потом вы уйдете?
— Клянусь. Только не думайте, что мы больше никогда не встретимся.
— Я пойду на все, чтобы избавиться от вашего присутствия до возвращения полковника Сиднея.
— Вес? — Ею веселые карие глаза засветились надеждой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— День добрый, госпожа, — сказал он.
— День добрый, — ответила Люси, кутаясь в покрывало, единственную одежду, которую она впопыхах набросила на себя, предварительно удостоверясь, что оно не слишком прикрывает ее великолепные округлые плечи.
— Надеюсь, вам понравилась моя песня, госпожа?
— Исполнено было славно, сэр.
— По крайней мере, она произвела желанное действие и привела вас к окну.
— Так вот почему вы пели!
— А для чего же еще?
— Так вы меня знаете?
— В этом городе все наслышаны о красоте госпожи Люси Уотер.
— Вы мне льстите, сэр.
— Нет, льстить — это значит хвалить не от чистого сердца. Но сколько вас ни хвали, хвала все равно не будет чрезмерной, а значит, льстить вам невозможно.
— Вы, должно быть, англичанин? Он поклонился.
— Я рад, что вы считаете меня таковым. Эти голландцы такие зануды. В обжорстве, любви к женщинам и сплетням они нам не пара.
— Представления не имею, сэр, насколько вы талантливы за столом, за сплетней или в…
— Кто знает, может быть, я смогу за один день продемонстрировать свои способности во всех трех упомянутых областях.
— Вы очень дерзки!
— Этим мы и отличаемся от голландцев. Может быть, на море нам за ними и не угнаться, но надо быть англичанином, чтобы дерзить в подобных делах.
Люси невольно вскрикнула — незнакомец перемахнул через парапет, а секундой позже его длинные, тонкие пальцы — белые, холеные, унизанные перстнями — вцепились в подоконник.
— Вы упадете, негодник вы этакий! — Она протянула руку, и он, смеясь, влез с ее помощью в окно, что само по себе было делом нелегким, поскольку окна здесь были крохотные — футов в шесть высотой.
Пока Люси тянула вверх незваного гостя, покрывало соскользнуло с плеч, чем оба остались весьма довольны: он — потому что смог убедиться в ее красоте, она — потому что смогла продемонстрировать ее.
— Вы могли разбиться, — с упреком сказала она.
— Падения из окна маловато, чтобы убить такого крепкого мужчину, как я.
— И все из-за глупой проказы.
— Награда стоит этого маленького неудобства. Я убедился, что языки не врали, и госпожа Люси Уотер — без преувеличения красивейшая женщина в Гааге.
— Я должна отослать вас обратно. Не следовало приходить сюда таким образом. Я даже боюсь подумать, что скажет полковник Сидней, увидев вас здесь.
— И все же я рискну навлечь на себя неудовольствие полковника.
— Вы слишком смелы, молодой человек.
— Полагаю, смелость — это достоинство. Без такого рода качеств мне никак не обойтись.
— Должна вас предупредить, что полковник Сидней — очень высокопоставленное лицо.
— Я с ним знаком и целиком разделяю ваше мнение о нем.
— Так вы не боитесь?..
Он положил руки ей на плечи и, на мгновение прижав к себе, поцеловал губы, шею и груди.
— Это уже чересчур, — пробормотала Люси.
— Чересчур мало, согласен с вами.
— Это просто непереносимо!
— Чему бывать, того не миновать.
— Сэр… как посмели вы врываться в мою комнату подобным образом?
— Как я посмел? А что мне оставалось делать, если вы — прекрасны, а я — мужчина, если вы услышали мое пение и протянули мне руку помощи, если уже увиденное мною заставляет меня желать увидеть все, если я уже поцеловал ваши губы и вкус их будет неотступно преследовать меня?
— У меня есть любовник.
— Я предлагаю вам кое-что получше, чем он.
— Да вы наглец!
— Скорее сладострастник — в этом грехе признаюсь.
Люси старалась устоять перед этим натиском, но что она могла поделать? Полковник Сидней ее вполне устраивал, но этот молодой человек выделялся из всех, виденных когда-либо раньше; высокий, стройный, сильный, он мог взять ее силой, и она, пожалуй, была не против, чтобы он сделал это, но он этого не делал, хотя и держался так самоуверенно. Он не собирался брать ее силой, поняла она, потому что знал, что она сама долго не продержится. Глаза его источали негу и страсть, и с такой нежностью ей еще не приходилось сталкиваться. В его манерах проступала какая-то ясность и легкость, которые были сродни ее лени, по чувственности он, казалось, ей не уступал. Ровесник Люси, не отмеченный печатью красоты, он обладал не просто отменной внешностью, а чем-то большим; короче говоря, он был самым очаровательным мужчиной, которого ей доводилось встречать.
Люси вновь подала голос:
— Вам следует отдавать себе отчет, что полковник Сидней сочтет за величайшее оскорбление ваше вторжение сюда.
— Следует ли нам умолчать о том, что я забрался сюда с вашей помощью?
— Я вовсе не собиралась вам помогать. Я просто хотела спасти вашу жизнь. Я боялась, что вы упадете.
— Благодарю, вы спасли мне жизнь, Люси. Как я могу вас отблагодарить?
— Тем, что без шума и скандала уйдете, пока полковник не вернулся и не обнаружил вас здесь.
— И это награда за мои муки, за тот смертельный риск, на который я пошел, чтобы оказаться возле вас?
— Прошу вас, уходите. Я боюсь, что придет полковник.
— Я поневоле начинаю бояться полковника. Он вам так нравится, Люси? Он добр с вами?
— Он добр со мной, и он мне нравится.
— Но ведь не настолько, чтобы не бросить улыбку-другую приглянувшемуся прохожему, не так ли? Люси, не могли бы вы так же обожать и бояться меня, как обожаете и боитесь полковника?
— Вы забываете, что мы незнакомы. Я первый раз в жизни увидела вас несколько минут назад.
— Нам необходимо срочно исправить эту оплошность. И как только мы познакомимся, то будем часто видеться. Я все-таки рискну навлечь на себя неудовольствие полковника Сиднея. Идет?
— Пожалуй, — прошептала Люси. Он взял ее руку и поцеловал.
— Вы красивейшая женщина, какую я когда-либо видел, — сказал он, — а я видел много женщин. Как сейчас помню, дело было в Оксфорде, мы с отцом стояли в церкви, и он треснул меня по голове, потому что я, вместо того чтобы слушать проповедь, улыбался женщинам. Теперь я стал старше, но улыбаться им не перестал, и, сколько бы меня ни били по голове, я этого не оставлю. Так что, как видите, я знаю, о чем говорю.
— Не сомневаюсь, что вы не обижали женщин невниманием, можно было и не говорить об этом. А теперь уходите, умоляю. Я прикажу горничной вывести вас по черной лестнице. Вам следует немедленно уйти.
— Но я хочу поцеловать вас перед уходом.
— А потом… потом вы уйдете?
— Клянусь. Только не думайте, что мы больше никогда не встретимся.
— Я пойду на все, чтобы избавиться от вашего присутствия до возвращения полковника Сиднея.
— Вес? — Ею веселые карие глаза засветились надеждой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91