— Если я и добр, то только благодаря моей лености. Едва ли такую доброту можно назвать добродетелью. Нет, сестра, ты уж прости меня, но не надо видеть во мне нечто большее, чем я есть на самом деле, чтобы однажды не разочароваться. Люби меня за мои недостатки, это единственный способ любить такого человека, как я.
— Что за проблемы у Джеймса?
— Проблемы? Джеймс влюблен в жену, она в него. С каких пор это называется проблемой?
— Мама делает из этого проблему. Чарлз тяжело вздохнул.
— Она всегда ненавидела канцлера Хайда, — продолжала Генриетта. — И сказала на днях, что если его дочка войдет в одну из дверей Уайтхолла, то она выйдет через другую.
— Бедная мама! — сказал Чарлз. — Итак, она продолжает создавать проблемы там, где их в помине нет. Неужели она ничему не научилась и годы ссылки не вразумили ее?
Оказалось, что нет, и во время пребывания в Дувре, этой твердыне пуританизма, она настойчиво требовала того, чтобы в большом зале отец Сиприен де Гамаш отслужил Большую Мессу.
Чарлза терзали сомнения. Запретить мессу означало нарваться на неприятности. Разрешая же католическую службу, он рисковал вызвать раздражение среди местного населения.
Генриетта-Мария, эта маленькая сварливая женщина, восстала против дуврских пуритан! Он засмеялся напряженным смехом. Матери он боялся больше, и потому понадеялся, что под впечатлением пышного зрелища встречи, от которых народ успел отвыкнуть за годы правления пуритан, люди посмотрят сквозь пальцы на бестактность его маменьки. Он решил, что мудрее будет обидеть население Дувра, нежели попытаться перечить матери, которую еще предстояло примирить с женитьбой Джеймса.
Если не считать смерти Генри, омрачившей ее радости, и неясных тревог и страхов в связи с мыслью о предстоящем замужестве, это время показалось Генриетте самым счастливым в ее жизни. В вихре великолепных празднеств, подготовленных для нее братом, она всеми силами стремилась позабыть о прошлом и не думать о будущем.
Она открыла, что похожа на Чарлза. Как и брат, она обладала искусством отгонять прочь неприятные мысли. Так, она была очень огорчена за герцогиню Йоркширскую, которую отец держал под замком в своем доме, поскольку мать короля при каждом упоминании ее имени приходила в ярость, но, наслаждаясь обществом брата, она была готова забыть и о ней.
Мэри, принцесса Оранская, прибыла в Англию, и в ее честь были даны несколько балов и празднеств. Она, как и мать, клеймила Энн Хайд, и Чарлз, хотя его симпатии и лежали на стороне брата в силу природной лени не хотел утруждать себя длинными аргументами, споря с суровой матерью и старшей сестрой. Легче отложить вопрос о допущении герцогини ко двору в долгий ящик и предаться радости воссоединения с семьей, к чему он всегда стремился и наконец сумел осуществить.
Главный скандал двора касался герцогини. Говорили, что она шлюха, что герцог не отец ребенка, и казалось, не осталось ни одного плохого слова, не сказанного в ее адрес. Генриетту бросало в озноб от подобных сплетен, но она не знала, что ходят уже скандальные слухи о ней самой и брате Чарлзе. Ей и в голову не приходило, что придворные между собой обсуждали вопрос, что кроется за этой удивительной нежностью между королем и сестрой, и не слишком ли велики их чувства, чтобы быть всего лишь любовью брата и сестры.
Это был жребий Стюартов: где они, там скандал.
Даже если бы король ведал об этих слухах, он бы пальцем не шевельнул, чтобы опровергнуть их. Он был с одной стороны слишком ленив, с другой — слишком мудр, и всегда говорил, что никто не в силах остановить мысли людей, и не в меру бурное возмущение может быть воспринято как бесспорное доказательство вины.
Генриетта быстро рассталась с детством. Одним из свидетелей этого был Джордж Вильерс герцог Бэкингем. Почти такой же распутный, как и король, он обнаружил, что страстно влюблен в юную принцессу, и изо всех сил старался соблазнить ее. Он был на шестнадцать лет старше ее, опытен в искусстве соблазна — за плечами у него была огромная практика — как и его господин, являлся циником, только растерявшим за годы изгнания ленивую терпимость последнего. Бэкингем тотчас же разглядел в принцессе то, что привлекло к ней внимание сначала де Гиша, а затем и Филиппа.
Она не была пышнотелой, как большинство красавиц, похожих одна на другую, готовых идти на все, помани их только пальцем. Воздушная, утонченная, изящная, с веселым и в то же время невинным смехом, с умом, острота которого с каждым днем становилась все более очевидной, она была воплощением того специфического стюартовского шарма, что таился в ней и вдруг вырвался наружу. Теперь она с энтузиазмом танцевала, была весела, как все, источала живость и остроумие. Это была уже другая Генриетта.
— Господи Исусе! — восклицал Бэкингэм. — Она просто несравненна, эта маленькая принцесса. При виде ее я перестаю замечать достоинства других женщин.
Но все его ухищрения, изысканная галантность, обаяние и лоск не могли тронуть Генриетту. Она смотрела на него как на повесу и распутника. Чарлз был таким же, и она это знала, но Чарлз был любимым братом и никогда то, что она открывала в нем, не могло изменить ее любви к нему. Но влюбиться в жалкую тень собственного брата? Нет, ко всем остальным мужчинам она предъявляла совсем иные требования. Был только один человек, всецело удовлетворявший им. Такой человек должен быть хорош собой, обладать цельностью натуры и если не какой-то особой остротой ума, то добротой и порядочностью — в любом случае. Она встретила такого человека, но ей не следует о нем даже думать, потому что он не для нее.
А раз так — она развлекалась, слушала заверения Бэкингема в любви, флиртовала с ним, но ясно давала понять, что его желаниям в отношении ее не суждено осуществиться.
— Ты вынуждаешь бедного старину Джорджа Вильерса плясать как на раскаленной сковородке, — насмешливо заметил брат.
— Это ему только пойдет на пользу, потому что до того он, несомненно, заставил многих плясать вокруг себя.
— Мне жаль бедного Джорджа.
— А мне жаль его жену.
— Уверен, что Мэри Фэрфекс в состоянии сама постоять за себя.
— Подумать только, она вышла за него всего лишь три года назад. Какой ужас, что ей уже приходится наблюдать, как ее муж увивается за другими женщинами.
— Три года! — вскричал Чарлз. — Да это же целая вечность!., если ты в браке!
— Неужели ты не смог бы сохранить верность жене хотя бы в течение трех лет?
— Дорогая Минетта, я не поручусь и за месяц!
— Тут ты истинный циник. И тон этот задаешь всему двору.
— Может, и так. Только не переживай за дочь Фэрфекса. Она предназначалась Честерфилду, ты же знаешь, и только после оглашения имен жениха и невесты в церкви пришло известие, что она бежала с Бэкингемом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91