Красиво разложили огромные кабачки, помидоры и капусту. Пучки колосьев перевязали красными лентами и поместили их рядом с караваями вкусно пахнущего хлеба с хрустящей корочкой. Позднее его собирались раздать нуждающимся.
— В этом году собрали хороший урожай, — заметила Мод, глядя на меня с верхней ступеньки лестницы. Она украшала золотистыми листьями медные перила.
— Осторожно, не упадите, — предупредила я.
— Уже пять лет как я украшаю по праздникам церковь и не боюсь высоты.
Все же я подошла, чтобы поддержать лестницу.
— А что если вы вдруг не сможете помогать отцу? — спросила я.
— У него сотни помощников, которые прекрасно со всем справятся.
— Что-то мне не верится. Посмотрите на доктора Хантера. Он уже утомился.
— Правда, — подтвердила она, — он, действительно, устал.
Мод спустилась с лестницы, и я обратила внимание, как порозовели ее щеки.
— Я часто говорю доктору, что ему нужна поддержка, — продолжала она. — Иногда мне его очень жаль. — Она прикусила губу и смутилась. — Он выглядит… расстроенным. У него так много работы.
На мой взгляд, она была совершенно права.
— Как вы считаете, хорошо ли будут сочетаться эти рыжеватые хризантемы с осенней листвой? — спросила я.
— Прекрасно. Мне кажется, следует как-то помочь доктору Хантеру.
Затем она заговорила о том, как бесконечно он предан своим больным, сколько добра принес людям.
Без сомнений, доктор ей очень нравился.
Этой осенью я много ездила верхом. Жизнь в Австралии сделала из меня хорошую наездницу. Иногда меня сопровождал Стирлинг. Он нервничал и строил разные планы: даже собирался купить землю и уже видел себя местным помещиком, чуть ли не соперником Франклина Уэйкфилда. Но к своей главной цели — завладеть Уайтледиз — пока не приблизился ни на дюйм.
Правда, он хотел посетить сэра Хилари и открыто предложить ему сделку, но я сумела отговорить Стирлинга, сказав, что только настроит Кэрдью против себя, если они поймут, почему он завел дружбу с ними.
Я часто ездила верхом с Франклином Уэйкфилдом.
Обычно он показывал мне места, которых я еще не видела. Мне полюбились эти прогулки. Мы иногда привязывали наших лошадей у какой-нибудь старой гостиницы, где нас угощали хлебом с сыром и пенистым сидром, что было очень вкусно. Франклин знакомил меня с разными людьми, и было заметно, что он и его семья пользовались в округе огромным уважением.
Мне нравилась осень: туман, который витал в воздухе, запах сжигаемых листьев, когда мы проезжали мимо чьего-нибудь сада, морозец, пощипывающий кожу. Я видела, как постепенно обнажались деревья, их ветви казались кружевом на фоне серо-голубого неба. Я многое узнала об обязанностях сквайра — помещика, так как Франклин относился к ним крайне серьезно. Его педантичная манера вести разговор уже не казалась мне странной — даже приятной. В этом человеке было что-то надежное. Он любил своих родителей и был им очень предан, своих арендаторов, он знал о них почти все и живо интересовался их проблемами.
Однажды, теплым ноябрьским днем, когда красное солнце было несколько скрыто туманом и паутина висела на живой изгороди, мы ехали верхом. В этот день он был заметно подавлен.
— Ничего неожиданного, — ответил он на мои расспросы. — Доктор Хантер считает, что моему отцу осталось жить только полгода.
— Простите.
— Он уже стар, и его здоровье ухудшается. Я особенно беспокоюсь о матери.
— Она тоже больна?
— Нет, но они были вместе долгие годы. Когда-то жили по соседству и знали друг друга с детства. Я даже не могу себе представить, что с ней случится, когда умрет отец.
— У нее есть вы!
— Боюсь, что этого недостаточно. Страдания могут убить ее!
— Вы верите, что люди могут умереть от разбитого сердца?
— Не только сердце — будет разбита вся жизнь!
Я подумала о себе, о Линксе. Он так много значил для меня, а я все еще жива и порой даже радуюсь жизни.
Дальше мы ехали в молчании, я уверена: он понял, как я сочувствую ему.
Именно в этот день мы нашли котят — на ферме, хозяйка которой настояла, чтобы мы выпили по стаканчику ее собственного вина и отведали булку, только что вытащенную из духовки. Мы сидели на кухне, и она рассказывала Франклину, что ее муж решил не запахивать три акра земли на следующий год — пусть земля отдохнет. Большая полосатая кошка прошествовала на кухню и мурлыча начала тереться о мои ноги.
— Это старушка Тибблс пожаловала за молоком, — сказала жена фермера. — Она совсем не обращает внимания на своих котят.
— Сколько же их у вас? — спросил Франклин.
— По правде сказать, мистер Уэйкфилд, я уже потеряла счет. Не могу я топить живые существа. А стоит им подрасти — и у них появляются котята. Вот и бегают в амбарах, нам не мешают да и мышей ловят.
Когда ее муж вернулся домой, он показал нам новый амбар, там-то я и увидела котят. Их было десять, а может, и больше, некоторые только начинали подрастать. Одна кошечка была не такая хорошенькая, как остальные, к тому же, довольно худая и пугливая. Когда я позвала ее, она сразу же побежала ко мне. Жаль, что нечем было ее покормить.
— Эта киска кажется чужой среди других котят, — заметила я.
— Так бывает иногда, — ответил фермер. — Она не такая сильная и не может защитить себя.
— Могу я взять ее себе?
— Мы будем только рады, — ответил фермер. Я знала, что с удовольствием буду кормить кошечку, ласкать ее, только чтобы поскорее она забыла тяжелые времена.
Мы уже собирались уезжать, когда прибежал еще один котенок — рыжевато-коричневый, как и мой, но гораздо красивее, хотя на вид такой же голодный. Он жалобно замяукал, и я решила:
— Возьму обоих. Им вместе будет веселее! Мы положили котят в корзинку и поехали. По пути заглянули в Уайтледиз, чтобы навестить сэра Хилари. К нам вышла Минта и занялась котятами. Пока Франклин беседовал с ее отцом, мы вытащили их из корзины и дали каждому по блюдцу молока.
— Какие хорошенькие, — воскликнула Минта, — и такие голодные. Они совсем не похожи на тех кошек, за которыми ухаживают.
Минте так хотелось котенка, что я предложила выбрать ей одного из них. Она очень обрадовалась.
После того, как киски вылакали молоко до последней капельки, они начали вылизывать себя.
— Эта симпатичней, — сказала Минта.
— А у этой ярко выраженное чувство собственного достоинства.
Мы начали придумывать им имена, и, наконец, я предложила назвать более красивую кошку Беллой, а другую — Донной.
Минта выбрала Беллу, и она осталась жить в Уайтледиз.
Через несколько недель мы услышали о продаже молодого леса — того, что рос на границе владений Кэрдью и Уэйкфилдов. Стирлинг приехал домой очень возбужденный.
— Им, наверное, приходится это делать, чтобы собрать деньги, — сказал он.
Я уже знала об этом от Франклина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76