Катарина сидела с Марией и Маргаритой, они шили рубахи для бедняков. Маргарита думала, что, может быть, этим добрым делом им удастся предотвратить следующее несчастье, хоть как-нибудь задобрить Провидение, которое, казалось, твердо решило покарать их.
От грубой ткани у Маргариты чесались руки. Она вспоминала жизнерадостную Фландрию и понимала, что в Испании никогда не будет счастлива.
Она взглянула на маленькую Катарину, склонившуюся над работой. Та переживала очень сильно, гораздо сильнее, чем Мария. Теперь девочка думала о горе матери и страстно хотела находиться рядом с ней и утешать.
– Все пройдет, милая, – успокаивала ее Маргарита. – Люди не могут вечно пребывать в горе и скорби.
– Ты так думаешь? – с надеждой в голосе спросила Катарина.
– Я знаю и сама убедилась в том.
– Ты хочешь сказать, что больше не горюешь о смерти Хуана и малыша?
– Я буду горевать о них всю оставшуюся жизнь, но в первые дни я ни на миг не расставалась со скорбью. Теперь же иногда бывают минуты, когда я на какое-то время забываю о своем горе. Это неизбежно, дорогая. Такова жизнь. То же будет и с твоей матерью. Она снова начнет улыбаться.
– Так много горя и несчастья обрушилось на нас, – тихо произнесла Катарина.
Мария подняла голову от работы.
– Вот увидишь, будет еще очень много хорошего. Так устроена жизнь, – твердо сказала она.
– Мария права, – подтвердила Маргарита.
Катарина вернулась к шитью, однако она не видела грубого материала – все расплывалось у нее перед глазами. Сейчас она думала о себе как о жене и матери. В конце концов, радости материнства стоят того, что приходится ради них претерпевать. Может быть, у нее будет ребенок – дочь… которая полюбит ее так же сильно, как она свою мать.
Так они сидели и шили в молчании, пока наконец Маргарита не встала и не вышла.
В своих покоях Маргарита увидела двух фламандских служанок, которые с мрачным видом смотрели в окно.
Когда она вошла, женщины тут же вопросительно посмотрели на нее, но выражение их лиц не стало веселее.
– Я все знаю, вам надоела Испания, – проговорила Маргарита.
– Ах! – воскликнула младшая. – Все эти скучные, печальные горы, гнетущие, бесконечные равнины… и что еще хуже – унылый народ!
– С этим народом случилось очень много такого, от чего он стал унылым и невеселым.
– Они рождены безрадостными, Ваше Высочество. Кажется, что они боятся смеяться или танцевать, как это делают все люди. Они излишне цепляются за свое чувство собственного достоинства.
– Если мы поедем домой… – начала Маргарита.
Лица обеих женщин озарились радостью. Маргарита поймала их на этом. И тогда она подумала: «Я начну забывать о всех несчастьях в том случае, если уеду из Испании».
– Если мы поедем домой, – повторила она, – это, по-видимому, будет самым лучшим из всего, что мы можем сделать.
* * *
Фердинанд стоял возле постели жены и глядел на нее сверху вниз.
– Ты должна взять себя в руки, Изабелла, – говорил он. – Народ проявляет беспокойство и тревогу.
Изабелла взглянула на мужа; ее глаза были совершенно пустыми от горя.
– По стране распространяется нелепая легенда. Я слышал всякие разговоры о том, что мы прокляты и Господь отвратил от нас свой лик.
– Я начинаю задавать себе вопрос – может, это правда, – прошептала королева.
Она приподнялась на кровати, и Фердинанд был потрясен ее видом. Изабелла постарела по меньшей мере лет на десять. Как она изменилась! В эту минуту Фердинанду подумалось – а не ожидает ли их семью еще один удар – смерть самой королевы.
– Сначала сын, – пробормотала королева, – а теперь дочь… О, Всемогущий Господь, как мог ты совсем позабыть обо мне?!
– Замолчи! Ты не в себе! Прежде я никогда не видел тебя в таком состоянии.
– Прежде ты никогда не видела меня пораженной таким несчастьем.
Фердинанд с силой ударил правым кулаком о левую ладонь.
– Мы не можем допустить, чтобы распространялись подобные глупые слухи! Если это произойдет, мы навлечем на себя еще какое-нибудь несчастье. Изабелла, нам нельзя сидеть и горевать, мы не можем предаваться размышлениям о постигших нас потерях. Я не доверяю новому королю Франции. Я бы предпочел этому Людовику XII Карла VIII. Людовик коварен и уже заключает соглашения с итальянцами, и нам отлично известно, с какой целью он это делает. Что касается Папы, – это хитрец. Я не доверяю Родриго Борджа. Александр VI скорее государственный деятель, нежели церковник, и кто может предсказать, на какие уловки пойдет этот человек? Изабелла, прежде всего мы – суверены, и только потом – родители.
– Ты говоришь истинную правду, – печально промолвила Изабелла. – Но мне необходимо какое-то время, чтобы я смогла похоронить своих мертвых.
Фердинанд раздраженно махнул рукой.
– Максимилиан, который мог бы помочь сдержать французов с их амбициями, занят войной против швейцарцев, а Людовик обеспечивает наш нейтралитет с помощью нового соглашения. Однако я не доверяю Людовику. Мы должны быть крайне осмотрительными.
– Ты, конечно, прав.
– Нам надо постоянно и неустанно следить за Людовиком, Александром, Максимилианом, а также за нашим зятем Филиппом и нашей дочерью Хуаной, которые, судя по всему, объединились против нас. Да, мы должны быть осторожными! Но самое важное – это чтобы все шло хорошо в наших собственных владениях. Мы не можем позволить, чтобы наши подданные рассказывали друг другу грязные сплетни о том, что наш королевский дом проклят. К тому же до меня постоянно доходят слухи о том, что Михаил слаб здоровьем, не проживет и нескольких месяцев, что просто чудо, что он вообще не родился мертвым, как наш второй внук, сын бедного Хуана. Эти слухи были немедленно прекращены.
– Необходимо положить им конец как можно скорее, – подтвердила Изабелла.
– Вот, моя королева, ты и согласна. Как только ты будешь готова покинуть свое ложе, Михаила следует представить кортесам Сарагосы в качестве наследника Испании. И эту церемонию нельзя откладывать надолго.
– Она не будет отложена надолго, – уверила его королева, и Фердинанд обрадовался при виде решимости на ее лице. Он знал, что может доверять Изабелле. И неважно, в радости она или в горе – она никогда не забудет о том, что она королева.
* * *
Известие о смерти королевы Португалии дошло до Томаса Торквемады в монастыре Авилы.
Он лежал на твердом тюфяке, страшно страдая от подагры.
– Подобные испытания ниспосланы нам для нашего же блага, – прошептал он помощнику настоятеля монастыря. – И я надеюсь, что суверены не забывают о том.
– Сообщается, монсеньор, что королева сильно больна и почти не встает с постели.
– Мне очень жаль, что она слаба. Это меня удивляет, – произнес Торквемада. – Главный грех королевы в ее уязвимости, когда дело касается семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72