А то ведь и слуги станут меня так называть, верно?
– Да, сэр. А теперь я, пожалуй, пойду наверх, пока Нанна меня не хватилась.
– Нанна? Ты называешь мать Наиной?
Мальчик окончательно растерялся.
– Я часто путаю имена. Я называл ее так, когда был совсем маленьким, а теперь вырос, но все равно называю ее Нанна.
– Понятно.
Мальчик готов был удрать.
– Подожди. У меня есть для тебя работа.
Данте осторожно взял ребенка за руку. Он был поражен худобой этой руки и смущен тем, как Пип вздрогнул. И все же мальчик не двинулся с места, в его облике чувствовалась спокойная покорность. Да он будто смотрел на палача!
Остен ощутил странное сходство с мальчиком. Он вспомнил, как другой мальчик вот так же стоял, как будто ожидая удара, удара, который так и не последовал. Однако страх не прошел.
Данте испытал досаду, когда понял, что именно он причиняет мальчику страдания. Надо как-то успокоить его.
– Я подумал, как бы получше использовать тебя, пока ты живешь в Рейвенскар-Хаусе. В конце концов, здесь все зарабатывают себе на хлеб.
– Я... я мало на что гожусь. Папа всегда говорил...
Ребенок замолчал и испуганно посмотрел на Остена.
– С этим поручением ты справишься, малыш, – поспешно заверил его Данте.
Пип вздохнул. Данте положил руку на узкую спину ребенка.
– Ты справишься, малыш, – повторил он. – Я уверен. Пошли.
Мальчик неохотно последовал за Остеном.
– Ты мог бы ухаживать за Закатом. Последнее время я очень занят и не успеваю тренировать его.
Пип посмотрел на небо.
– Нанна рассказывала мне легенду о человеке, который возит солнце в колеснице.
– Я не настолько всемогущ. Закат – это лошадь.
– Э-э... лошадь?
Данте ожидал, что мальчик обрадуется, однако глаза ребенка наполнились ужасом.
Мальчики обычно садились на лошадей еще до того, как начинали ходить. Неужели этот бедняжка никогда не ездил на лошади? Ну что ж, Остен быстро его научит.
Лучше всего побыстрее посадить его на лошадь, пока он не сообразил, с какой высоты придется падать. Если Остен что-то и знает о мальчиках, то не пройдет и десяти минут, как Пип будет ликовать.
Данте махнул хлыстом, и грум подвел лошадей. Остен сжал поводья своей лошади.
– Уидерз, помогите Пипу сесть в седло.
– П-п-пожалуйста, – заикаясь, произнес Пип, – я...
– Ты прекрасно справишься, мальчик. Закат кроток, как ягненок.
Данте взлетел в седло и повернулся, чтобы посмотреть, как Уидерз сажает мальчика на лошадь. Лицо малыша стало серым, глаза наполнились ужасом.
Данте нахмурился. Неужели он совершил ошибку? Но времени на раздумья не было.
В это мгновение из груди ребенка вырвался какой-то странный звук.
Данте охватила тревога.
– Какого черта? Уидерз, снимите его, что-то не так!
Грум попытался сделать это, но пальцы мальчика вцепились в гриву коня, словно абордажные крюки. Мерин качнулся в сторону, поднимая и опуская голову и дергая поводья, которые все еще держал грум.
Данте соскочил на землю.
– Подержите Заката, – приказал Данте груму и схватил руки Пипа. Они были ледяными.
Данте с трудом их разжал и снял ребенка с лошади. Пип задыхался, его губы посинели.
– Позовите мисс Грейстон! – завопил Данте. – Уидерз, возьмите Огнеборца и поезжайте за врачом. Скорее!
Данте прижал мальчика к груди и вбежал в дом.
Он положил ребенка на диванчик, пытаясь расстегнуть ему рубашку. В этот момент вбежала Ханна. Ее лицо окаменело от испуга, но она схватила руки Пипа, нисколько не удивившись.
– Черт, с ним что-то случилось! – воскликнул Данте.
– Это одышка.
– С ним раньше такое бывало?
– О, много раз. Так много... но, Пип, ты же так хорошо себя чувствовал, ангел мой! Что тебя взволновало?
– Л... лошадь, – прохрипел ребенок, прижав кулачок к груди. – Я...
– Снова кошмар? Никто больше не заставит тебя подходить к лошади. Разве я тебе этого не обещала?
– Я просто посадил его на эту проклятую лошадь, – сказал Данте.
– Вы посадили его на лошадь? Не спросив меня? Как вы могли? – Ханна едва сдерживала гнев.
У Остена горели щеки.
– Я просто хотел вывести его на солнце! – оправдывался Данте. – Господи, ведь он прячется в комнате, как привидение! Откуда мне было знать...
На ресницах Ханны блеснули слезы. Она восприняла слова Данте как оскорбление.
– Разве он не сказал вам, что боится?
Он пытался. Теперь Остен был в этом уверен. Но Данте так рвался к цели, что не обратил на это внимания.
– Прости... Нанна... Хотел быть мужчиной... боялся... – Пип прохрипел его же собственные слова. Неужели он забыл, насколько пагубным может оказаться бездумный приказ? – Боялся, что он... он будет тебя бить.
– Матерь Божья. – Данте изумленно разинул рот. – Ее бить? Я никогда бы...
Он вспомнил слова Ханны: «Отец Пипа был самым жестоким человеком из всех, кого я когда-либо знала». Неужели ребенок сел на лошадь, движимый ужасом? Неужели он боялся, что Данте будет бить мать, если он не подчинится?
Он не знал, не подозревал... но это не важно. Вина за случившееся лежит на нем.
– Ничего страшного, милый, – произнесла Ханна. – Постарайся успокоиться.
– Успокоиться? Да мальчишка задыхается! Вы что, не видите?..
Но Ханна не слушала его – она баюкала ребенка и гладила по голове.
– Я знаю, у тебя болит грудь, ангел мой. Держись за меня. Я спою твою любимую песню. Станет тебе от этого легче?
– Разумеется, нет, и вы прекрасно это знаете! Надо принять какие-то меры!
Она посмотрела на него, ее глаза были полны ненависти и страха.
– Я ничего не могу сделать! Господи, я никогда не видела, чтобы он так... чтобы ему было так плохо. И от вашего крика становится только хуже. Неужели вы еще недостаточно навредили?
– Мой грум поехал за врачом, но, возможно, он доберется сюда лишь через несколько часов. Надо что-то делать.
Он задумался, отчаянно пытаясь вспомнить что-то, что могло бы облегчить страдания ребенка. Может быть, какое-то лекарство, какие-то травы, которыми пользуются арендаторы.
Арендаторы... Он неожиданно вспомнил полутемное помещение в доме арендатора и лицо матери, обезумевшей от страха, когда ребенок задыхался от кашля.
– Бекка, принесите горячей воды и одеяло, – приказал Данте служанке, топтавшейся у двери.
– Да, сэр.
Девушка поспешно удалилась.
– Зачем? Что вы собираетесь делать? – требовательно спросила Ханна.
– Будь я проклят, если буду стоять здесь как идиот до самого приезда врача! Я знаю одно средство, оно может ему помочь.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился лакей с большой бадьей воды, а за ним – Бекка, прижимавшая к груди одеяло.
Данте выхватил Пипа из объятий Ханны, посадил на стул перед бадьей.
– Пип, я укрою тебя с головой одеялом...
– Нанна! – прохрипел мальчик, пытаясь дотянуться до ее руки. – Больно, я боюсь...
– Вы его задушите! – воскликнула Ханна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Да, сэр. А теперь я, пожалуй, пойду наверх, пока Нанна меня не хватилась.
– Нанна? Ты называешь мать Наиной?
Мальчик окончательно растерялся.
– Я часто путаю имена. Я называл ее так, когда был совсем маленьким, а теперь вырос, но все равно называю ее Нанна.
– Понятно.
Мальчик готов был удрать.
– Подожди. У меня есть для тебя работа.
Данте осторожно взял ребенка за руку. Он был поражен худобой этой руки и смущен тем, как Пип вздрогнул. И все же мальчик не двинулся с места, в его облике чувствовалась спокойная покорность. Да он будто смотрел на палача!
Остен ощутил странное сходство с мальчиком. Он вспомнил, как другой мальчик вот так же стоял, как будто ожидая удара, удара, который так и не последовал. Однако страх не прошел.
Данте испытал досаду, когда понял, что именно он причиняет мальчику страдания. Надо как-то успокоить его.
– Я подумал, как бы получше использовать тебя, пока ты живешь в Рейвенскар-Хаусе. В конце концов, здесь все зарабатывают себе на хлеб.
– Я... я мало на что гожусь. Папа всегда говорил...
Ребенок замолчал и испуганно посмотрел на Остена.
– С этим поручением ты справишься, малыш, – поспешно заверил его Данте.
Пип вздохнул. Данте положил руку на узкую спину ребенка.
– Ты справишься, малыш, – повторил он. – Я уверен. Пошли.
Мальчик неохотно последовал за Остеном.
– Ты мог бы ухаживать за Закатом. Последнее время я очень занят и не успеваю тренировать его.
Пип посмотрел на небо.
– Нанна рассказывала мне легенду о человеке, который возит солнце в колеснице.
– Я не настолько всемогущ. Закат – это лошадь.
– Э-э... лошадь?
Данте ожидал, что мальчик обрадуется, однако глаза ребенка наполнились ужасом.
Мальчики обычно садились на лошадей еще до того, как начинали ходить. Неужели этот бедняжка никогда не ездил на лошади? Ну что ж, Остен быстро его научит.
Лучше всего побыстрее посадить его на лошадь, пока он не сообразил, с какой высоты придется падать. Если Остен что-то и знает о мальчиках, то не пройдет и десяти минут, как Пип будет ликовать.
Данте махнул хлыстом, и грум подвел лошадей. Остен сжал поводья своей лошади.
– Уидерз, помогите Пипу сесть в седло.
– П-п-пожалуйста, – заикаясь, произнес Пип, – я...
– Ты прекрасно справишься, мальчик. Закат кроток, как ягненок.
Данте взлетел в седло и повернулся, чтобы посмотреть, как Уидерз сажает мальчика на лошадь. Лицо малыша стало серым, глаза наполнились ужасом.
Данте нахмурился. Неужели он совершил ошибку? Но времени на раздумья не было.
В это мгновение из груди ребенка вырвался какой-то странный звук.
Данте охватила тревога.
– Какого черта? Уидерз, снимите его, что-то не так!
Грум попытался сделать это, но пальцы мальчика вцепились в гриву коня, словно абордажные крюки. Мерин качнулся в сторону, поднимая и опуская голову и дергая поводья, которые все еще держал грум.
Данте соскочил на землю.
– Подержите Заката, – приказал Данте груму и схватил руки Пипа. Они были ледяными.
Данте с трудом их разжал и снял ребенка с лошади. Пип задыхался, его губы посинели.
– Позовите мисс Грейстон! – завопил Данте. – Уидерз, возьмите Огнеборца и поезжайте за врачом. Скорее!
Данте прижал мальчика к груди и вбежал в дом.
Он положил ребенка на диванчик, пытаясь расстегнуть ему рубашку. В этот момент вбежала Ханна. Ее лицо окаменело от испуга, но она схватила руки Пипа, нисколько не удивившись.
– Черт, с ним что-то случилось! – воскликнул Данте.
– Это одышка.
– С ним раньше такое бывало?
– О, много раз. Так много... но, Пип, ты же так хорошо себя чувствовал, ангел мой! Что тебя взволновало?
– Л... лошадь, – прохрипел ребенок, прижав кулачок к груди. – Я...
– Снова кошмар? Никто больше не заставит тебя подходить к лошади. Разве я тебе этого не обещала?
– Я просто посадил его на эту проклятую лошадь, – сказал Данте.
– Вы посадили его на лошадь? Не спросив меня? Как вы могли? – Ханна едва сдерживала гнев.
У Остена горели щеки.
– Я просто хотел вывести его на солнце! – оправдывался Данте. – Господи, ведь он прячется в комнате, как привидение! Откуда мне было знать...
На ресницах Ханны блеснули слезы. Она восприняла слова Данте как оскорбление.
– Разве он не сказал вам, что боится?
Он пытался. Теперь Остен был в этом уверен. Но Данте так рвался к цели, что не обратил на это внимания.
– Прости... Нанна... Хотел быть мужчиной... боялся... – Пип прохрипел его же собственные слова. Неужели он забыл, насколько пагубным может оказаться бездумный приказ? – Боялся, что он... он будет тебя бить.
– Матерь Божья. – Данте изумленно разинул рот. – Ее бить? Я никогда бы...
Он вспомнил слова Ханны: «Отец Пипа был самым жестоким человеком из всех, кого я когда-либо знала». Неужели ребенок сел на лошадь, движимый ужасом? Неужели он боялся, что Данте будет бить мать, если он не подчинится?
Он не знал, не подозревал... но это не важно. Вина за случившееся лежит на нем.
– Ничего страшного, милый, – произнесла Ханна. – Постарайся успокоиться.
– Успокоиться? Да мальчишка задыхается! Вы что, не видите?..
Но Ханна не слушала его – она баюкала ребенка и гладила по голове.
– Я знаю, у тебя болит грудь, ангел мой. Держись за меня. Я спою твою любимую песню. Станет тебе от этого легче?
– Разумеется, нет, и вы прекрасно это знаете! Надо принять какие-то меры!
Она посмотрела на него, ее глаза были полны ненависти и страха.
– Я ничего не могу сделать! Господи, я никогда не видела, чтобы он так... чтобы ему было так плохо. И от вашего крика становится только хуже. Неужели вы еще недостаточно навредили?
– Мой грум поехал за врачом, но, возможно, он доберется сюда лишь через несколько часов. Надо что-то делать.
Он задумался, отчаянно пытаясь вспомнить что-то, что могло бы облегчить страдания ребенка. Может быть, какое-то лекарство, какие-то травы, которыми пользуются арендаторы.
Арендаторы... Он неожиданно вспомнил полутемное помещение в доме арендатора и лицо матери, обезумевшей от страха, когда ребенок задыхался от кашля.
– Бекка, принесите горячей воды и одеяло, – приказал Данте служанке, топтавшейся у двери.
– Да, сэр.
Девушка поспешно удалилась.
– Зачем? Что вы собираетесь делать? – требовательно спросила Ханна.
– Будь я проклят, если буду стоять здесь как идиот до самого приезда врача! Я знаю одно средство, оно может ему помочь.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем появился лакей с большой бадьей воды, а за ним – Бекка, прижимавшая к груди одеяло.
Данте выхватил Пипа из объятий Ханны, посадил на стул перед бадьей.
– Пип, я укрою тебя с головой одеялом...
– Нанна! – прохрипел мальчик, пытаясь дотянуться до ее руки. – Больно, я боюсь...
– Вы его задушите! – воскликнула Ханна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63