Сергей тоже выглянул в проем.
Кучка из полутора десятков змей полукругом расползалось из под ног Щербинского, спасаясь явно от давно не виденного яркого света. Одну из змей селянин попытался достать сапогом, но не смог, а змеи резво скрылись в темноте.
Серега отодвинул мешающего спутника в сторону и сам шагнул вперед.
– Однако. – Сказал он.
– А ты что думал? – Вопросил Щербинский подходя. – Наш архив, почитай, занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то сейчас закрыта.
Архив был огромен. В данный момент, Скрываясь во тьме, он казался размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.
Воздух был здесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В свете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка. Стеллажи были непрезентабельные, ржаво – железные, и было трудно понять, как можно в такой сырости хранить старые рукописи.
Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напомнил Сергею остатки некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего моллюсками, водорослями, и прочей морской живностью.
Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были навалены бухгалтерские папки. Папки сопрели в здешней сырости, и лежали мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.
– Однако, – повторил Сергей, – и здесь мы должны что либо найти?
– Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных страхов. – Встрял не к месту Лапников.
– Ты хочешь сказать? – Сказал Сергей. – Что не собираешься идти вглубь.
– Да нет, в глубь, не в глубь, а неподалеку пороемся.
– Щербинский, – произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к мертвому воздуху – а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает ваш архив?
– Какие метры! – Веско произнес Щербинский, правда, понизив все-таки голос, больно уж гнела черная тишина. – Искать надо.
Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного. Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что лежала сырым комом на столике.
– И здесь искать, – сказал про себя Сергей и неожиданно явственно представил как он будет искать здесь рукописи. Как сунет руку в эту теплую плесневую сырь. Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке. Как из вороха будут выползать здоровые белые жуки, что никогда не видели света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой бетонный пол.
Картина эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись от запаха гнилой бумаги.
– Ну… – Начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен мощным визгом идущий из тьмы:
– Чииииивиииириил!!! – шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом легким отдался от стен.
Визг повторился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном беспорядке. Иногда только фонарный колеблющийся свет ухватывал, чью то чешуйчатую конечность.
Ну и появились глаза. Они появились внезапно, вслед за криком, и повисли почти недвижимо в темноте, где-то на уровне людских глаз. Глаза были разные. Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни, а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно зеленые, и огненно оранжевые. Глаза непрерывно дрожали на своих местах, а вопли могли оглушить.
– "Что за склеп"! – Подумал Серега. – «Здесь и днем шабаш».
Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что как уголья помигивали впереди. Чем то это было даже красиво, если бы не оглушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.
– Что за… – Выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок зловонной серой слизи.
Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали неотвратимо сползать вниз, стремясь поскорей встретится с бетоном. Еще пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.
Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлого подвала и не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и Серега, лишь только журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла, совершенно неслышимо, в общем гвалте.
Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружье. Сергей попятился от него в сторону, зная, что сейчас грохнет.
Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.
Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и настала тишина.
То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз испарилась, словно ее и не было, и даже вонь потихоньку стала втягиваться в дверь, на свежий воздух.
Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности. Пороховая гарь пахла тоже лучше.
– Вот так, – сказал Щербинский, – света боитесь, и огня боитесь, а все что можете, так только орать и вонять.
Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что-то сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довольно, а затем зашвырнул бесенка во тьму:
– Отвоевался.
– Однако, – в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была безмолвна, – однако если мы не собираемся сидеть здесь до ночи, пожалуй давайте все-таки пороемся в документах.
– Искать будем рукописи? – спросил вернувшийся от двери Лапников.
– Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по истории Финно – угорских племен.
– Значит время основания Черепихово, приблизительно тринадцатый – четырнадцатый век.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Кучка из полутора десятков змей полукругом расползалось из под ног Щербинского, спасаясь явно от давно не виденного яркого света. Одну из змей селянин попытался достать сапогом, но не смог, а змеи резво скрылись в темноте.
Серега отодвинул мешающего спутника в сторону и сам шагнул вперед.
– Однако. – Сказал он.
– А ты что думал? – Вопросил Щербинский подходя. – Наш архив, почитай, занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то сейчас закрыта.
Архив был огромен. В данный момент, Скрываясь во тьме, он казался размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.
Воздух был здесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В свете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка. Стеллажи были непрезентабельные, ржаво – железные, и было трудно понять, как можно в такой сырости хранить старые рукописи.
Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напомнил Сергею остатки некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего моллюсками, водорослями, и прочей морской живностью.
Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были навалены бухгалтерские папки. Папки сопрели в здешней сырости, и лежали мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.
– Однако, – повторил Сергей, – и здесь мы должны что либо найти?
– Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных страхов. – Встрял не к месту Лапников.
– Ты хочешь сказать? – Сказал Сергей. – Что не собираешься идти вглубь.
– Да нет, в глубь, не в глубь, а неподалеку пороемся.
– Щербинский, – произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к мертвому воздуху – а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает ваш архив?
– Какие метры! – Веско произнес Щербинский, правда, понизив все-таки голос, больно уж гнела черная тишина. – Искать надо.
Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного. Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что лежала сырым комом на столике.
– И здесь искать, – сказал про себя Сергей и неожиданно явственно представил как он будет искать здесь рукописи. Как сунет руку в эту теплую плесневую сырь. Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке. Как из вороха будут выползать здоровые белые жуки, что никогда не видели света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой бетонный пол.
Картина эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись от запаха гнилой бумаги.
– Ну… – Начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен мощным визгом идущий из тьмы:
– Чииииивиииириил!!! – шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом легким отдался от стен.
Визг повторился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном беспорядке. Иногда только фонарный колеблющийся свет ухватывал, чью то чешуйчатую конечность.
Ну и появились глаза. Они появились внезапно, вслед за криком, и повисли почти недвижимо в темноте, где-то на уровне людских глаз. Глаза были разные. Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни, а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно зеленые, и огненно оранжевые. Глаза непрерывно дрожали на своих местах, а вопли могли оглушить.
– "Что за склеп"! – Подумал Серега. – «Здесь и днем шабаш».
Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что как уголья помигивали впереди. Чем то это было даже красиво, если бы не оглушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.
– Что за… – Выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок зловонной серой слизи.
Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали неотвратимо сползать вниз, стремясь поскорей встретится с бетоном. Еще пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.
Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлого подвала и не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и Серега, лишь только журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла, совершенно неслышимо, в общем гвалте.
Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружье. Сергей попятился от него в сторону, зная, что сейчас грохнет.
Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.
Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и настала тишина.
То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз испарилась, словно ее и не было, и даже вонь потихоньку стала втягиваться в дверь, на свежий воздух.
Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности. Пороховая гарь пахла тоже лучше.
– Вот так, – сказал Щербинский, – света боитесь, и огня боитесь, а все что можете, так только орать и вонять.
Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что-то сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довольно, а затем зашвырнул бесенка во тьму:
– Отвоевался.
– Однако, – в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была безмолвна, – однако если мы не собираемся сидеть здесь до ночи, пожалуй давайте все-таки пороемся в документах.
– Искать будем рукописи? – спросил вернувшийся от двери Лапников.
– Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по истории Финно – угорских племен.
– Значит время основания Черепихово, приблизительно тринадцатый – четырнадцатый век.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98