Если что, зови меня, если смогу – приду, а вообще действуй сам. Но камень мы должны уничтожить.
– Хорошо воевода, мы с тобой имеем разницу в возрасте пятьсот лет, а впряжены в это одинаково. Неужели за эти века ты не измыслил способ, как уничтожить камень?
– Не измыслил, ибо он тщательно скрывается от меня. Не сколько боится, сколько избегает и я никак не могу напасть на след. Хотя одно предположение у меня все-таки есть. Возможно то что завелось в камне можно искоренить старыми способами, которыми пользовался сам Урунгул. Короче говоря применить языческое колдовство. Но какое мы все равно не знаем. Разве что расспросить самого Урунгула. Ну иди, не задерживайся!
– Иду. – Сказал Серега и взглянул вниз на Черепихово. Затем сказал:
– Прощай Сивер.
– Не прощал, – ответил старик, – до свидания.
И Серега двинулся вниз, в деревню, на которую столько раз смотрел в немой тоске. Слабый снежный свет разливался внизу и было видно крыши домов торчащие из сугробов будто мертвые замерзшие киты. Особенно усиливали впечатление опаленные обломки кровельных балок, тупо торчащих в закрытое небо.
Он осторожно ступал ногами по похрустывающему снегу, а позади оставалось белое слабое сияние. Когда приезжий снова обернулся на пне уже никого не было, и снег заметал его в снежный бугор.
– "Вот так", – подумал Сергей не торопливо двигаясь к проклятой деревне, – «Все снова возвращается на круги своя. Снова я здесь, снова монстры, снова ужас, а не было ли время проведенное змеей отдыхом? Ну если не змеей, то по крайней мере волком, ведь волком в конечном итоге быть хорошо, особенно настоящим волком, без разума и тяжких дум, без совести, без будущего и прошлого, Волком который не ищет смысл жизни а просто – живет, и радуется каждому мигу. Вот этого наслаждения жизнью и лишен человек. Который чем-то не доволен всегда. И в общем то понимает самое простое, только перед лицом крайней опасности. Да только пред смертью не надышишься. И что проблемы наших серых будней перед тем что довелось пережить мне здесь».
А снег кружился, укутывал в свое блестящее покрывало черную разоренную деревню, залетал в мертвые проемы окон, засыпал коченеющих жильцов, закрывал их от людских глаз. Все спрячем снег. Все та тьма, что накопилась в деревне за последние месяцы, вся исчезнет, пропадет под толстым слоем снега. Пропадет до весны.
Если конечно весна настанет.
Сергей двигался к деревне, любовался на снег и мучительно понимал, как ему не хватаем сейчас луны. И даже не луны, а простого звездного неба, чистого и ясного ночью, и пронзительно голубого днем. Вся эта деревня словно под колпаком. Упрятана укрыта, чтобы не дай бог кто ни будь заметил, попытался дознаться. Люди – вообще народ любопытный. Захотели бы узнать, почему посреди жаркого августа в деревушке идет густой холодный снег.
Сергей снова вздохнул и уверенно направил свои стопы на площадь. Холодало.
10.
В двадцати пяти километрах от проклятой деревушки, под знойным, жарким августовским солнцем и безмятежно синим небом, по проселочному тракту проходящему по бережку речки Волги, пыльному и ухабистому, медленно и тягуче полз автомобиль. Старый и потрепанный жигуленок шестой модели с основательно проржавевшими крыльями, и недавно выправленными стойками. Глушитель был поврежден где-то позади и теперь машина яростно взревывала на пригорках. Солнце беспечно изливало сверху свой жар на машину, накаляя ее радиатор. Но на горизонте уже виднелась средних размеров дождевая тучка.
Леонид вздохнул, почесал бороду и опять бросил взгляд на тучку, а также на дальний горизонт, на котором она примостилась. Тракт впереди уходил дальше, сквозь поля и дубравы и мелкие деревушки достигал Черепихова, в котором так неожиданно сгинул сослуживец историка.
Да Сергей пропал странно. Отъехал, звонил через каждые двести триста километров, и в последнем звонке, сделанном непосредственно из Ярославля сообщал что до села всего один день пути. И исчез, после не слуху не духу, не даже письма, словно до Черепихова он так и не доехал. Первые дни историк думал, что Серега не смог позвонить, по причине того, что устраивался, искал жилье, но время шло и вот с момента последнего звонка минуло почти полтора месяца. Бывают люди исчезают, но чтобы так?
Леонид снова вздохнул, нога, судорожно нажимавшая временами на сцепление болела. Еще бы, ведь гипс с нее сняли только позавчера, не успел не разработать ее не чего. В Сущности историк решил, что время проведенное в больнице потрачено зря и теперь стремился наверстать упущенное. Впрочем думал он теперь не сколько о кладе, сколько о том, что могло случиться с Сергеем. Надо было ждать и ехать вместе, не пришлось бы сейчас в спешке пылить по грунтовке, стремясь как можно быстрее достигнуть Черепихова.
Дорога от Ярославля можно назвать идеальной, ведь проходит она в основном по брегу волги и позволяет проезжающим напрямую любоваться красотами русской природы. Да и погода постаралась, обеспечила оба дня путешествия синим небом без облачка над головой и жаркой температурой не очень то характерной для августа. Да и выехал Леонид с очень даже хорошим настроением, которое однако по приближению к Черепихово стало стремительно скисать. И не помогал прекрасный ясный денек конца лета, не синие, играющие бликами волны великой реки Волги, и не колосящиеся золотые хлеба в стороне от дороги. Что тот гнетущее нависло над этой цветущей местностью, что-то огромное и тяжелое, словно накрывающее окрестности темным колпаком. И хотя не видно было из-за чего создается такое ощущение, птицы в окрестностях Черепихово что-то чувствовали и не пели. Так что над трактом стояло только надрывное гудение автомобильного двигателя не первой свежести.
И чем ближе Леонид приближался к Черепихово, тем сильнее впадал в ощутимую депрессию. И даже нога, вроде бы отошедшая на выезде из города снова начала неприятно ныть.
Парой часов спустя, историк попал под дождь. Тяжелые тучи с горизонта подвалили совсем близко и разродились оглушающими потоками тяжелого дождя, который огромными каплями гулко забарабанил по капоту. Дворники не справлялись, их затапливало и окружающий мир выглядел все более мерзостным. А через лобовое стекло, по которому теперь текли полноводные реки, было видно как грунтовка моментом раскисает под тяжелыми струями, пузыриться и неуклонно превращается в глинистую трясину.
Глинистые дороги на средней Волге, это вообще бедствие. Глина здесь особая -тяжелая и вязкая, имеющая привычку неотвратимо прилипать к каждому опустившемуся в нее предмету. Особенно тяжело по ней ходить, ведь она налипает на сапоги огромными пластами, целыми горами, и тянет вниз, пока не создается впечатление, что на ногах находятся пудовые гири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Хорошо воевода, мы с тобой имеем разницу в возрасте пятьсот лет, а впряжены в это одинаково. Неужели за эти века ты не измыслил способ, как уничтожить камень?
– Не измыслил, ибо он тщательно скрывается от меня. Не сколько боится, сколько избегает и я никак не могу напасть на след. Хотя одно предположение у меня все-таки есть. Возможно то что завелось в камне можно искоренить старыми способами, которыми пользовался сам Урунгул. Короче говоря применить языческое колдовство. Но какое мы все равно не знаем. Разве что расспросить самого Урунгула. Ну иди, не задерживайся!
– Иду. – Сказал Серега и взглянул вниз на Черепихово. Затем сказал:
– Прощай Сивер.
– Не прощал, – ответил старик, – до свидания.
И Серега двинулся вниз, в деревню, на которую столько раз смотрел в немой тоске. Слабый снежный свет разливался внизу и было видно крыши домов торчащие из сугробов будто мертвые замерзшие киты. Особенно усиливали впечатление опаленные обломки кровельных балок, тупо торчащих в закрытое небо.
Он осторожно ступал ногами по похрустывающему снегу, а позади оставалось белое слабое сияние. Когда приезжий снова обернулся на пне уже никого не было, и снег заметал его в снежный бугор.
– "Вот так", – подумал Сергей не торопливо двигаясь к проклятой деревне, – «Все снова возвращается на круги своя. Снова я здесь, снова монстры, снова ужас, а не было ли время проведенное змеей отдыхом? Ну если не змеей, то по крайней мере волком, ведь волком в конечном итоге быть хорошо, особенно настоящим волком, без разума и тяжких дум, без совести, без будущего и прошлого, Волком который не ищет смысл жизни а просто – живет, и радуется каждому мигу. Вот этого наслаждения жизнью и лишен человек. Который чем-то не доволен всегда. И в общем то понимает самое простое, только перед лицом крайней опасности. Да только пред смертью не надышишься. И что проблемы наших серых будней перед тем что довелось пережить мне здесь».
А снег кружился, укутывал в свое блестящее покрывало черную разоренную деревню, залетал в мертвые проемы окон, засыпал коченеющих жильцов, закрывал их от людских глаз. Все спрячем снег. Все та тьма, что накопилась в деревне за последние месяцы, вся исчезнет, пропадет под толстым слоем снега. Пропадет до весны.
Если конечно весна настанет.
Сергей двигался к деревне, любовался на снег и мучительно понимал, как ему не хватаем сейчас луны. И даже не луны, а простого звездного неба, чистого и ясного ночью, и пронзительно голубого днем. Вся эта деревня словно под колпаком. Упрятана укрыта, чтобы не дай бог кто ни будь заметил, попытался дознаться. Люди – вообще народ любопытный. Захотели бы узнать, почему посреди жаркого августа в деревушке идет густой холодный снег.
Сергей снова вздохнул и уверенно направил свои стопы на площадь. Холодало.
10.
В двадцати пяти километрах от проклятой деревушки, под знойным, жарким августовским солнцем и безмятежно синим небом, по проселочному тракту проходящему по бережку речки Волги, пыльному и ухабистому, медленно и тягуче полз автомобиль. Старый и потрепанный жигуленок шестой модели с основательно проржавевшими крыльями, и недавно выправленными стойками. Глушитель был поврежден где-то позади и теперь машина яростно взревывала на пригорках. Солнце беспечно изливало сверху свой жар на машину, накаляя ее радиатор. Но на горизонте уже виднелась средних размеров дождевая тучка.
Леонид вздохнул, почесал бороду и опять бросил взгляд на тучку, а также на дальний горизонт, на котором она примостилась. Тракт впереди уходил дальше, сквозь поля и дубравы и мелкие деревушки достигал Черепихова, в котором так неожиданно сгинул сослуживец историка.
Да Сергей пропал странно. Отъехал, звонил через каждые двести триста километров, и в последнем звонке, сделанном непосредственно из Ярославля сообщал что до села всего один день пути. И исчез, после не слуху не духу, не даже письма, словно до Черепихова он так и не доехал. Первые дни историк думал, что Серега не смог позвонить, по причине того, что устраивался, искал жилье, но время шло и вот с момента последнего звонка минуло почти полтора месяца. Бывают люди исчезают, но чтобы так?
Леонид снова вздохнул, нога, судорожно нажимавшая временами на сцепление болела. Еще бы, ведь гипс с нее сняли только позавчера, не успел не разработать ее не чего. В Сущности историк решил, что время проведенное в больнице потрачено зря и теперь стремился наверстать упущенное. Впрочем думал он теперь не сколько о кладе, сколько о том, что могло случиться с Сергеем. Надо было ждать и ехать вместе, не пришлось бы сейчас в спешке пылить по грунтовке, стремясь как можно быстрее достигнуть Черепихова.
Дорога от Ярославля можно назвать идеальной, ведь проходит она в основном по брегу волги и позволяет проезжающим напрямую любоваться красотами русской природы. Да и погода постаралась, обеспечила оба дня путешествия синим небом без облачка над головой и жаркой температурой не очень то характерной для августа. Да и выехал Леонид с очень даже хорошим настроением, которое однако по приближению к Черепихово стало стремительно скисать. И не помогал прекрасный ясный денек конца лета, не синие, играющие бликами волны великой реки Волги, и не колосящиеся золотые хлеба в стороне от дороги. Что тот гнетущее нависло над этой цветущей местностью, что-то огромное и тяжелое, словно накрывающее окрестности темным колпаком. И хотя не видно было из-за чего создается такое ощущение, птицы в окрестностях Черепихово что-то чувствовали и не пели. Так что над трактом стояло только надрывное гудение автомобильного двигателя не первой свежести.
И чем ближе Леонид приближался к Черепихово, тем сильнее впадал в ощутимую депрессию. И даже нога, вроде бы отошедшая на выезде из города снова начала неприятно ныть.
Парой часов спустя, историк попал под дождь. Тяжелые тучи с горизонта подвалили совсем близко и разродились оглушающими потоками тяжелого дождя, который огромными каплями гулко забарабанил по капоту. Дворники не справлялись, их затапливало и окружающий мир выглядел все более мерзостным. А через лобовое стекло, по которому теперь текли полноводные реки, было видно как грунтовка моментом раскисает под тяжелыми струями, пузыриться и неуклонно превращается в глинистую трясину.
Глинистые дороги на средней Волге, это вообще бедствие. Глина здесь особая -тяжелая и вязкая, имеющая привычку неотвратимо прилипать к каждому опустившемуся в нее предмету. Особенно тяжело по ней ходить, ведь она налипает на сапоги огромными пластами, целыми горами, и тянет вниз, пока не создается впечатление, что на ногах находятся пудовые гири.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98