— В течение этого часа, — продолжал генерал, теперь в его голосе появились ноты торжественности, — за вами заедет специальный автомобиль и отвезёт вас к личному советнику президента по специальным вопросам Джону Кейсуэллу.
— Да, сэр, — с некоторым замешательством ответил Мейседон, честно говоря, он был готов к самому разнообразному повороту событий, но только не к такому.
— Вам знакомо это имя? — с некоторой насторожённостью и интересом спросил генерал.
— Нет, сэр.
— Говорят, что это дальний родственник покойного президента, имейте это на всякий случай в виду. — И, снова переходя на энергичный, командирский тон, Макмиллан продолжил: — Вы пробудете в распоряжении Кейсуэлла столько, сколько это потребуется, что будет оформлено как служебная командировка. Ваш начальник предупреждён, однако, я подчёркиваю ещё раз, о существе этой так называемой командировки не знает ровно ничего. И не должен знать!
— Да, сэр.
— Это все. Желаю вам успехов, Мейседон!
Ждать пришлось недолго, однако Мейседон успел выпить крохотную чашечку кофе и полюбезничать с секретаршей, прежде чем она уважительно сообщила: «Машина ждёт вас у главного подъезда, полковник». Машина оказалась новеньким, последней модели чёрным «кадиллаком». Шофёр, стоявший рядом с машиной с добропорядочным и бесстрастным, типично лакейским выражением лица, фотографически взглянул на подходящего Генри и корректно осведомился: «Полковник Мейседон?» Получив утвердительный ответ, он почтительно склонил голову, распахнул перед Генри дверцу «кадиллака» и без спешки, солидно занял место за рулём.
Шофёр был опытным драйвером — это было видно сразу. Он вёл машину смело, но отнюдь не рискованно. Мейседон попробовал заговорить с ним, но, получив в ответ несколько в высшей степени учтивых ответов: «Нет, сэр», «Не знаю, сэр», «Простите, сэр, но я не уполномочен обсуждать такие вопросы», — понял, что из разговора ничего не получится, и замолчал. В облике шофёра было нечто южное. Итальянец? Испанец? Может быть, цветной с небольшой долей негритянской крови? Стоило ли ломать над этим голову! Выбравшись за город, шофёр прибавил газу, стрелка спидометра подползла к ста милям в час. «Кадиллак» шёл устойчиво, легко и почти бесшумно, лишь шелестели, а лучше сказать, приглушённо звенели по бетону шины. Через двадцать минут такой езды шофёр плавно притормозил и свернул на боковую дорогу — с бетонным же покрытием, но узкую — только-только разъехаться двум встречным автомобилям. Ярдов через триста возле площадки, на которой можно было развернуть даже стотонный самосвал, стояло уведомление, набранное на белом щите из люминесцирующих элементов: «Частные владения. Въезд запрещён!» За этим объявлением дорога проходила через широкую полосу зарослей шиповника и акаций, а далее была на немецкий манер обсажена двумя рядами плотно стоящих молодых каштанов. Это был своего рода зелёный забор, непроницаемый для автомобилей и несуществующий для пешеходов. Миновав развилку, где дорога делилась на две совершенно одинаковых ветви, шофёр сбросил скорость. Ряды молодых каштанов оборвались, и справа открылся большой одноэтажный белый дом, а за домом не то сад, не то парк — липы, каштаны и голубые ели из той прекрасной породы, которая выведена в России. Забора не было, его заменял плотный ряд кустарниковых акаций с плотными, словно костяными шипами двух-трехдюймовой длины — преграда для любого крупного зверя и человека практически непреодолимая. Садоводы-любители и мальчишки весьма образно называют этот сердитый кустарник «держи-деревом». В кустарник были врезаны невысокие ворота из решётчатого металла, возле ворот — площадка для паркинга, на которой можно было разместить три-четыре солидных лимузина. Но шофёр, игнорируя эту площадку, притормозил, почти упёршись широким носом «кадиллака» в створки ворот. Он не подал никакого сигнала, но после двух-трехсекундной паузы ворота — нет, не открылись, а раздвинулись, — их створки плавно и совершенно бесшумно разъехались в стороны. Шофёр тронул машину и с черепашьей скоростью подвёл её к дому, к широким ступеням, которые вели на веранду с раздвижными панелями из толстого витринного стекла. Мейседона ждали.
Кейсуэлл, высокий мужчина средних лет, одетый в костюм спортивного покроя из сурового полотна, который кстати говоря, сидел на нем как влитой, подождал, пока шофёр откроет дверцу «кадиллака», и только после этого сияя привычной кинематографической улыбкой, легко сбежал со ступеней.
— Рад вас видеть, полковник!
Пожимая сухую, энергичную, но не сильную руку советника, Мейседон замялся с ответом. Кейсуэлл, так сказать, понял причину этой заминки и непринуждённо представился:
— Джон Кейсуэлл. В этом доме и его окрестностях меня обычно величают просто Джоном. Я не буду возражать, если и вы, Генри, будете называть меня именно так.
— Да, сэр, — с подчёркнутой шутливой почтительностью склонил голову Мейседон.
Кейсуэлл засмеялся и сделал широкий приглашающий жест:
— Прошу!
Поднявшись по ступеням, они через веранду прошли в гостиную. Пол в ней был устлан огромным, очень дорогим ковром ручной работы; Мейседон, бывавший на Востоке, понимал толк в таких делах. Традиционный для таких домов камин был сложен из подчёркнуто грубо обтёсанных каменных глыб, решётка и все прочее оформление сделано из простого чугунного литья. Подставка у торшера и настенные бра — тоже чугунное литьё, но литьё гораздо более тонкое и декоративное. Стены гостиной отделаны светлым деревом, на стенах — несколько картин, мебель — того же дерева, только более тёмных тонов, судя по всему, очень удобная — не старинная, но отнюдь и не ультрасовременная. А вот радиотелекомбайн ультрасовременный! Причём и сама аппаратура, и шкаф, в котором располагалась солидная дискотека, оформлены тем же деревом приятной светлой расцветки. Удивительное дерево! На него хотелось смотреть и смотреть — светло-коричневый фон разной насыщенности с золотистым отливом, а на этом фоне причудливые завитки, овалы и звезды. Казалось, стены гостиной излучают тихий волшебный свет, словно они подсвечены изнутри, словно это не пласты древесины, а осколки небес некоей далёкой таинственной планеты! Мейседон невольно замедлил шаг, любуясь великолепной отделкой гостиной — ни разу в жизни он не видел ничего подобного. По губам Кейсуэлла скользнула снисходительная, но вместе с тем и одобрительная улыбка.
— Это берёза, — вполголоса пояснил он. Мейседон приподнял брови.
— Берёза? Я думал, какое-нибудь чудо тропиков!
— Берёза, — с лёгкой гордостью пояснил Кейсуэлл. — Но не обычная берёза, а карельская. В своё время её называли царской берёзой. Красота погубила это дерево, небольшие рощи карельской берёзы сохранились лишь в самой Карелии да в Лапландии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78