Другой вопрос: почему главные в мире центры самого левого, самого бескорневого, самого общественно активного еврейства, то есть США и Палестина, не превратились в большевистские оплоты, а стали напротив средоточием либерализма и демократии? А если мои вопросы к Шафаревичу покажутся кому-то очень уж широкими, то можно от судеб стран и народов перейти к отдельным людям. Например, спросить, почему народоволец, т е. террорист, Меир Дизенгоф, переехав из России в османскую Палестину, отнюдь не самое терпимое и цивилизованное место на Земле, вместо кровавой революционной работы занялся здесь основанием города Тель-Авива, музея, оперы.
Почему эсер Петр (Пинхас) Рутенберг, тот самый, что организовал убийство попа Георгия Гапона, стал в Палестине заниматься строительством электростанций?
Почему другой эсер, Моше Новомейский, горный инженер, снабжавший Боевую организацию эсеров динамитом, в Палестине создавал химический комбинат на Мертвом море?
Что таилось в воздухе Российской империи, заставлявшее этих самых и никаких других еврейских разрушителей (тут я с Шафаревичем согласен), заниматься в других странах не террором, а созиданием - городов и заводов и легальных политических партий (социалистическую партию Чили создавал, в числе прочих, еврей-народоволец Оржих; китайский Гоминьдан вместе с Сунь Ят-сеном строил русский еврей-большевик Грузенберг), лингвистики (иврит возродил бывший народоволец Перельман), эпидемиологии (противочумную вакцину изобрел бывший народоволец Хавкин.)
Вопросы множатся. Почему чисто еврейский Бунд считался в социал-демократии как раз умеренной и неизменно антиленинской фракцией? Почему товарищ Сталин с присушим ему острым словцом печатно объяснил после V (Лондонского) съезда РСДРП, что для победы большевиков над меньшевиками надо было произвести в партии маленький еврейский погром?
Если же предположить, что вектор русско-еврейских отношений (русско-еврейской войны, как прозвал ее один из современных исследователей, - С. Семанов) менялся, то опять-таки стоит заметить, что с годами он менялся в сторону как раз не подрыва «органики» со стороны «малого народа», как кажется, глядя из будущего, задним числом осмысляющему историю Шафаревичу. Наоборот: надвигалась эпоха русско-еврейского замирения. Видимо, большую роль в эволюции сыграло дарование политических свобод, позволившее обсуждать конфликт публично и искать разумные решения в рамках законов империи; и практическая политика Столыпина, железной кистью обуздавшего политическое насилие, а вместе с ним и погромную стихию. (Премьер руководствовался правилом, что подданные государя делятся не по национально-религиозному признаку, а исключительно согласно лояльности стране и ее законам.) Наконец, оправдание Бейлиса тоже примиряло еврейскую молодежь с Россией.
Можно сослаться на мнение, например, украинского профессора Н. Полетики, называвшего себя не просто историком, а «свидетелем истории»: он зафиксировал в памяти крупные пожертвования еврейских дельцов на оборону и Красный Крест в 1914 году, выступления общепризнанных еврейских лидеров, депутатов Государственной думы, в поддержку правительства Николая II и т д. Куда важнее, однако, факт, замеченный им в среде тогдашних сверстников: еврейская молодежь на Украине охотно шла в Действующую армию. Друзья юного Полетики объяснили: после победы их заслуги на фронте учтут и даруют равноправие.
Столыпинская линия вызвала доверие у поколения еврейской ассимилированной публики, как раз у «малого народа». (И здесь я должен возразить Солженицыну, считающему, что русское общество вложило пистолет в руки Богрова: ведь этот террорист до покушения обратился во все подходящие подпольные партии с единственной просьбой: «взять на себя», формально одобрить «акт» после покушения - и не нашел никого. Даже эсеры и анархисты отказались в 1911 году одобрить убийство Столыпина.)
Конечно, Полетика был юдофилом и либералом, но и другой киевлянин, депутат Василий Шульгин, правый националист и «порядочный антисемит», как он сам себя определял, написал о поразившем его феномене: если еврейская масса во время японской войны была пораженческой и открыто радовалась каждому неуспеху русской армии, то к 1914 году настроение ее полярно изменилось. Шульгин определил его как «патриотическое». Он не выяснял причин, вряд ли даже понимал их, но запомнил. И вину за то, что потом, в ходе войны, евреи заняли позицию иную, возлагал на безумную политику властей, открывших, по его словам, «новый фронт», антиеврейский - в добавление к антигерманскому.
Нужно, однако, внести в его рассуждения существенную поправку: не властей вообще, но того их слоя, того «яруса», который еще до этого вызвал самое войну - и погубил Россию.
Организаторы мясоедовского процесса получили должности, чины (Бонч-Бруевич стал начальником штаба фронта, Батюшина сделали генералом), но успокаиваться на достигнутом не пожелали. Тем более, что военная ситуация не позволяла. Казнь Мясоедова и последовавшее затем смещение Сухомлинова почему-то не предотвратили новых германских побед. В 1915 году началось самое мощное в ту войну наступление вермахта:
«Подползая, как огромный зверь, германская армия продвигала свои передовые части к русским окопам… Затем гигантский зверь подтягивал свой хвост - тяжелую артиллерию. Она занимала позиции, находившиеся вне досягаемости русской полевой артиллерии, и тяжелые орудия начинали осыпать русские окопы градом снарядов, пока ничего не оставалось ни от окопов, ни от их защитников. Затем зверь осторожно подтягивал лапы - пехотные части - и занимал разрушенные позиции… Окончательно завладев ими, зверь опять подтягивал хвост, и тяжелые орудия методически разрушали следующую оборонительную линию. Никакое препятствие не мешало немцам повторять этот прием наступления» (участник боев, генерал Н. Головин).
Русская армия отступила на сотни километров, и этот отход справедливо считался ее большим успехом, достигнутым благодаря искусству генерала Алексеева: удалось вырваться из вражеского кольца и сомкнуть фронт на новых рубежах. Но для объяснения такого отступления Ставке требовались тысячи новых «мясоедовых».
Начали с родственников и компаньонов полковника: посадили его еврейку-жену и всех еврейских сослуживцев по пароходству. Уже первое письмо начальника штаба Янушкевича о мясоедовском деле отдавало, по словам английского историка Г. Каткова, «помимо болезненной шпиономании, садизмом и антисемитизмом». А вскоре по его инициативе и с благословения Николая Николаевича, «деспота, мистика и фаталиста» (определение того же Г. Каткова), по всей линии трехтысяче-километрового фронта военные суды приступили к фабрикации еврее-шпионских дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109