— А вот под Ташкентом трое банк хлопнули: миллион новыми...
О, боже мой! Неужели и говорить больше не о чем!
— Миш, у тебя почитать нечего? — спрашивает кто-то из нас.
— Когда читать»то? Некогда,— отечает тот в полудреме и добавляет секунду спустя:—Ох, перепил я вчера. Встал, голова будто дикобразами набита...
И он долго рассказывает, с кем и как пил. Все слушают его с интересом. Парень в трусах плавками вдруг говорит:
— А я вчера правильную книжку кончил. Этот — как его? — Майн Рид, ну, фантастический писатель знаменитый...
На душе у нас становится совсем уныло. А что, интересно, за человек Артем? Вот он, заставив плотников строгать лавочки, опять кричит:
— Давайте, давайте таскать!
Тут, как назло, опять подъезжает машина, из которой вылезает главный инженер стройки, и глаза у Артема становятся совсем уж жалкими, растерянными, он молит:
— Ну, ребята, попадет же мне!.. Свести бы сейчас их вместе — главного инженера, прораба, бригадира —и поговорить всерьез: дайте, мол, работу, вы же сами вынуждаете нас бездельничать! Вспылил бы хоть кто-нибудь, взбунтовался!.. Нет, вся бригада подымается и покорно начинает перетаскивать с места на место какие-то кирпичи, доски. Только кто-то ворчит беззлобно:
— Интересно, что ты в нарядах рисовать будешь. В этом месяце ерунду закрыли, а если и в будущем хоть по пять рублей не выйдет, разбежимся все к чертовой маме!..
Артем поясняет:
— Не ваша печаль наряды: я уж за этот театр вписал — пятьсот кубометров грунта мы перетащили. Надо же хоть сколько-то оправдать!
Пятьсот!.. Дай бог, если мы перенесли хоть сотню!..
Артем жалуется нам:
— Думаете, я не понимаю, что нельзя так работать? Ведь дисциплина разлагается, интереса ни у кого нет... Да может, и я в чем виноват: бригадирю-то я впервые. Я раньше и с бетоном-то дела не имел: бульдозерист я. А-а! Был бы бетон — другое дело! А то все время: то землекопы держат, то плотники... Месяц назад к нам приехал Хамид, секретарь комсомола стройки, говорит: «Ребята, к Маю надо развернуть соревнование за звание бригады комтруда. Давайте и
вы тоже». Ну, мы посоветовались, решили: может, хоть, фронт работы нам дадут, и написали обязательство.
Вконец ошеломленный, Юра Большой перебивает его:
— Так мы что, и сейчас боремся?!
— А черт его знает! Хамид бумажку ту увез и с тех пор не появлялся. Небось пришил ее к делу, к отчету, и все тут.
Артем говорит это уже смущаясь, на широком лице его — виноватость, словно рассказывает он о подлоге, который он бы и не хотел совершать, да вот заставили... Становится жалко его.
— А ты где раньше-то работал?
— В Братске.
— В Братске? — Юра Маленький оживляется: он тоже жил там два с лишним года. — А где там? С какого времени?
— Да считай, с самого начала, с пятьдесят пятого года. Всего хлебнул. Как Правый берег стали осваивать, так я там и сел на бульдозер.
— Правый берег!.. Так ты и котлован небось начинал? И в ледоход на перемычках работал?
— Ну а как же?
...Эх, горячие там были деньки! После того как зимой перекрыли Ангару со льда, отхватили у нее половину русла, перемычки отсыпали, в ледоход, Ангара, униженная, оскорбленная, словно сбесилась. Поперла тугими волнами все выше, выше, грозя перехлестнуть через земляные дамбы, поднятые, казалось бы, до нужных отметок, грозя залить котлован, свести на нет долгий труд многотысячного коллектива строителей.
Героями дня были тогда бульдозеристы, среди которых, оказывается, работал и наш Артем! С тяжелыми машинами они несколько суток ползали по перемычке, сквозь тело которой уже сочилась струйками, ручьями вода, готовая вот-вот смыть в своем потоке и насыпь, и бульдозеры, и людей. А они, эти упрямые люди, не спавшие по две-три ночи, голодные, злые, ровняли все новые сотни кубов земли, которые подвозили им самосвалы. И они победили!..
Вот он сидит перед нами, один из героев Братска. Для тех, кто ходит в горах, есть закон: не терять высоты. Идти можно только все выше, выше: не просто вперед, а вперед и выше. Иначе, если путь незнаком, заблудишься, закружишься среди похожих друг на друга покатей, обрывов, скал. Нужно всегда видеть пройденное, чувствовать высоту.
ДОЛИНА СЧАСТЬЯ
...Душно ночью в кибитке. Кажется, воздух не проникает в ее убогонькое оконце, под плоскую, низкую глиняную крышу. Пахнет навозом, который подмешивают в глину, и еще будто веками: ведь точно так же, в такой же кибитке и жили люди долгую вереницу лет назад, и ничего особенного, должно быть, с тех пор не изменилось. Душно.
Юра Маленький вышел на улицу. Луна. Громадины горы. Величавые и такие спокойные, какими могут быть только существа, уверенные в своей правоте и сило. В лунном неярком свете они по-особенному прекрасны: не видно осыпей, огладились морщины трещин, развалов; древние горы девственно молоды, и словно бы видишь воочию упругость их мышц, литую мощь тела. Трещат цикады, горят фонари в поселке, освещают пыльную дорогу, которая, петляя, уходит вдаль, обрывается в полумраке, а дальше — склон, белесый под луной, и по нему бежит вверх едва приметная, упрямая тропка. И она тоже обрывается там, где темнота неба сливается с чернью ущелья. И кажется, тропка эта — в неразгаданное. А оно всегда манит.
Где-то там живет дядя Андрей. Рассказы о нем — от самых разных людей — мы уже слышали много раз, и общее представление сложилось такое: какой-то чудак старик, немало покуролесивший на своем веку, видевший все и вся, в конце концов решил: люди утомительны и скучны, они окружили жизнь свою мелочами, дрязгами; единственно, что нетленно под луной,— природа, она прекрасна и не надоест никогда. Решил так и ушел от людей вдвоем со своей старухой в горы. Выбрал местечко получше — там у него пасека, куры, огородишко. Копается в земле, в ульях, пьет медовуху, охотится на кабанов, куропаток. Охотник он заядлый. Изредка на ишачках спускается с гор в поселок, покупает муку, сахар, табак,— больше ничего ему от людей не надо. А им он продает мед. Вот и все. Тоже — счастье:
А может быть, в этом и есть единственно верное счастье?.. Юра вернулся в кибитку, растолкал друга:
— Юрка! Юра, проснись! Да будет тебе спать! Красота-то какая на улице — луна, горы!.. Пойдем в горы, а? Завтра Май, три дня нам слоняться здесь без дела. Ну что тут! Пойдем в горы! К дяде Андрею пойдем, а?..
Юра Большой открыл глаза и, нисколько не удивившись ни другу, ни себе, ответил:
— Пойдем. И мы пошли.
Тропа в горах устроена так, что после каждого подъема она идет ровно или даже слегка спускается. Но, видимо, прокладывал ее человек очень сильный. Во всяком случае нам все подъемы казались слишком круты и длинны, а спуски до обидного куцы; вернее, последних мы просто не замечали, а думали, что поднимаемся отвесно в небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26