Казалось, что на свете остался только этот стук в висках да шум крови, струящейся по ее венам и артериям. Замурованная в собственное тело, как в тюремную камеру, она ощущала мир как нечто далекое и нереальное.
Иногда на нее как бы нападал столбняк. И тогда она сидел часами, ничего не понимая, неподвижно уставясь на Джейка или в пыльное окно. Сознание ее тогда представляло из себя, как говорится, чистую доску. Ни одной мысли не возникало в ее мозгу, ни одной эмоции не отражалось на лице. А потом мысли, воспоминания, эмоции вдруг возвращались к ней будто поворотом выключателя. И это происходило всегда так резко и неожиданно, что она, не выдержав боли, начинала кричать.
Джейк обычно сидел на отцовском столе и молча наблюдал за ней. Теперь он уже не боялся ее. По мере того, как спадала опухоль, он все более узнавал в ней свою мать. Но тем не менее, между ними оставалась некоторая отчужденность. Он наблюдал за ней с напряженным вниманием, как за посторонним человеком.
Однажды ночью Афина вдруг проснулась и села в кровати. У нее было странное ощущение, что сон ее продолжается. Ощущение полной нереальности всего происходящего. Ночь была ясная, тихая. Земля купалась в лунном свете.
Она посмотрела на окно. Не в окно а именно на окно. Лунный свет проникал сквозь него в спальню, освещая темный квадрат коврика на полу и по-новому окрашивая предметы. Этот свет колебался перед ее глазами, производя не только визуальные ощущения, но и слуховые. Казалось, лунный свет пел ей такую знакомую песню, что слезы навернулись на ее глаза.
Будто во сне, Афина вылезла из постели и босиком прошла по комнате. Медленно положила руку на подоконник, омывая ее в серебряном свете. Потом так же медленно подняла глаза, направив свой взгляд вдоль потока света. Там сиял лунный диск. Небо вокруг него было изумительно ясным.
И она вскрикнула, потому что ее посетило первое из ее видений. Вскрикнув, она зашаталась, упала навзничь и так лежала в лунном прямоугольнике, пока ее сознание восстанавливало во всех подробностях картину трагедии на Нанкин-роуд, начиная с момента, когда она услышала гул приближающегося самолета до момента, когда стена, под которой она сидела, начала падать.
Очнувшись, она снова уставилась невидящими глазами навстречу лунному свету. Мелодия звучала так громко, что заглушала все другие звуки. Это было похоже на гимн. Лунный свет поет гимн... Она узнала его.
Это был тот самый религиозный гимн, который пел ее брат Майкл, когда бывал дома, приезжая на каникулы из семинарии. Она тогда, бывало, затыкала уши и убегала из дома. И терпеть не могла воскресений, когда мать заставляла ее ходить с братом в церковь. Как она ненавидела тогда религию!
Впервые она взглянула религию по-иному здесь, в Китае. Она увидела, каким счастливым делает Майкла его вера, какие силы вливает она в него, делая нечувствительным ко всем культурным шокам этого непостижимого континента.
И теперь Афина поняла, почему она не хотела покидать Шанхай, даже когда началась эвакуация. Ее видение подсказало ответ. Китай — это ее судьба, как и судьба Майкла. И в контексте этого видения даже смерть ее брата наполнилась новым значением. Это тоже промысел Божий. Майкл продолжает жить на своей духовной родине, потому что она смогла пустить здесь корни. Его дух будет жить здесь ее молитвами.
Тепло лунного света, которое она только теперь начала ощущать, очистило ее душу от той мучительной боли, которая не оставляла ее с той самой ночи, когда она раскаленной кочергой выжгла клеймо на теле Шен Ли.
Она согрешила, но искупила свой грех, и теперь вознаграждена тем, что ей доверено продолжить дело покойного брата. Его мир стал ее миром. Она уже больше не одинокая, перепуганная и растерянная женщина. Вера исцелила ее от этих мук так же, как и от чувства вины. Она очистилась от страха. Очистилась от ненависти.
Следующие три месяца Афина провела на улицах города, покинув дом, где она провела столько времени, съежившись от страха. Она несла духовное исцеление и тем, кто слушал ее, и тем, кто не слушал.
Работы было невпроворот. Шанхай все больше и больше походил на пустую раковину, откликавшуюся смутным эхо на пушечную канонаду и ружейные выстрелы. По ночам снаряды выныривали из низкой облачности и оглушительно взрывались, заставляя вздрагивать весь квартал. Днем японцы беспрестанно атаковали. Мало-помалу храбрые, но значительно поредевшие полки Чан Кайши оттеснялись с укрепленных позиций. Они отступали все дальше и дальше, покидая развалины того, что раньше называлось одним из крупнейших городов на континенте.
Свирепствовали болезни и эпидемии. Афина вспомнила всадников Апокалипсиса из Библии, порожденных войной. Небеса стали пепельными, а когда-то ослепительно белые здания офисов на Бунде потемнели от копоти.
Шанхай превращался в кровоточащий труп. Смерть была на каждом шагу: мгновенная от пуль и осколков или медленная от болезней. Афина старалась помочь всем. Она часто ходила через Сугайо на южную окраину города, заселенную китайской беднотой. Шла по Шанхаю, отгоняя назойливых псов и обнаглевших крыс. Джейк тоже не расставался с палкой. Встречали их китайцы по-разному. Некоторые удивлялись, что гвай-ло так хорошо владеет кантонским диалектом, другие отворачивались. Но все чувствовали целительную силу ее рук.
Осень медленно умирала, как и сам город. Близилась зима, а с ней и новые тяготы. В ноябре генералиссимус Чан наконец приказал своим войскам оставить долго удерживаемые укрепления. Они покинули город, а за ними по пятам в Шанхай вступила победоносная девяностотысячная японская армия. Японцы вышли на берег Янцзы, преследуя отступающих китайцев. Город казался вымершим. В неподвижном воздухе висел дымок пожарищ. Жуткая тишина сковала кварталы, привыкшие за многие месяцы осады к бомбардировкам.
Целые районы города были начисто разорены. Тысячи домов и фабрик сравнялись с землей. Повсюду валялись неубранные трупы. А в тех местах, где взорвались бомбы, трупы лежали штабелями и разлагались, привлекая крыс и одичавших собак.
От самой Бренан-роуд и до Гарден-бридж вытянулась шеститысячная колонна японских солдат, вступавших чеканным шагом в побежденный город. У всех на лицах были марлевые повязки. По приказу командующего гарнизоном, идущие сбоку колонны солдаты с мегафонами в руках оповещали граждан, что им надлежит приветствовать победителей «вежливыми поклонами и пожеланиями доброго здоровья».
Афина стояла в толпе, держа Джейка за руку, и с болью в сердце смотрела, как китайцы склоняются перед оккупантами, бормоча приветствия. Ей казалось, что она слышит стоны ужаса, исторгаемые этим зрелищем из уст их предков. И это унижение любимого ею народа было настолько непереносимо, что, вскрикнув, она упала рядом с Джейком и потеряла сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Иногда на нее как бы нападал столбняк. И тогда она сидел часами, ничего не понимая, неподвижно уставясь на Джейка или в пыльное окно. Сознание ее тогда представляло из себя, как говорится, чистую доску. Ни одной мысли не возникало в ее мозгу, ни одной эмоции не отражалось на лице. А потом мысли, воспоминания, эмоции вдруг возвращались к ней будто поворотом выключателя. И это происходило всегда так резко и неожиданно, что она, не выдержав боли, начинала кричать.
Джейк обычно сидел на отцовском столе и молча наблюдал за ней. Теперь он уже не боялся ее. По мере того, как спадала опухоль, он все более узнавал в ней свою мать. Но тем не менее, между ними оставалась некоторая отчужденность. Он наблюдал за ней с напряженным вниманием, как за посторонним человеком.
Однажды ночью Афина вдруг проснулась и села в кровати. У нее было странное ощущение, что сон ее продолжается. Ощущение полной нереальности всего происходящего. Ночь была ясная, тихая. Земля купалась в лунном свете.
Она посмотрела на окно. Не в окно а именно на окно. Лунный свет проникал сквозь него в спальню, освещая темный квадрат коврика на полу и по-новому окрашивая предметы. Этот свет колебался перед ее глазами, производя не только визуальные ощущения, но и слуховые. Казалось, лунный свет пел ей такую знакомую песню, что слезы навернулись на ее глаза.
Будто во сне, Афина вылезла из постели и босиком прошла по комнате. Медленно положила руку на подоконник, омывая ее в серебряном свете. Потом так же медленно подняла глаза, направив свой взгляд вдоль потока света. Там сиял лунный диск. Небо вокруг него было изумительно ясным.
И она вскрикнула, потому что ее посетило первое из ее видений. Вскрикнув, она зашаталась, упала навзничь и так лежала в лунном прямоугольнике, пока ее сознание восстанавливало во всех подробностях картину трагедии на Нанкин-роуд, начиная с момента, когда она услышала гул приближающегося самолета до момента, когда стена, под которой она сидела, начала падать.
Очнувшись, она снова уставилась невидящими глазами навстречу лунному свету. Мелодия звучала так громко, что заглушала все другие звуки. Это было похоже на гимн. Лунный свет поет гимн... Она узнала его.
Это был тот самый религиозный гимн, который пел ее брат Майкл, когда бывал дома, приезжая на каникулы из семинарии. Она тогда, бывало, затыкала уши и убегала из дома. И терпеть не могла воскресений, когда мать заставляла ее ходить с братом в церковь. Как она ненавидела тогда религию!
Впервые она взглянула религию по-иному здесь, в Китае. Она увидела, каким счастливым делает Майкла его вера, какие силы вливает она в него, делая нечувствительным ко всем культурным шокам этого непостижимого континента.
И теперь Афина поняла, почему она не хотела покидать Шанхай, даже когда началась эвакуация. Ее видение подсказало ответ. Китай — это ее судьба, как и судьба Майкла. И в контексте этого видения даже смерть ее брата наполнилась новым значением. Это тоже промысел Божий. Майкл продолжает жить на своей духовной родине, потому что она смогла пустить здесь корни. Его дух будет жить здесь ее молитвами.
Тепло лунного света, которое она только теперь начала ощущать, очистило ее душу от той мучительной боли, которая не оставляла ее с той самой ночи, когда она раскаленной кочергой выжгла клеймо на теле Шен Ли.
Она согрешила, но искупила свой грех, и теперь вознаграждена тем, что ей доверено продолжить дело покойного брата. Его мир стал ее миром. Она уже больше не одинокая, перепуганная и растерянная женщина. Вера исцелила ее от этих мук так же, как и от чувства вины. Она очистилась от страха. Очистилась от ненависти.
Следующие три месяца Афина провела на улицах города, покинув дом, где она провела столько времени, съежившись от страха. Она несла духовное исцеление и тем, кто слушал ее, и тем, кто не слушал.
Работы было невпроворот. Шанхай все больше и больше походил на пустую раковину, откликавшуюся смутным эхо на пушечную канонаду и ружейные выстрелы. По ночам снаряды выныривали из низкой облачности и оглушительно взрывались, заставляя вздрагивать весь квартал. Днем японцы беспрестанно атаковали. Мало-помалу храбрые, но значительно поредевшие полки Чан Кайши оттеснялись с укрепленных позиций. Они отступали все дальше и дальше, покидая развалины того, что раньше называлось одним из крупнейших городов на континенте.
Свирепствовали болезни и эпидемии. Афина вспомнила всадников Апокалипсиса из Библии, порожденных войной. Небеса стали пепельными, а когда-то ослепительно белые здания офисов на Бунде потемнели от копоти.
Шанхай превращался в кровоточащий труп. Смерть была на каждом шагу: мгновенная от пуль и осколков или медленная от болезней. Афина старалась помочь всем. Она часто ходила через Сугайо на южную окраину города, заселенную китайской беднотой. Шла по Шанхаю, отгоняя назойливых псов и обнаглевших крыс. Джейк тоже не расставался с палкой. Встречали их китайцы по-разному. Некоторые удивлялись, что гвай-ло так хорошо владеет кантонским диалектом, другие отворачивались. Но все чувствовали целительную силу ее рук.
Осень медленно умирала, как и сам город. Близилась зима, а с ней и новые тяготы. В ноябре генералиссимус Чан наконец приказал своим войскам оставить долго удерживаемые укрепления. Они покинули город, а за ними по пятам в Шанхай вступила победоносная девяностотысячная японская армия. Японцы вышли на берег Янцзы, преследуя отступающих китайцев. Город казался вымершим. В неподвижном воздухе висел дымок пожарищ. Жуткая тишина сковала кварталы, привыкшие за многие месяцы осады к бомбардировкам.
Целые районы города были начисто разорены. Тысячи домов и фабрик сравнялись с землей. Повсюду валялись неубранные трупы. А в тех местах, где взорвались бомбы, трупы лежали штабелями и разлагались, привлекая крыс и одичавших собак.
От самой Бренан-роуд и до Гарден-бридж вытянулась шеститысячная колонна японских солдат, вступавших чеканным шагом в побежденный город. У всех на лицах были марлевые повязки. По приказу командующего гарнизоном, идущие сбоку колонны солдаты с мегафонами в руках оповещали граждан, что им надлежит приветствовать победителей «вежливыми поклонами и пожеланиями доброго здоровья».
Афина стояла в толпе, держа Джейка за руку, и с болью в сердце смотрела, как китайцы склоняются перед оккупантами, бормоча приветствия. Ей казалось, что она слышит стоны ужаса, исторгаемые этим зрелищем из уст их предков. И это унижение любимого ею народа было настолько непереносимо, что, вскрикнув, она упала рядом с Джейком и потеряла сознание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183