Теперь на доходы с недвижимости плюс его увеличившееся жалование Чжилинь мог стать совладельцем торгового судна. Его братья сомневались, что такая вещь им по плечу, но Чжилинь имел далеко идущие планы.
Уже спустились сумерки, когда он добрался до дома. Май еще не вернулась. Не теряя времени даром, Чжилинь взял перо и ручку, присел к столу и начал расчеты, прикидывая потенциальные барыши с доли в одном из кораблей, способных ходить в дальние плавания. Поглощенный вычислениями, он не сразу услышал, как в комнату вошла Май. Абсолютная тишина, последовавшая за звуком закрывающейся двери, заставила его поднять голову от ряда цифр, которые он уже написал на листе бумаги.
— Май?
Ее лицо было бледно, тело как будто одеревенело. Чжилинь вышел из-за стола, приблизился к ней и взял ее руки в свои. Они были холоднее льда.
— Во имя всех богов, что случилось?
Безмолвно подняла она на него свои глаза, и такая скорбь и тоска были в них, что он сразу понял, что Сунь Ятсена не стало.
— Он уехал в Пекин один, — с трудом разжимая губы произнесла она. — Я хотела ехать с ним. Я умоляла позволить мне ехать с ним... Но он был непоколебим в своем решении. — Чжилинь видел, что она борется с собой, чтобы не расплакаться. — Он чувствовал, что смерть приближается и он уехал туда умирать. Один. Как будто он не хотел умирать здесь, среди своей семьи...
Чжилинь всем сердцем своим почувствовал эту невосполнимую потерю. Будто добрая рука, к ласке которой он привык, вдруг исчезла.
— Наверное, он, как всегда, думал о Революции, — тихо молвил он. — Ятсен не хотел, чтобы наша память о нем была омрачена зрелищем его последних слабостей, неизбежных в умирающем человеке. Он хотел, чтобы мы помнили его сильным, цельным, рвущимся в бой.
— Пусть так, — прошептала Май. — Но мне страшно за нас всех.
* * *
Go смертью Сунь Ятсена встал неизбежный вопрос о том, кто будет его наследником на посту руководителя Гоминьдана. Как и ожидалось, наиболее очевидным кандидатом был Ху Ханмин. Его голос с трибуны партийного съезда был голосом разума и здравого смысла. Конечно, Лин Сицу противоречил ему во всем, требуя немедленной военной мобилизации. Как ни странно, Чан Кайши, раньше больше всех ратовавший за этот шаг, теперь молчал. Он сидел, насупившись, в своем кресле, окруженный адъютантами, и поглядывал на двух соперников с видом судьи. Чжилиня весьма беспокоило это в высшей степени нетипичное поведение Чана. Ведь генерал всегда считался человеком действия, и Чжилинь, как Май и Ху Ханмин, ожидал, что он заявит о своей позиции более решительно.
Но потом события, более непосредственно касающиеся Чжилиня, оттеснили на второй план борьбу за власть внутри Гоминьдана: начались его переговоры с американским тай-пэнем Бартоном Сойером относительно частичного приобретения братьями Ши одного из принадлежащих этому тай-пэню пароходов.
Хотя вначале у него с братьями была договоренность начать обрабатывать кого-нибудь из английских тай-пэней, дольше других пробывших в Китае и поэтому более окитаившихся, но Чжилинь считал, что надо искать более податливого. И тогда он заметил, что за последние полгода один из тай-пэней постоянно опаздывает вносить положенные портовые сборы: Бартон Сойер и Сыновья. Он сказал братьям, что надо воспользоваться этой слабинкой американца. В конце концов, после долгих споров, братья дали Чжилиню полномочия прозондировать почву.
И вот, отключившись на время от партийных склок, Чжилинь, одетый в свой лучший легкий, костюм, сидел в вестибюле офиса фирмы Сойер и Сыновья в здании Американской концессии в Шанхае. Напротив него за столиком парился затянутый в тройку молодой американец. Всем своим видом он тщился внушить этому варвару-китайцу представление о себе как о важной шишке. Продержав посетителя в передней достаточное количество времени, молодой человек пригласил Чжилиня пройти внутрь.
Бартон Сойер был широкоплечий мужчина с мясистым лицом, до того красным, что Чжилинь почему-то почувствовал себя неудобно и отвел глаза. Он пожал протянутую ему руку, стараясь делать это в точности так, как это делают европейцы, и стиснул ее пропорционально давлению, которое ощущала его рука. Большинство из его соотечественников морщились в таких случаях, почувствовав, как их руку стискивает чужая рука, и спешили ее выдернуть поскорее.
Сойер улыбнулся.
— Я вижу, вы знаете, как надо пожимать руку. — У него был громкий, лающий голос, который неприятно резанул Чжилиня по нервам, Но он, конечно, и глазом не моргнул. — В штате, откуда я родом, в Вирджинии, человека определяют по его рукопожатию. Мой батя ни за что не стал бы иметь дело с человеком, у которого потное, вялое рукопожатие.
Удивительнее люди эти американцы, - подумал Чжилинь. — Как будто каждый, с кем они вступают в контакт, должен знать про место, откуда они родом. Как будто континент на другой стороне земного шара для любого здесь — открытая книга.
—Проходите, — говорил между тем Сойер, гостеприимно проведя рукой. — Давайте сядем вон туда, где нам будет поудобнее.
Он направил Чжилиня к пухлому диванчику, очевидно, привезенному из-за океана. Опустившись на него, Чжилинь нашел его чрезвычайно неудобным, но решил мужественно терпеть. Надо акклиматизироваться в этом мире «чужеземных чертей», - внушал он себе.
— Итак, — обратился к нему Сойер все тем же зычным голосом, хотя они сидели совсем рядом. — Чем могу служить?
Никакого чая, никакой цивилизованной беседы, чтобы расположить к себе гостя и почувствовать, с чем тот пришел. У Чжилиня просто дух захватило от подобной бестактности, но он одернул себя и поклялся мысленно, что это в последний раз манеры чужеземца шокировали его.
— Насколько мне известно, ежемесячная десятина, которую все тай-пэни обязаны вносить в казну города Шанхая, от вашей фирмы опять не поступила.
— Ага, теперь я вас узнал! — воскликнул Сойер, щелкнув пальцами. — Вы работаете в портовой инспекции. — Он нахмурился. — С каких это пор мандарины начали посылать клерков собирать пошлину?
— Я здесь не по долгу службы, — мягко ответил Чжилинь.
— Вот как? — Американец окинул его взглядом сверху вниз. — Вы, значит, пришли сюда не для того, чтобы требовать уплаты портовых сборов?
— Нет, сэр.
Сойер протянул руку к столику, достал сигару из пахучей коробки. Не спеша откусил ее кончик и выплюнул на ковер. Так же лениво зажег спичку и затянулся несколько раз, наслаждаясь ароматным дымом.
— Ну знаешь, сынок, нахальства у тебя хоть отбавляй!
— Он начал подыматься. — Явиться ко мне и... Нет у меня времени, черт побери, чтобы...
— У вас вообще не будет времени, — оборвал его Чжилинь, — если вы не внесете в казну порта все, что задолжали.
— Это не ваше дело, — ответил Сойер ледяным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Уже спустились сумерки, когда он добрался до дома. Май еще не вернулась. Не теряя времени даром, Чжилинь взял перо и ручку, присел к столу и начал расчеты, прикидывая потенциальные барыши с доли в одном из кораблей, способных ходить в дальние плавания. Поглощенный вычислениями, он не сразу услышал, как в комнату вошла Май. Абсолютная тишина, последовавшая за звуком закрывающейся двери, заставила его поднять голову от ряда цифр, которые он уже написал на листе бумаги.
— Май?
Ее лицо было бледно, тело как будто одеревенело. Чжилинь вышел из-за стола, приблизился к ней и взял ее руки в свои. Они были холоднее льда.
— Во имя всех богов, что случилось?
Безмолвно подняла она на него свои глаза, и такая скорбь и тоска были в них, что он сразу понял, что Сунь Ятсена не стало.
— Он уехал в Пекин один, — с трудом разжимая губы произнесла она. — Я хотела ехать с ним. Я умоляла позволить мне ехать с ним... Но он был непоколебим в своем решении. — Чжилинь видел, что она борется с собой, чтобы не расплакаться. — Он чувствовал, что смерть приближается и он уехал туда умирать. Один. Как будто он не хотел умирать здесь, среди своей семьи...
Чжилинь всем сердцем своим почувствовал эту невосполнимую потерю. Будто добрая рука, к ласке которой он привык, вдруг исчезла.
— Наверное, он, как всегда, думал о Революции, — тихо молвил он. — Ятсен не хотел, чтобы наша память о нем была омрачена зрелищем его последних слабостей, неизбежных в умирающем человеке. Он хотел, чтобы мы помнили его сильным, цельным, рвущимся в бой.
— Пусть так, — прошептала Май. — Но мне страшно за нас всех.
* * *
Go смертью Сунь Ятсена встал неизбежный вопрос о том, кто будет его наследником на посту руководителя Гоминьдана. Как и ожидалось, наиболее очевидным кандидатом был Ху Ханмин. Его голос с трибуны партийного съезда был голосом разума и здравого смысла. Конечно, Лин Сицу противоречил ему во всем, требуя немедленной военной мобилизации. Как ни странно, Чан Кайши, раньше больше всех ратовавший за этот шаг, теперь молчал. Он сидел, насупившись, в своем кресле, окруженный адъютантами, и поглядывал на двух соперников с видом судьи. Чжилиня весьма беспокоило это в высшей степени нетипичное поведение Чана. Ведь генерал всегда считался человеком действия, и Чжилинь, как Май и Ху Ханмин, ожидал, что он заявит о своей позиции более решительно.
Но потом события, более непосредственно касающиеся Чжилиня, оттеснили на второй план борьбу за власть внутри Гоминьдана: начались его переговоры с американским тай-пэнем Бартоном Сойером относительно частичного приобретения братьями Ши одного из принадлежащих этому тай-пэню пароходов.
Хотя вначале у него с братьями была договоренность начать обрабатывать кого-нибудь из английских тай-пэней, дольше других пробывших в Китае и поэтому более окитаившихся, но Чжилинь считал, что надо искать более податливого. И тогда он заметил, что за последние полгода один из тай-пэней постоянно опаздывает вносить положенные портовые сборы: Бартон Сойер и Сыновья. Он сказал братьям, что надо воспользоваться этой слабинкой американца. В конце концов, после долгих споров, братья дали Чжилиню полномочия прозондировать почву.
И вот, отключившись на время от партийных склок, Чжилинь, одетый в свой лучший легкий, костюм, сидел в вестибюле офиса фирмы Сойер и Сыновья в здании Американской концессии в Шанхае. Напротив него за столиком парился затянутый в тройку молодой американец. Всем своим видом он тщился внушить этому варвару-китайцу представление о себе как о важной шишке. Продержав посетителя в передней достаточное количество времени, молодой человек пригласил Чжилиня пройти внутрь.
Бартон Сойер был широкоплечий мужчина с мясистым лицом, до того красным, что Чжилинь почему-то почувствовал себя неудобно и отвел глаза. Он пожал протянутую ему руку, стараясь делать это в точности так, как это делают европейцы, и стиснул ее пропорционально давлению, которое ощущала его рука. Большинство из его соотечественников морщились в таких случаях, почувствовав, как их руку стискивает чужая рука, и спешили ее выдернуть поскорее.
Сойер улыбнулся.
— Я вижу, вы знаете, как надо пожимать руку. — У него был громкий, лающий голос, который неприятно резанул Чжилиня по нервам, Но он, конечно, и глазом не моргнул. — В штате, откуда я родом, в Вирджинии, человека определяют по его рукопожатию. Мой батя ни за что не стал бы иметь дело с человеком, у которого потное, вялое рукопожатие.
Удивительнее люди эти американцы, - подумал Чжилинь. — Как будто каждый, с кем они вступают в контакт, должен знать про место, откуда они родом. Как будто континент на другой стороне земного шара для любого здесь — открытая книга.
—Проходите, — говорил между тем Сойер, гостеприимно проведя рукой. — Давайте сядем вон туда, где нам будет поудобнее.
Он направил Чжилиня к пухлому диванчику, очевидно, привезенному из-за океана. Опустившись на него, Чжилинь нашел его чрезвычайно неудобным, но решил мужественно терпеть. Надо акклиматизироваться в этом мире «чужеземных чертей», - внушал он себе.
— Итак, — обратился к нему Сойер все тем же зычным голосом, хотя они сидели совсем рядом. — Чем могу служить?
Никакого чая, никакой цивилизованной беседы, чтобы расположить к себе гостя и почувствовать, с чем тот пришел. У Чжилиня просто дух захватило от подобной бестактности, но он одернул себя и поклялся мысленно, что это в последний раз манеры чужеземца шокировали его.
— Насколько мне известно, ежемесячная десятина, которую все тай-пэни обязаны вносить в казну города Шанхая, от вашей фирмы опять не поступила.
— Ага, теперь я вас узнал! — воскликнул Сойер, щелкнув пальцами. — Вы работаете в портовой инспекции. — Он нахмурился. — С каких это пор мандарины начали посылать клерков собирать пошлину?
— Я здесь не по долгу службы, — мягко ответил Чжилинь.
— Вот как? — Американец окинул его взглядом сверху вниз. — Вы, значит, пришли сюда не для того, чтобы требовать уплаты портовых сборов?
— Нет, сэр.
Сойер протянул руку к столику, достал сигару из пахучей коробки. Не спеша откусил ее кончик и выплюнул на ковер. Так же лениво зажег спичку и затянулся несколько раз, наслаждаясь ароматным дымом.
— Ну знаешь, сынок, нахальства у тебя хоть отбавляй!
— Он начал подыматься. — Явиться ко мне и... Нет у меня времени, черт побери, чтобы...
— У вас вообще не будет времени, — оборвал его Чжилинь, — если вы не внесете в казну порта все, что задолжали.
— Это не ваше дело, — ответил Сойер ледяным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183