Надо отдать ему должное, Чжилинь пытался объяснить ей неизъяснимое, как в свое время пытался растолковать ей буддийские категории. Хотя Афина и могла расширить свой микромир до уровня макромира, что само по себе было достижением для гвай-ло, но она оказалась не в силах постичь единство мира, которое является самой сутью жизни.
Но это не было для него причиной, чтобы любить ее меньше. Он просто не мог любить ее с той силой, которой хотел и обязан был ее любить.
Но постепенно Афина начала чувствовать изменения в силовом поле, окружающем ее Она не знала, в чем тут дело, а просто ощущала, что атмосфера вокруг нее стала не та. Сначала она относила это к своему физиологическому состоянию. Ребенок уже полностью сформировался внутри нее и был очень активным Чем ближе был день родов, тем больше изменялось ее тело, приспосабливаясь к тому, что должно было последовать за рождением ребенка. Все привычное казалось совсем другим.
Когда и почему она начала подозревать, что с Чжилинем не все ладно, она и сама не знала. Грандиозность процессов, происходивших внутри нее, в конце концов сказалась и на ее душевном состоянии. Долгие дни сидела она над своими черепками и костями, потерявшими уже для нее всякий интерес, задумываясь о новой жизни, ожидающей ее. Она злилась на все и на всех. Она чувствовала, что ей не хватает воздуха в этом бессердечном мире.
Она подозревала Чжилиня.
В чем, она и сама не знала. Ей казалось, что она замечает, как уходит куда-то в песок та самая сила, которую она почувствовала в нем с их самой первой встречи. Она ловила себя на том, что вспоминает тот солнечный день на кладбище. Вспоминает, как солнце грело ее щеку, как сладко пели птицы, как смотрел на нее Чжилинь. И за этими воспоминаниями неизменно следовал чудовищный шквал ее сегодняшних подозрений.
Она хотела, чтобы он был с ней чаще, она прямо-таки приходила в отчаяние от одиночества. В такие минуты она охватывала свой вздувшийся живот, как будто хотела защитить еще не рожденное дитя от безотцовщины. Мысль, что муж может покинуть ее, наполняла Афину безрассудным страхом. Остаться одной с ребенком на руках в объятом смутой Китае, в стране, которая вот-вот вступит в войну, — это было ужасно.
Но затем она закрывала глаза, заставляя себя дышать глубоко и ровно, пока не успокоится. Придя в себя, она спрашивала себя, что с ней такое творится? Чжилинь любит ее, полюбит он и малыша. И куда он запропастился? Почему он не идет? И с этой мыслю она засыпала.
* * *
Что касается Чжилиня, то он, бывая с Шен Ли, не чувствовал за собой вины. Во-первых, в те времена все в Китае имели любовниц. Во-вторых, — и это главное, — он не чувствовал, что его встречи с Шен Ли каким-либо образом отдаляют его от Афины и новорожденного младенца, которого она нарекла Джейком в честь своего деда-археолога. Поскольку та часть его души, которую Афина не могла понять, теперь нашла для себя подкормку, он стал счастливее, свободнее.
После того, как Шен Ли вошла в его жизнь, тот скрытый страх, который он испытывал перед Афиной, куда-то улетучился. Лаская Шен Ли, он не испытывал того ощущения, будто теряет себя. Наоборот, то, что отнимала у него любовь к гвай-ло, беззаветная преданность Шен Ли ему возвращала. Менее чем через два года после того, как он забрал ее у Цзю Симина, она родила ему мальчика. Он явился в этот мир на целых шесть недель раньше положенного срока желтушным недомерком. Шен Ли день и ночь хлопотала над малышом, позволяя себе поспать час или два вместе с ним, но не более того. Чжилинь старался быть с ней так долго, как мог себе позволить, но понимал, что этого явно не достаточно. Примерно год назад он забрал ее из дома своего приятеля и поселил ее в Маленьком домике, который специально купил для нее.
Но были и другие трудности, которые надо было преодолевать. Рождение ребенка только осложнило их. Война с Японией, которая так долго бродила над страной, как грозовая туча, в конце концов грянула. Сражения развернулись по всему северо-востоку, и Шанхай стал прифронтовым городом. Какое-то время армия сдерживала натиск японской военной машины, но Чжилинь понимал, что неизбежный конец близок.
Начало военных действий, естественно, сделало тайну происхождения Шен Ли еще более опасной. Настолько опасной, что Чжилинь не решился нанять ома — няньку — для младенца, чтобы облегчить существование Шен Ли, боясь, как бы информация о ее японском происхождении не просочилась в город. В параноидальном климате Шанхая она тогда бы просто не выжила.
Теперь Чжилиню надо было думать и о детях, что особенно его жизнь. Шел октябрь 1936 года. Японская армия заняла большинство крупных городов на севере. Они контролировали все главные пути сообщения. На юге в их руках оказалась обширная территория от долины реки Янцзы до самого Гуанчжоу. Да и на Шанхайском плацдарме они уже начали перехватывать инициативу.
Для страны наступил тот критический момент, который Чжилинь давно предвидел. Пришло время, когда он должен был начинать действовать, иначе его шанс будет упущен навсегда. Это, конечно, будет связано с огромными жертвами для него самого. Какими, пока трудно было сказать, поскольку последствия его действий скажутся не так скоро. И он также понимал, что в большой игре, которую он затевал, как и в вэй ци, сделанного хода не вернешь.
Когда он был с Афиной или с Шен Ли, когда он держал на руках детей, он чувствовал, что его решимость колеблется. Он не мог тогда не думать о боли, которую он неминуемо принесет людям, которых любил больше всего на свете. Но он также понимал, что это в нем говорит эгоист. Кроме человеческих страданий есть еще и агония страны, погибающей на его глазах. И если его усилия помогут свернуть страну с этого самоубийственного пути, то любые жертвы будут оправданы.
Тем не менее, находясь рядом с Афиной или с Шен Ли, он очень страдал. Глубокой ночью он бесшумно подымался с постели, покидая тепло и уют, создаваемый женским телом. И сидел, прислушиваясь к шорохам ночи, совсем один в огромной мире, и слезы жалости к самому себе катились по его щекам.
Сейчас он человек с двумя семьями, а скоро у него не будет ни одной. Тогда он уже не сможет позволить себе роскоши такого самоедства. Он слышал зов Китая, его Родины.
* * *
Как всегда в его жизни, именно японцы доконали его. Именно из-за них, из-за тайны рождения Шен Ли, Чжилинь не мог допустить, чтобы кто-либо находился с ней в доме.
Ли Цы — она настояла, чтобы ребенка назвали Началом Осени, потому что он родился в последнюю среду августа, — выкарабкался из первого в своей жизни букета детских заболеваний и набрал вес. Но он все-таки оставался слабым ребенком, и Шен Ли постоянно пичкала его всякими микстурами.
Однажды, в отсутствии Чжилиня Ли Цы опять заболел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Но это не было для него причиной, чтобы любить ее меньше. Он просто не мог любить ее с той силой, которой хотел и обязан был ее любить.
Но постепенно Афина начала чувствовать изменения в силовом поле, окружающем ее Она не знала, в чем тут дело, а просто ощущала, что атмосфера вокруг нее стала не та. Сначала она относила это к своему физиологическому состоянию. Ребенок уже полностью сформировался внутри нее и был очень активным Чем ближе был день родов, тем больше изменялось ее тело, приспосабливаясь к тому, что должно было последовать за рождением ребенка. Все привычное казалось совсем другим.
Когда и почему она начала подозревать, что с Чжилинем не все ладно, она и сама не знала. Грандиозность процессов, происходивших внутри нее, в конце концов сказалась и на ее душевном состоянии. Долгие дни сидела она над своими черепками и костями, потерявшими уже для нее всякий интерес, задумываясь о новой жизни, ожидающей ее. Она злилась на все и на всех. Она чувствовала, что ей не хватает воздуха в этом бессердечном мире.
Она подозревала Чжилиня.
В чем, она и сама не знала. Ей казалось, что она замечает, как уходит куда-то в песок та самая сила, которую она почувствовала в нем с их самой первой встречи. Она ловила себя на том, что вспоминает тот солнечный день на кладбище. Вспоминает, как солнце грело ее щеку, как сладко пели птицы, как смотрел на нее Чжилинь. И за этими воспоминаниями неизменно следовал чудовищный шквал ее сегодняшних подозрений.
Она хотела, чтобы он был с ней чаще, она прямо-таки приходила в отчаяние от одиночества. В такие минуты она охватывала свой вздувшийся живот, как будто хотела защитить еще не рожденное дитя от безотцовщины. Мысль, что муж может покинуть ее, наполняла Афину безрассудным страхом. Остаться одной с ребенком на руках в объятом смутой Китае, в стране, которая вот-вот вступит в войну, — это было ужасно.
Но затем она закрывала глаза, заставляя себя дышать глубоко и ровно, пока не успокоится. Придя в себя, она спрашивала себя, что с ней такое творится? Чжилинь любит ее, полюбит он и малыша. И куда он запропастился? Почему он не идет? И с этой мыслю она засыпала.
* * *
Что касается Чжилиня, то он, бывая с Шен Ли, не чувствовал за собой вины. Во-первых, в те времена все в Китае имели любовниц. Во-вторых, — и это главное, — он не чувствовал, что его встречи с Шен Ли каким-либо образом отдаляют его от Афины и новорожденного младенца, которого она нарекла Джейком в честь своего деда-археолога. Поскольку та часть его души, которую Афина не могла понять, теперь нашла для себя подкормку, он стал счастливее, свободнее.
После того, как Шен Ли вошла в его жизнь, тот скрытый страх, который он испытывал перед Афиной, куда-то улетучился. Лаская Шен Ли, он не испытывал того ощущения, будто теряет себя. Наоборот, то, что отнимала у него любовь к гвай-ло, беззаветная преданность Шен Ли ему возвращала. Менее чем через два года после того, как он забрал ее у Цзю Симина, она родила ему мальчика. Он явился в этот мир на целых шесть недель раньше положенного срока желтушным недомерком. Шен Ли день и ночь хлопотала над малышом, позволяя себе поспать час или два вместе с ним, но не более того. Чжилинь старался быть с ней так долго, как мог себе позволить, но понимал, что этого явно не достаточно. Примерно год назад он забрал ее из дома своего приятеля и поселил ее в Маленьком домике, который специально купил для нее.
Но были и другие трудности, которые надо было преодолевать. Рождение ребенка только осложнило их. Война с Японией, которая так долго бродила над страной, как грозовая туча, в конце концов грянула. Сражения развернулись по всему северо-востоку, и Шанхай стал прифронтовым городом. Какое-то время армия сдерживала натиск японской военной машины, но Чжилинь понимал, что неизбежный конец близок.
Начало военных действий, естественно, сделало тайну происхождения Шен Ли еще более опасной. Настолько опасной, что Чжилинь не решился нанять ома — няньку — для младенца, чтобы облегчить существование Шен Ли, боясь, как бы информация о ее японском происхождении не просочилась в город. В параноидальном климате Шанхая она тогда бы просто не выжила.
Теперь Чжилиню надо было думать и о детях, что особенно его жизнь. Шел октябрь 1936 года. Японская армия заняла большинство крупных городов на севере. Они контролировали все главные пути сообщения. На юге в их руках оказалась обширная территория от долины реки Янцзы до самого Гуанчжоу. Да и на Шанхайском плацдарме они уже начали перехватывать инициативу.
Для страны наступил тот критический момент, который Чжилинь давно предвидел. Пришло время, когда он должен был начинать действовать, иначе его шанс будет упущен навсегда. Это, конечно, будет связано с огромными жертвами для него самого. Какими, пока трудно было сказать, поскольку последствия его действий скажутся не так скоро. И он также понимал, что в большой игре, которую он затевал, как и в вэй ци, сделанного хода не вернешь.
Когда он был с Афиной или с Шен Ли, когда он держал на руках детей, он чувствовал, что его решимость колеблется. Он не мог тогда не думать о боли, которую он неминуемо принесет людям, которых любил больше всего на свете. Но он также понимал, что это в нем говорит эгоист. Кроме человеческих страданий есть еще и агония страны, погибающей на его глазах. И если его усилия помогут свернуть страну с этого самоубийственного пути, то любые жертвы будут оправданы.
Тем не менее, находясь рядом с Афиной или с Шен Ли, он очень страдал. Глубокой ночью он бесшумно подымался с постели, покидая тепло и уют, создаваемый женским телом. И сидел, прислушиваясь к шорохам ночи, совсем один в огромной мире, и слезы жалости к самому себе катились по его щекам.
Сейчас он человек с двумя семьями, а скоро у него не будет ни одной. Тогда он уже не сможет позволить себе роскоши такого самоедства. Он слышал зов Китая, его Родины.
* * *
Как всегда в его жизни, именно японцы доконали его. Именно из-за них, из-за тайны рождения Шен Ли, Чжилинь не мог допустить, чтобы кто-либо находился с ней в доме.
Ли Цы — она настояла, чтобы ребенка назвали Началом Осени, потому что он родился в последнюю среду августа, — выкарабкался из первого в своей жизни букета детских заболеваний и набрал вес. Но он все-таки оставался слабым ребенком, и Шен Ли постоянно пичкала его всякими микстурами.
Однажды, в отсутствии Чжилиня Ли Цы опять заболел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183