– Не знаю, Триш. А с чего бы?
– Кто-то рассказал им очень много о моем прошлом, это не имеет отношения к Шарлотте, но полиция истолковала это как повод подозревать меня в… – Триш умолкла. – В причинении ей вреда. Мне интересно, не от Бена ли пошла часть информации.
Белла немного подумала, а потом встряхнула своими светлыми кудрями.
– Сомневаюсь. Насколько я могу судить по его рассказам, о вас они сведения не собирали, а учитывая его отношение к вам, я не думаю, чтобы он сообщил им что-нибудь вам во вред. Хотите поесть, пока ждете его?
Белла приготовила сандвичи с тонко нарезанной ветчиной, салатом и майонезом, и они поели прямо на кухне за рабочим столом. После чего, поскольку говорить было больше не о чем, а Бен так и не появился, Триш поехала домой, а Белла отправилась за Дейзи.
Вернувшись в свою квартиру, Триш набрала номер Антонии, полная решимости сделать еще одну попытку, несмотря на поздний час.
– Да? – раздался ее встревоженный голос.
– Привет, это я, Триш, – быстро проговорила она. – Ты получила мое сообщение?
– Я получила их все. Поскольку нам практически не о чем говорить, я решила не тратить время на ответные звонки.
– Антония, прошу тебя, – взмолилась Триш, страдая от враждебности кузины. – Пожалуйста, если наши отношения хоть когда-нибудь что-то для тебя значили, скажи мне, что не ты рассказала полиции всю эту чушь, будто я причиняла травмы детям, за которыми присматривала.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какие дети? Триш, чем ты занималась?
– Я ничем не занималась. В том-то и дело. Но кто-то сказал полиции, что занималась.
– И ты решила, что это я? Триш, как ты могла? – Негодование ее казалось почти искренним. – Я ни слова им не сказала, кроме первого дня, когда объяснила, что ты бываешь в этом доме и что ты моя троюродная сестра.
– Разве они не спрашивали обо мне и Шарлотте? Про тот вечер, когда я отвела ее в постель?
– Ах, это, – с удивлением проговорила Антония. – Да, конечно. И я рассказала им все, что знала, совсем немногое. Что ты вызвалась отвести ее назад в спальню и оставалась с ней двадцать минут.
– Они спросили, что я делала?
– Конечно, спросили. И разумеется, я сказала им, что ты не делала ничего из того, что они предполагают. Триш, как ты можешь? В разгар всего этого? По-моему, мне и так достаточно.
– Антония, прости! Я не хотела тебя обидеть. Я просто хотела убедиться, что ты не думаешь, будто я могла… причинить Шарлотте вред.
– Может, заткнешься? – заорала она. – Я слышать этого не могу! Вы без конца пристаете ко мне, все вы, убеждая, что не причинили ей вреда. Все мы знаем, что кто-то это сделал. Я не могу доверять никому из вас. Это невыносимо! Я больше не хочу разговаривать!
– Антония! Антония! – Триш услышала ровный гудок, означавший, что на том конце положили трубку. Гнев ее отступил, но боль осталась. Мысль о том, что Антония, которая так давно ее знает, могла посчитать ее способной причинить вред Шарлотте – ребенку вообще, – была нестерпима. И в то же время картина горя Антонии, когда рядом только изменник Роберт и Ники, тоже была ужасной. Если бы Триш не была абсолютно уверена, что Антония сильно рассердится, то немедленно прыгнула бы в машину и помчалась бы в Кенсингтон.
Глава двадцать четвертая
На следующее утро Триш снова разбудил почтальон. Он, казалось, был разочарован при виде ее длинной, измятой футболки с изображением женщины на вершине горы и надписью «Женщина наверху» и вручил ей еще один тяжелый пакет от исполненного надежд издателя.
– Спасибо, – сказала Триш, моргая заспанными глазами.
Спалось ей лучше, возможно благодаря заключенному с Беллой миру, а возможно, просто потому, что организм в конце концов востребовал необходимый ему сон. В результате Триш пошатывало и очень хотелось пить.
Две большие кружки чая, а потом долгий, горячий душ – и она начала толком просыпаться. Одевшись, она сразу же вскрыла пакет Криса и обнаружила там новые, еще более страшные свидетельства жестокостей, совершенных над детьми взрослыми, которым они доверяли. Не в силах заниматься этим именно сейчас, Триш сложила материалы рядом с кипами других бумаг на своем длинном, захламленном столе и принялась анализировать собственные, так долго подавляемые страхи.
Через некоторое время она набрала Эммин номер, в глубине души надеясь попасть на автоответчик, но в этот раз трубку сняла сама Эмма.
– О, все не так плохо, – сказала она в ответ на первый вопрос Триш. – Нам предложили за эту квартиру столько, что у меня еще останутся деньги на депозит за собственное жилье. И иногда мне даже нравится быть одной.
– Ну и хорошо!
– Но потом я срываюсь. Я могу тебе чем-то помочь, Триш?
– Эмма, ты помнишь день, когда ездила к Антонии проводить тест на полиграфе?
– Конечно.
– Когда ты потом приехала сюда, ты сказала одну странную вещь: что мне бы следовало волноваться из-за Антонии, а не из-за Ники. Что ты имела в виду?
– Не помню. А я так сказала?
– Да.
Последовало краткое молчание, прежде чем Эмма осторожно произнесла:
– Пожалуй, она мне не понравилась. И я подумала, что резкая тирада, с которой она налетела на Ники, была недоброй и довольно глупой, но потом я напомнила себе, что она ничего не знает про детекторы лжи и не могла понимать, насколько контрпродуктивно ведет себя. Кажется, это все. Она показалась мне очень неприятной женщиной.
– А! Значит, ты не имела в виду, что она могла что-то сделать с Шарлоттой?
– Боже мой, Триш, нет, конечно! Она мать Шарлотты. Да и вообще, она же была за границей.
– Да. У меня уже ум за разум заходит, Эмма. Не обращай внимания.
– Мне кажется, ты уже плохо владеешь собой, Триш. Ничего удивительного. Это, должно быть, ужасно.
– Да. Спасибо, Эмма. Послушай, мне надо ехать.
– Ладно. Обращайся, если еще что-то потребуется.
– Обязательно. Пока.
Триш положила трубку, понимая, что не может это так оставить. Придется все-таки поговорить с Антонией. Она купит цветы и сделает вид, что извиняется за поздний ночной звонок. С этого она начнет, а потом просто заставит Антонию говорить. Что-нибудь придумает.
Рядом с домом хороших цветочных магазинов не было, поэтому Триш остановилась на полпути в Кенсингтон у своего любимого магазина, где подобрала ярко-красные и ярко-синие цветы, из которых составили тугой, округлый букет, связав его рафией. Осторожно положив на переднее сиденье завернутые в жесткий прозрачный целлофан цветы, Триш пробралась по раздражающе забитым улицам к дому Антонии, припарковалась у счетчика и позвонила в дверь.
Звук пылесоса внутри был настолько громким, что ей пришлось позвонить второй раз, а потом постучать, прежде чем ее услышали. В конце концов рев агрегата резко оборвался, послышалось бормотание по-испански и звук тяжелых шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76