— Вы только что слышали два энергичных прошения о милосердии от имени ответчиков. Мне представляется счастливым стечением обстоятельств то, что наши замечательные защитники, мистер Флеминг и мистер Смит, не были в доме Клаттеров в ту роковую ночь, — весьма счастливым для них, поскольку, если бы тогда они молили преступников о милости к обреченным жертвам — наутро мы нашли бы больше чем четыре трупа.
Когда Грин был еще мальчиком и жил в своем родном Кентукки, его прозвали Розанчиком; этой кличкой он был обязан розовым пятнам, выступающим на лице, когда он волновался. И теперь, по мере того как он расхаживал перед присяжными, сознание важности собственной миссии разгорячило Грина и покрыло его лицо заплатами румянца.
— Я не имею ни малейшего желания вести теологические дебаты. Но я предвидел, что защита в поисках аргументов против смертной казни прибегнет к Священному Писанию. Вы слышали цитату из Библии. Но я тоже умею читать. — Он раскрыл Ветхий Завет. — И вот что о предмете обсуждения сказано в Библии. «Исход», глава двадцатая, стих тринадцатый — одна из десяти заповедей: «Не убий». Это относится к незаконному убийству. В этом нет сомнений, ибо в следующей главе, стих двенадцатый, написано о том, какая кара ждет того, кто нарушил эту заповедь: «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти». Вероятно, вы, мистер Флеминг, считаете, что все это изменилось, когда явился Христос. Это неверно. Ибо Христос говорил: «Не думайте, что я пришел разрушить закон или пророков. Я пришел не разрушать, но исполнять». И наконец, — Грин неловко повернулся и, казалось, случайно закрыл Библию, после чего присутствующие в зале юристы с усмешкой начали подталкивать друг друга локтями, поскольку это был древнейший судебный трюк — адвокат, зачитывая цитату из Священного Писания, притворяется, что потерял нужное место, и говорит, в точности как это сделал Грин: «Ничего страшного. Думаю, я смогу процитировать по памяти. Книга Бытия, глава девятая, стих шестой: „Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека". Но, — продолжал Грин, — я не вижу смысла обсуждать здесь Библию. В нашем штате за убийство первой степени предусматривается наказание в виде пожизненного заключения или смерти на виселице. Таков закон. Вы, господа, обязаны провести его в жизнь. И если когда-нибудь высшая мера наказания бывает оправдана, так это тот самый случай. Это странные, зверские убийства. Четверо ваших сограждан были забиты, словно кабаны на бойне. И во имя чего? Не из мести или ненависти, а ради денег. Денег. Это холодный расчет — столько-то унций серебра за унцию крови. И как же дешево были оценены эти жизни! Сорок долларов — вся нажива! Десять долларов за жизнь! — Он крутанулся на каблуках и ткнул пальцем в сторону Хикока и Смита: — Они пришли вооруженные ружьем и кинжалом . Они пришли грабить и убивать. — Голос его дрогнул и оборвался, словно задушенный силой его ненависти к жизнерадостно жующим жвачку ответчикам. Вновь обернувшись к присяжным, он хрипло спросил: — Что вы намерены делать? Что вы намерены делать с этими людьми, которые связали человека по рукам и ногам, перерезали ему горло и погасили его разум? Присудить им минимальное предусмотренное наказание? Да, и ведь это только один пункт обвинения из четырех. А как же быть с Кеньоном Клаттером, юным, только начинающим жить мальчиком, которого связали и заставили беспомощно глядеть на предсмертные мучения отца? Или с молоденькой Нэнси Клаттер, которая слышала выстрелы и знала, что ее очередь следующая. Нэнси, которая умоляла: „Не надо! О, пожалуйста, не надо. Пожалуйста! Пожалуйста!" Какая агония! Какая кошмарная пытка! И остается еще мать, связанная и лишенная возможности кричать, вынужденная слушать, как ее муж и любимые дети умирают один за другим. Слушать, как убийцы — те самые, кого вы видите перед собой, — наконец входят в ее комнату, находят лучом фонаря ее глаза и последним выстрелом ставят точку».
Грин, распалившись, дотронулся до чирия, созревшего на тыльной стороне шеи, нарыва, который, подобно своему яростному обладателю, казалось, вот-вот лопнет.
— Итак, господа, что вы намерены делать? Дать им минимум? Отправить их назад в колонию и тем самым дать им возможность бежать или получить досрочное освобождение? Когда они в следующий раз отправятся убивать, жертвами могут стать члены вашей семьи. Говорю вам, — торжественно произнес он, окидывая присяжных таким взглядом, словно бросал вызов каждому, — порой чудовищные преступления совершаются лишь оттого, что некогда трусливые присяжные отказались выполнить свой долг. Итак, господа, теперь решение полностью на вашей совести.
Он сел. Уэст шепнул ему:
— Мастерская работа, сэр.
Но несколько слушателей отнеслись к речи Грина с меньшим восторгом; и после того как жюри удалилось для обсуждения приговора, один молодой репортер из Оклахомы и его коллега из «Канзас-Сити стар», Ричард Парр, обменялись довольно острыми репликами. По мнению оклахомца, обращение Грина было «разжигающим», зверским.
— Он просто сказал правду, — возразил Парр. — Правда может быть и зверской, если, конечно, так говорят.
— Но он не должен был бить так сильно. Это несправедливо.
— Что несправедливо?
— Да весь суд. Парням не дали никаких шансов.
— Хороший же шанс они дали Нэнси Клаттер.
— Перри Смит… Боже мой, у него такая искалеченная судьба…
Парр сказал:
— Многие люди могли бы померяться своими слезливыми историями с этим ублюдком. В том числе я сам. Может, я и много пью, но будь я проклят, если когда-нибудь хладнокровно убивал людей.
— Ага, а повесить ублюдка — это, по-вашему, как? По-моему, это тоже чертовски хладнокровное убийство.
Преподобный Пост, подслушав этот диалог, тоже решил высказаться.
— Поглядите, — сказал он, показав спорящим фотографию портрета Иисуса, написанного Пери Смитом, — человек, который сумел создать такую картину, не может быть абсолютно плох. И все же трудно решить, что с такими делать. Высшая мера — это не выход: она не дает грешнику времени подготовится к встрече с Богом. Иногда я прихожу в отчаяние. — Пост был веселый малый с золотыми зубами и седыми волосами, выступающими надо лбом треугольником. Он весело повторил: — Иногда я прихожу в отчаяние. Иногда мне кажется, что старый Дока-Дикарь был прав. — Дока-Дикарь, о котором он говорил, был вымышленный герой, популярный среди юных читателей дешевых журнальчиков старшего поколения. — Если помните, мальчики, Дока-Дикарь был своего рода суперменом. Он добился профессионализма во всех областях — в медицине, науке, философии, искусстве. Не много было такого, чего бы старый Дока не знал или не мог сделать. Один раз он решил избавить мир от преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Когда Грин был еще мальчиком и жил в своем родном Кентукки, его прозвали Розанчиком; этой кличкой он был обязан розовым пятнам, выступающим на лице, когда он волновался. И теперь, по мере того как он расхаживал перед присяжными, сознание важности собственной миссии разгорячило Грина и покрыло его лицо заплатами румянца.
— Я не имею ни малейшего желания вести теологические дебаты. Но я предвидел, что защита в поисках аргументов против смертной казни прибегнет к Священному Писанию. Вы слышали цитату из Библии. Но я тоже умею читать. — Он раскрыл Ветхий Завет. — И вот что о предмете обсуждения сказано в Библии. «Исход», глава двадцатая, стих тринадцатый — одна из десяти заповедей: «Не убий». Это относится к незаконному убийству. В этом нет сомнений, ибо в следующей главе, стих двенадцатый, написано о том, какая кара ждет того, кто нарушил эту заповедь: «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти». Вероятно, вы, мистер Флеминг, считаете, что все это изменилось, когда явился Христос. Это неверно. Ибо Христос говорил: «Не думайте, что я пришел разрушить закон или пророков. Я пришел не разрушать, но исполнять». И наконец, — Грин неловко повернулся и, казалось, случайно закрыл Библию, после чего присутствующие в зале юристы с усмешкой начали подталкивать друг друга локтями, поскольку это был древнейший судебный трюк — адвокат, зачитывая цитату из Священного Писания, притворяется, что потерял нужное место, и говорит, в точности как это сделал Грин: «Ничего страшного. Думаю, я смогу процитировать по памяти. Книга Бытия, глава девятая, стих шестой: „Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека". Но, — продолжал Грин, — я не вижу смысла обсуждать здесь Библию. В нашем штате за убийство первой степени предусматривается наказание в виде пожизненного заключения или смерти на виселице. Таков закон. Вы, господа, обязаны провести его в жизнь. И если когда-нибудь высшая мера наказания бывает оправдана, так это тот самый случай. Это странные, зверские убийства. Четверо ваших сограждан были забиты, словно кабаны на бойне. И во имя чего? Не из мести или ненависти, а ради денег. Денег. Это холодный расчет — столько-то унций серебра за унцию крови. И как же дешево были оценены эти жизни! Сорок долларов — вся нажива! Десять долларов за жизнь! — Он крутанулся на каблуках и ткнул пальцем в сторону Хикока и Смита: — Они пришли вооруженные ружьем и кинжалом . Они пришли грабить и убивать. — Голос его дрогнул и оборвался, словно задушенный силой его ненависти к жизнерадостно жующим жвачку ответчикам. Вновь обернувшись к присяжным, он хрипло спросил: — Что вы намерены делать? Что вы намерены делать с этими людьми, которые связали человека по рукам и ногам, перерезали ему горло и погасили его разум? Присудить им минимальное предусмотренное наказание? Да, и ведь это только один пункт обвинения из четырех. А как же быть с Кеньоном Клаттером, юным, только начинающим жить мальчиком, которого связали и заставили беспомощно глядеть на предсмертные мучения отца? Или с молоденькой Нэнси Клаттер, которая слышала выстрелы и знала, что ее очередь следующая. Нэнси, которая умоляла: „Не надо! О, пожалуйста, не надо. Пожалуйста! Пожалуйста!" Какая агония! Какая кошмарная пытка! И остается еще мать, связанная и лишенная возможности кричать, вынужденная слушать, как ее муж и любимые дети умирают один за другим. Слушать, как убийцы — те самые, кого вы видите перед собой, — наконец входят в ее комнату, находят лучом фонаря ее глаза и последним выстрелом ставят точку».
Грин, распалившись, дотронулся до чирия, созревшего на тыльной стороне шеи, нарыва, который, подобно своему яростному обладателю, казалось, вот-вот лопнет.
— Итак, господа, что вы намерены делать? Дать им минимум? Отправить их назад в колонию и тем самым дать им возможность бежать или получить досрочное освобождение? Когда они в следующий раз отправятся убивать, жертвами могут стать члены вашей семьи. Говорю вам, — торжественно произнес он, окидывая присяжных таким взглядом, словно бросал вызов каждому, — порой чудовищные преступления совершаются лишь оттого, что некогда трусливые присяжные отказались выполнить свой долг. Итак, господа, теперь решение полностью на вашей совести.
Он сел. Уэст шепнул ему:
— Мастерская работа, сэр.
Но несколько слушателей отнеслись к речи Грина с меньшим восторгом; и после того как жюри удалилось для обсуждения приговора, один молодой репортер из Оклахомы и его коллега из «Канзас-Сити стар», Ричард Парр, обменялись довольно острыми репликами. По мнению оклахомца, обращение Грина было «разжигающим», зверским.
— Он просто сказал правду, — возразил Парр. — Правда может быть и зверской, если, конечно, так говорят.
— Но он не должен был бить так сильно. Это несправедливо.
— Что несправедливо?
— Да весь суд. Парням не дали никаких шансов.
— Хороший же шанс они дали Нэнси Клаттер.
— Перри Смит… Боже мой, у него такая искалеченная судьба…
Парр сказал:
— Многие люди могли бы померяться своими слезливыми историями с этим ублюдком. В том числе я сам. Может, я и много пью, но будь я проклят, если когда-нибудь хладнокровно убивал людей.
— Ага, а повесить ублюдка — это, по-вашему, как? По-моему, это тоже чертовски хладнокровное убийство.
Преподобный Пост, подслушав этот диалог, тоже решил высказаться.
— Поглядите, — сказал он, показав спорящим фотографию портрета Иисуса, написанного Пери Смитом, — человек, который сумел создать такую картину, не может быть абсолютно плох. И все же трудно решить, что с такими делать. Высшая мера — это не выход: она не дает грешнику времени подготовится к встрече с Богом. Иногда я прихожу в отчаяние. — Пост был веселый малый с золотыми зубами и седыми волосами, выступающими надо лбом треугольником. Он весело повторил: — Иногда я прихожу в отчаяние. Иногда мне кажется, что старый Дока-Дикарь был прав. — Дока-Дикарь, о котором он говорил, был вымышленный герой, популярный среди юных читателей дешевых журнальчиков старшего поколения. — Если помните, мальчики, Дока-Дикарь был своего рода суперменом. Он добился профессионализма во всех областях — в медицине, науке, философии, искусстве. Не много было такого, чего бы старый Дока не знал или не мог сделать. Один раз он решил избавить мир от преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109