Ноющие ноги протащат его через еще один день пути, а потом…
На этот раз все будет лучше.
Йен лежал на старой скрипучей кровати, положив руки под голову. Отец и его Новая Подружка должны вот-вот вернуться домой с вечеринки. НП выпьет таблетки и ляжет спать – она глотала транквилизаторы, как Йен конфетки «тик-так», – но отец сначала отправится к бару за ночной дозой.
На этот раз он улыбнется.
У Йена для него сюрприз. Однако нет в мире совершенства: Йен полагал, что заслужил по биологии «отлично», но мистер Фаско не разделял его точку зрения. Мало работал в классе, сказал мистер Фаско, да еще пропуски – тренировки по фехтованию не пересекались с уроками, но Йену надо было дополнительно готовиться к важному соревнованию – и несколько опозданий. Биология по вторникам и четвергам шла сразу за физкультурой, а в спортзале у Йена всегда находились важные дела, шла ли речь о том, чтобы стащить с Бобби Ададжана шорты во время футбольного матча, или о том, чтобы с горячим энтузиазмом и полным отсутствием навыка прыгать по баскетбольной площадке в ту четверть, когда учитель физкультуры считал нужным заниматься с учениками баскетболом. Если Йен проявлял достаточно энтузиазма и занимался хоть сколько-то сносно, мистер Дэниэлс брался за рапиры, чтобы дать мальчику коротенький урок, пока остальные доигрывали партию. В молодости мистер Дэниэлс едва не попал в олимпийскую сборную, и Йен пытался перенять его обманчиво-оборонительный стиль. Он занимался до последнего, потом быстро бежал в душ и иногда опаздывал на следующий урок, но это же пустяк!.. По крайней мере ничего страшного. Все равно мистер Фаско первые десять минут занятия любезничает со старшеклассницами.
Хороший получился табель. Кроме одного «хорошо», в нем сплошные «отлично». Даже по вождению, хотя это не считалось.
Впервые у него был табель, которым можно гордиться, а не прятать подальше.
Йен, как обычно, прикинется спящим, и если не услышит раздраженных голосов, сделает вид, что его разбудили; потом, пошатываясь и протирая глаза, поднимется по лестнице из своей подвальной комнаты, предоставив отцу возможность обратить внимание на табель. Ну, отец наверняка что-нибудь скажет по поводу «хорошо», но ему придется согласиться, это практически безупречный табель – для столь небезупречного Йена.
На улице хлопнула дверца машины, затем открылась дверь гаража. Казалось бы, отцу, обычно возвращавшемуся в подпитии, давно следовало поставить автоматические ворота… Затем приглушенно зарокотал мотор – «понтиак» заезжал в гараж, затем чек-чек-чек – мотор не сразу выключился, потом снова захлопали дверцы, раздались шаги, открылась и закрылась дверь, и из прачечной донеслись негромкие голоса входящих.
Йен выдохнул. Они разговаривали, и тихо. Хорошо. Можно даже не притворяться спящим, но привычка взяла свое, и когда дверь приоткрылась, он задышал равномерно и медленно.
– Спит, – произнес хрипловатый голос НП.
Коротко зашипела ее зажигалка.
– Хорошо. И комната почти в порядке. Впрочем, наверняка не помыл посуду.
Помыл, хотелось сказать Йену. Хотя мытья – одна сковородка.
А что еще надо, чтобы подогреть вчерашний рис?
Если не пачкать тарелку, тогда и не загрузишь ее криво в посудомойку, а если не загрузишь ее криво в посудомойку, тогда никто тебя не станет ругать, что посудомойка опять загружена неправильно.
Главное – как можно меньше светиться. Чего не видят, за то и не влетает. Йен никогда не понимал поговорку про дерево, падающее в лесу. Если тебя не видели и у тебя хорошее алиби, все остальное не важно.
Если он будет быстр, проносясь как на гидроплане по поверхности жизни отца, то не упадет в воду и не утонет.
Йен мысленно поздравил себя с удачей и как раз собирался отправиться наверх, как на лестнице раздались тяжелые шаги отца.
Дверь распахнулась. В падающем из коридора свете был виден только силуэт. Сны Йена страдали безжалостной точностью, и он снова удивился, как это невысокий человек ростом пять футов и семь дюймов ухитряется казаться таким большим.
Но на этот раз все будет в порядке.
– Хорошенькие дела…
Что-то не так. Голос отца звучал спокойно и ровно. Так он говорил, когда был чертовски зол, когда с трудом сдерживался, когда не собирался сдерживаться долго. Обычно Йен слышал этот голос, здорово провинившись и в ожидании взбучки.
– Но папа…
– Но папа, нопапа, нопапа, нопапа, – передразнил его отец таким тоном, что создавалось впечатление, будто Йен говорил как свинья из мультика. – Тысячу раз повторял, что ненавижу «нопап»!
– Я хочу сказать, в общем… – Йен начинал паниковать. – Ведь всего одно «хорошо»? Это почти идеально.
Отец презрительно фыркнул:
– Ага, конечно! Готов поспорить, ты надеялся, что если согнешь табель и прилепишь его к бару скотчем, я не замечу, что в этой четверти у тебя пять прогулов и семь опозданий. Пропускал школу, чтобы поиграть с маленьким мечиком, да? Эта чертова робингудовщина не причина, чтобы пропускать школу, а то, что ты сбегал, не спросив у меня разрешения, меня просто бесит. Почему ты не отпросился?
Ответа на этот вопрос не было. Честный ответ был бы: «Потому что ты бы не разрешил».
– Не знаю, – ответил Йен.
– Не пори чушь. Почему?
– Правда не знаю!
– Полагаешь, тебе все сойдет с рук, если ты будешь талдычить свое «нопапа» и «не знаю»? Если бы ты хоть капельку думал обо мне, да и о себе, ты бы делал все, как надо, и оставил робингудовщину на свободное время. Меня просто бесит…
Он сделал шаг вперед и…
– Здесь не место таким снам, Йен Серебряный Камень, – сказал знакомый голос из мягкой, теплой темноты.
Йен вскочил, отбросил одеяло в сторону и выхватил «Покоритель великанов».
– О, не беспокойся. Твои инстинкты не подвели тебя на сей раз – ты выбрал хорошее место для сна.
Голос был высоким и чистым, напоминал скорее флейту, чем кларнет.
Юноша опустил меч. Воздух перед ним вобрал в себя свет… и вот на траве стоит Боинн.
Маленький изящный рот, узкий подбородок… По лицу невозможно угадать возраст – может, двадцать, может, сорок, а на самом деле гораздо, гораздо больше. Левая половина лица была ярко освещена звездами, правая полностью терялась в тени.
В такой темноте цвета не видны – не хватало света для глазных колбочек. Но волосы Боинн были красными, как свежая кровь, и вились, а когда она улыбалась, на веснушчатых щеках появлялись ямочки.
Ее стройное тело укутывала ткань, похожая на облако, – сквозь ткань просвечивал левый сосок. Боинн была на голову ниже Йена, но глаза их оказались на одном уровне – она парила, не касаясь травы.
Складывалось впечатление, что коснись она лезвий-травинок – и тут же лопнет, как мыльный пузырь.
– Во сне всякое может быть, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
На этот раз все будет лучше.
Йен лежал на старой скрипучей кровати, положив руки под голову. Отец и его Новая Подружка должны вот-вот вернуться домой с вечеринки. НП выпьет таблетки и ляжет спать – она глотала транквилизаторы, как Йен конфетки «тик-так», – но отец сначала отправится к бару за ночной дозой.
На этот раз он улыбнется.
У Йена для него сюрприз. Однако нет в мире совершенства: Йен полагал, что заслужил по биологии «отлично», но мистер Фаско не разделял его точку зрения. Мало работал в классе, сказал мистер Фаско, да еще пропуски – тренировки по фехтованию не пересекались с уроками, но Йену надо было дополнительно готовиться к важному соревнованию – и несколько опозданий. Биология по вторникам и четвергам шла сразу за физкультурой, а в спортзале у Йена всегда находились важные дела, шла ли речь о том, чтобы стащить с Бобби Ададжана шорты во время футбольного матча, или о том, чтобы с горячим энтузиазмом и полным отсутствием навыка прыгать по баскетбольной площадке в ту четверть, когда учитель физкультуры считал нужным заниматься с учениками баскетболом. Если Йен проявлял достаточно энтузиазма и занимался хоть сколько-то сносно, мистер Дэниэлс брался за рапиры, чтобы дать мальчику коротенький урок, пока остальные доигрывали партию. В молодости мистер Дэниэлс едва не попал в олимпийскую сборную, и Йен пытался перенять его обманчиво-оборонительный стиль. Он занимался до последнего, потом быстро бежал в душ и иногда опаздывал на следующий урок, но это же пустяк!.. По крайней мере ничего страшного. Все равно мистер Фаско первые десять минут занятия любезничает со старшеклассницами.
Хороший получился табель. Кроме одного «хорошо», в нем сплошные «отлично». Даже по вождению, хотя это не считалось.
Впервые у него был табель, которым можно гордиться, а не прятать подальше.
Йен, как обычно, прикинется спящим, и если не услышит раздраженных голосов, сделает вид, что его разбудили; потом, пошатываясь и протирая глаза, поднимется по лестнице из своей подвальной комнаты, предоставив отцу возможность обратить внимание на табель. Ну, отец наверняка что-нибудь скажет по поводу «хорошо», но ему придется согласиться, это практически безупречный табель – для столь небезупречного Йена.
На улице хлопнула дверца машины, затем открылась дверь гаража. Казалось бы, отцу, обычно возвращавшемуся в подпитии, давно следовало поставить автоматические ворота… Затем приглушенно зарокотал мотор – «понтиак» заезжал в гараж, затем чек-чек-чек – мотор не сразу выключился, потом снова захлопали дверцы, раздались шаги, открылась и закрылась дверь, и из прачечной донеслись негромкие голоса входящих.
Йен выдохнул. Они разговаривали, и тихо. Хорошо. Можно даже не притворяться спящим, но привычка взяла свое, и когда дверь приоткрылась, он задышал равномерно и медленно.
– Спит, – произнес хрипловатый голос НП.
Коротко зашипела ее зажигалка.
– Хорошо. И комната почти в порядке. Впрочем, наверняка не помыл посуду.
Помыл, хотелось сказать Йену. Хотя мытья – одна сковородка.
А что еще надо, чтобы подогреть вчерашний рис?
Если не пачкать тарелку, тогда и не загрузишь ее криво в посудомойку, а если не загрузишь ее криво в посудомойку, тогда никто тебя не станет ругать, что посудомойка опять загружена неправильно.
Главное – как можно меньше светиться. Чего не видят, за то и не влетает. Йен никогда не понимал поговорку про дерево, падающее в лесу. Если тебя не видели и у тебя хорошее алиби, все остальное не важно.
Если он будет быстр, проносясь как на гидроплане по поверхности жизни отца, то не упадет в воду и не утонет.
Йен мысленно поздравил себя с удачей и как раз собирался отправиться наверх, как на лестнице раздались тяжелые шаги отца.
Дверь распахнулась. В падающем из коридора свете был виден только силуэт. Сны Йена страдали безжалостной точностью, и он снова удивился, как это невысокий человек ростом пять футов и семь дюймов ухитряется казаться таким большим.
Но на этот раз все будет в порядке.
– Хорошенькие дела…
Что-то не так. Голос отца звучал спокойно и ровно. Так он говорил, когда был чертовски зол, когда с трудом сдерживался, когда не собирался сдерживаться долго. Обычно Йен слышал этот голос, здорово провинившись и в ожидании взбучки.
– Но папа…
– Но папа, нопапа, нопапа, нопапа, – передразнил его отец таким тоном, что создавалось впечатление, будто Йен говорил как свинья из мультика. – Тысячу раз повторял, что ненавижу «нопап»!
– Я хочу сказать, в общем… – Йен начинал паниковать. – Ведь всего одно «хорошо»? Это почти идеально.
Отец презрительно фыркнул:
– Ага, конечно! Готов поспорить, ты надеялся, что если согнешь табель и прилепишь его к бару скотчем, я не замечу, что в этой четверти у тебя пять прогулов и семь опозданий. Пропускал школу, чтобы поиграть с маленьким мечиком, да? Эта чертова робингудовщина не причина, чтобы пропускать школу, а то, что ты сбегал, не спросив у меня разрешения, меня просто бесит. Почему ты не отпросился?
Ответа на этот вопрос не было. Честный ответ был бы: «Потому что ты бы не разрешил».
– Не знаю, – ответил Йен.
– Не пори чушь. Почему?
– Правда не знаю!
– Полагаешь, тебе все сойдет с рук, если ты будешь талдычить свое «нопапа» и «не знаю»? Если бы ты хоть капельку думал обо мне, да и о себе, ты бы делал все, как надо, и оставил робингудовщину на свободное время. Меня просто бесит…
Он сделал шаг вперед и…
– Здесь не место таким снам, Йен Серебряный Камень, – сказал знакомый голос из мягкой, теплой темноты.
Йен вскочил, отбросил одеяло в сторону и выхватил «Покоритель великанов».
– О, не беспокойся. Твои инстинкты не подвели тебя на сей раз – ты выбрал хорошее место для сна.
Голос был высоким и чистым, напоминал скорее флейту, чем кларнет.
Юноша опустил меч. Воздух перед ним вобрал в себя свет… и вот на траве стоит Боинн.
Маленький изящный рот, узкий подбородок… По лицу невозможно угадать возраст – может, двадцать, может, сорок, а на самом деле гораздо, гораздо больше. Левая половина лица была ярко освещена звездами, правая полностью терялась в тени.
В такой темноте цвета не видны – не хватало света для глазных колбочек. Но волосы Боинн были красными, как свежая кровь, и вились, а когда она улыбалась, на веснушчатых щеках появлялись ямочки.
Ее стройное тело укутывала ткань, похожая на облако, – сквозь ткань просвечивал левый сосок. Боинн была на голову ниже Йена, но глаза их оказались на одном уровне – она парила, не касаясь травы.
Складывалось впечатление, что коснись она лезвий-травинок – и тут же лопнет, как мыльный пузырь.
– Во сне всякое может быть, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76