Иногда в его голове мелькала мысль об эшафоте или рудниках Сибири в случае неудачного выполнения плана, но эта мысль быстро уступала место самым заманчивым надеждам на почёт, власть и богатство. Его мечты прервало появление прелестной фигурки Мариетты в лёгком летнем платье. Увидев на пороге молодую девушку, Орлов не только не обрадовался её приходу, но его лицо приняло даже недовольное выражение. Мариетта заметила это недовольство, и её улыбающееся личико омрачилось, а в глазах промелькнула искорка гнева.
– Я тебя давно не видела, мой друг, – произнесла она, подходя к офицеру и подавая ему руку, которой Орлов на этот раз не поднёс нежно к своим губам, как бывало раньше. – Я везде искала тебя и если бы не знала, что долг службы удерживает тебя в Петергофе, то могла бы подумать, что ты умышленно избегаешь меня.
Орлова несколько смутили слова девушки; он притянул её за руку к себе и посадил на диван.
– Послушай, Мариетта, – начал он, – мы любили друг друга и были счастливы; но никому из нас не приходила мысль связывать свою судьбу. Мы знали, что наша любовь – свободна, как бабочка, перелетающая с одного цветка другой, приглянувшийся ей.
– Ты находишь, что твой цветок уже увял, – с горькой улыбкой произнесла она, – а в моём сердце царит ещё весеннее тепло!
– Ты прекрасна, как утренняя заря, – заметил Орлов, – и вместе с тем умна и понимаешь жизнь. Ты знаешь, что я не могу поддаться минутному увлечению, как бы сильно оно ни было, и пожертвовать ему своей будущностью. Я не могу связывать себя никакими цепями, хотя бы они были составлены из благоухающих роз.
Мариетта отступила на шаг и в упор посмотрела на него.
– Следовательно, это значит, что мы не должны знать друг друга, – резко проговорила она, – что ты хочешь отречься от меня, потому что боишься ревности женщины, во власти которой вознести тебя на гордую высоту и тем исполнить твои честолюбивые грёзы!
– Молчи, ради Бога! – крикнул Орлов, вскакивая с места. – Что городишь ты здесь? Попридержи свой язык… Я должен прилагать все усилия к тому, чтобы карабкаться по жизненной лестнице, на которой стоят уже тысячи людей, готовых от зависти сбросить другого, стоящего рядом. Чтобы иметь возможность употребить на это все свои силы, мне необходимо быть свободным от всяких оков, налагаемых дружбой и любовью. У тебя, Мариетта, ясный и сильный ум, ты поймёшь это.
– О, да, – с горькой иронией в голосе произнесла танцовщица, – я понимаю это, но никак не предполагала услышать это от тебя. Ради тебя я потеряла своего маленького голштинца, который забавлял меня и осыпал своим золотом. Я отказалась от господства над императором, – гордо закидывая голову, воскликнула она, – я добилась бы его и удержала бы за собою, несмотря на эту бесстыдную графиню Воронцову. А теперь ты мечтаешь в объятиях императрицы быть вознесённым к блеску и величию и отталкиваешь меня от себя как излишнее бремя, я никогда не удерживала бы тебя от полёта твоего честолюбия; я люблю тебя и никогда не желала бы от тебя ничего более, как часа опьяняющей страсти; я взяла бы свою долю в твоём счастье и вместе с тобою прославила бы тот смешной и презренный свет, который считает себя вправе повелевать земными сокровищами… Мы были бы счастливы в тихом, скрытом убежище…
– Это положительно невозможно, – воскликнул Орлов, – в России нет скрытых убежищ… всё равно проникли бы в нашу тайну и погубили бы и меня, и тебя вместе со мною.
Мариетта стояла со скрещёнными на груди руками; её глаза метали молнии; она была ослепительно хороша в своём гневе.
Орлов подошёл к ней и положил руки на её плечи.
– Будь благоразумна, Мариетта, – сказал он, – давай расстанемся друзьями и сохраним приятное воспоминание о часах нашего прошлого счастья.
Она порывисто оттолкнула от себя Орлова.
– Всякое воспоминание исчезает у меня, когда я вижу, что ты недостоин той любви, которую я питала к тебе, – воскликнула Мариетта. – Я не понимаю того, что люди называют неверностью, я уважаю свободу и добиваюсь её для себя, но то, что делаешь ты, нельзя простить. То, что делаешь ты, малодушно и низко.
– Мариетта! – грозно крикнул Орлов. – Обдумывай то, что ты говоришь… Ты – женщина… и женщина имеет большие права, но никто на свете не уличит в малодушии Григория Орлова.
– Я говорю тебе только то, что есть на самом деле, – возразила Мариетта, столь же угрожающе отвечая на его взгляд. – То, что ты делаешь, низко и малодушно, и гордость совсем не к лицу тебе, так как ты трепещешь пред женщиной, над которой тебе всё же надлежало господствовать.
– Вон! – вне себя крикнул Орлов. – Вон… долой с моих глаз, иначе я не ручаюсь за себя!
Тут отворилась дверь, и в комнату вошёл Пассек. Минуту он удивлённым взором смотрел на Мариетту, но его лицо всё же осталось мрачным и холодным, каким было и всегда, и он спокойным, деловым тоном проговорил:
– Мне нужно поговорить с вами, Григорий Григорьевич.
Орлов поборол своё волнение и холодно проговорил:
– Ты слышишь, Мариетта, у меня нет времени… ступай!
Мариетта повернулась и подошла к майору Пассеку.
– Берегитесь этого человека, – сказала она, – он – жалкий пошляк с низким образом мыслей, способный оскорбить женщину из страха перед другою.
Орлов хотел броситься на неё, но Пассек встал между ним и Мариеттой; она кинула назад ещё один полный невыразимого презрения взгляд, и вышла из комнаты.
– Не такая пора теперь, чтобы попусту терять время с женщинами, – строго произнёс Пассек, – нам необходимо немедленно начать действовать, если мы не хотим потерять всё; солдат уже не сдержать более; они не дают мне покоя, ходит слух, что императрица убита. Мне с трудом лишь удалось успокоить их, но, без сомнения, всё выше и выше вздымающаяся волна может перелиться через край, так что мы не в состоянии будем усмирить её. Панин хочет отложить всё до тех пор, когда император отправится в Голштинию; этого не должно быть, так как то, что сегодня является слухом, завтра может стать уже действительностью. Нам не следует забывать, что жизнь императрицы находится в руках Петра; да и притом же едва ли возможно сохранить долее тайну – есть несколько офицеров, которые держат сторону Петра.
При этих словах Пассека Орлов тотчас позабыл о своём гневе, вызванном сценою с танцовщицей. Он вполне согласился с мнением Пассека и предложил тотчас же вместе отправиться к княгине Дашковой; но в этот самый момент дверь быстро распахнулась, и в комнату вошёл майор Воейков, состоявший плац-адъютантом.
– Тише! – шепнул Пассек на ухо Орлову, указывая на плац-адъютанта, мужчину лет пятидесяти с худощавой фигурой и строгой военной выправкой. – Тише, в его присутствии мы должны быть осторожными, для него нет ничего святого, кроме службы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229
– Я тебя давно не видела, мой друг, – произнесла она, подходя к офицеру и подавая ему руку, которой Орлов на этот раз не поднёс нежно к своим губам, как бывало раньше. – Я везде искала тебя и если бы не знала, что долг службы удерживает тебя в Петергофе, то могла бы подумать, что ты умышленно избегаешь меня.
Орлова несколько смутили слова девушки; он притянул её за руку к себе и посадил на диван.
– Послушай, Мариетта, – начал он, – мы любили друг друга и были счастливы; но никому из нас не приходила мысль связывать свою судьбу. Мы знали, что наша любовь – свободна, как бабочка, перелетающая с одного цветка другой, приглянувшийся ей.
– Ты находишь, что твой цветок уже увял, – с горькой улыбкой произнесла она, – а в моём сердце царит ещё весеннее тепло!
– Ты прекрасна, как утренняя заря, – заметил Орлов, – и вместе с тем умна и понимаешь жизнь. Ты знаешь, что я не могу поддаться минутному увлечению, как бы сильно оно ни было, и пожертвовать ему своей будущностью. Я не могу связывать себя никакими цепями, хотя бы они были составлены из благоухающих роз.
Мариетта отступила на шаг и в упор посмотрела на него.
– Следовательно, это значит, что мы не должны знать друг друга, – резко проговорила она, – что ты хочешь отречься от меня, потому что боишься ревности женщины, во власти которой вознести тебя на гордую высоту и тем исполнить твои честолюбивые грёзы!
– Молчи, ради Бога! – крикнул Орлов, вскакивая с места. – Что городишь ты здесь? Попридержи свой язык… Я должен прилагать все усилия к тому, чтобы карабкаться по жизненной лестнице, на которой стоят уже тысячи людей, готовых от зависти сбросить другого, стоящего рядом. Чтобы иметь возможность употребить на это все свои силы, мне необходимо быть свободным от всяких оков, налагаемых дружбой и любовью. У тебя, Мариетта, ясный и сильный ум, ты поймёшь это.
– О, да, – с горькой иронией в голосе произнесла танцовщица, – я понимаю это, но никак не предполагала услышать это от тебя. Ради тебя я потеряла своего маленького голштинца, который забавлял меня и осыпал своим золотом. Я отказалась от господства над императором, – гордо закидывая голову, воскликнула она, – я добилась бы его и удержала бы за собою, несмотря на эту бесстыдную графиню Воронцову. А теперь ты мечтаешь в объятиях императрицы быть вознесённым к блеску и величию и отталкиваешь меня от себя как излишнее бремя, я никогда не удерживала бы тебя от полёта твоего честолюбия; я люблю тебя и никогда не желала бы от тебя ничего более, как часа опьяняющей страсти; я взяла бы свою долю в твоём счастье и вместе с тобою прославила бы тот смешной и презренный свет, который считает себя вправе повелевать земными сокровищами… Мы были бы счастливы в тихом, скрытом убежище…
– Это положительно невозможно, – воскликнул Орлов, – в России нет скрытых убежищ… всё равно проникли бы в нашу тайну и погубили бы и меня, и тебя вместе со мною.
Мариетта стояла со скрещёнными на груди руками; её глаза метали молнии; она была ослепительно хороша в своём гневе.
Орлов подошёл к ней и положил руки на её плечи.
– Будь благоразумна, Мариетта, – сказал он, – давай расстанемся друзьями и сохраним приятное воспоминание о часах нашего прошлого счастья.
Она порывисто оттолкнула от себя Орлова.
– Всякое воспоминание исчезает у меня, когда я вижу, что ты недостоин той любви, которую я питала к тебе, – воскликнула Мариетта. – Я не понимаю того, что люди называют неверностью, я уважаю свободу и добиваюсь её для себя, но то, что делаешь ты, нельзя простить. То, что делаешь ты, малодушно и низко.
– Мариетта! – грозно крикнул Орлов. – Обдумывай то, что ты говоришь… Ты – женщина… и женщина имеет большие права, но никто на свете не уличит в малодушии Григория Орлова.
– Я говорю тебе только то, что есть на самом деле, – возразила Мариетта, столь же угрожающе отвечая на его взгляд. – То, что ты делаешь, низко и малодушно, и гордость совсем не к лицу тебе, так как ты трепещешь пред женщиной, над которой тебе всё же надлежало господствовать.
– Вон! – вне себя крикнул Орлов. – Вон… долой с моих глаз, иначе я не ручаюсь за себя!
Тут отворилась дверь, и в комнату вошёл Пассек. Минуту он удивлённым взором смотрел на Мариетту, но его лицо всё же осталось мрачным и холодным, каким было и всегда, и он спокойным, деловым тоном проговорил:
– Мне нужно поговорить с вами, Григорий Григорьевич.
Орлов поборол своё волнение и холодно проговорил:
– Ты слышишь, Мариетта, у меня нет времени… ступай!
Мариетта повернулась и подошла к майору Пассеку.
– Берегитесь этого человека, – сказала она, – он – жалкий пошляк с низким образом мыслей, способный оскорбить женщину из страха перед другою.
Орлов хотел броситься на неё, но Пассек встал между ним и Мариеттой; она кинула назад ещё один полный невыразимого презрения взгляд, и вышла из комнаты.
– Не такая пора теперь, чтобы попусту терять время с женщинами, – строго произнёс Пассек, – нам необходимо немедленно начать действовать, если мы не хотим потерять всё; солдат уже не сдержать более; они не дают мне покоя, ходит слух, что императрица убита. Мне с трудом лишь удалось успокоить их, но, без сомнения, всё выше и выше вздымающаяся волна может перелиться через край, так что мы не в состоянии будем усмирить её. Панин хочет отложить всё до тех пор, когда император отправится в Голштинию; этого не должно быть, так как то, что сегодня является слухом, завтра может стать уже действительностью. Нам не следует забывать, что жизнь императрицы находится в руках Петра; да и притом же едва ли возможно сохранить долее тайну – есть несколько офицеров, которые держат сторону Петра.
При этих словах Пассека Орлов тотчас позабыл о своём гневе, вызванном сценою с танцовщицей. Он вполне согласился с мнением Пассека и предложил тотчас же вместе отправиться к княгине Дашковой; но в этот самый момент дверь быстро распахнулась, и в комнату вошёл майор Воейков, состоявший плац-адъютантом.
– Тише! – шепнул Пассек на ухо Орлову, указывая на плац-адъютанта, мужчину лет пятидесяти с худощавой фигурой и строгой военной выправкой. – Тише, в его присутствии мы должны быть осторожными, для него нет ничего святого, кроме службы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229