Емелька и Ивашка Кондратьевы.
На дворе один из «робяток», Андрей Матвеев , сын сосланного боярина Артамона Сергеевича, наспех построил в ряды товарищей.
В первом ряду крепкой стеной стали Лев, Мартемьян и Фёдор Нарышкины, за ними – пониже ростом – Василий, Андрей и Семён Фёдоровы, ниже – Кирилло Алексеев, Иван Иванов с Гаврилою Головкиным, потом Автоном Головин, князья Андрей Михайлович Черкасский с Василием Лаврентьевичем Мещерским и, наконец, князь Иван Иванович Голицын с Иваном Родионовичем Стрешневым.
Черкасский, как воевода, заупрямился было: «Негоже мне ниже Кирюшки стоять!» – но Андрей Матвеев так выразительно поднёс к его лицу кулак, что он поспешил без дальнейших слов подчиниться воле товарища.
Оправив кафтан и, в подражание знакомому немцу-офицеру, выпучив серые глаза, Андрей взмахнул рукой.
Двор зазвенел дружным и стройным приветствием:
– Пол-ков-ни-ку пол-ка Пе-тро-ва – Пе-тру ца-ре-ви-чу-урра!
Пётр спрыгнул со спины монаха.
– По здорову ль вы все? – И вдруг стрелой полетел вдоль ограды. – Нуте-кось, кто догонит меня, полковника вашего?
От быстрого бега немели ноги, сердце билось пойманной птицей и захватывало дыханье. Но царевич не сдавался, скользил вертлявою змейкою меж ног «робяток», падал в лужи, барахтался, вновь вырывался, пока сверстники не признали себя побеждёнными.
Увидев через окно перепачканного в грязи сына, Наталья Кирилловна сейчас же погнала его домой, раздела догола и уложила в постель.
«Робятки», тщетно прождав у крыльца возвращения «полковника», решили идти к царице с челобитного.
– Не можно нам без полковника, – поклонился Наталье Кирилловне долговязый Матвеев.
Царица укоризненно поглядела на посла.
– В кого, не возьму в толк, пошёл ты, Андрюшка? Нешто так обо мне да об иных кровных царских заботился родитель твой Артамон?
Виноватая улыбочка Матвеева все же тронула её. Она пожурила его ещё немного, скорее для порядка, чем со зла, и склонилась к заливающемуся горькими слезами царевичу:
– Ладно. Ужо будь по-вашему.
Пётр порывисто обнял мать.
– Удушишь! – с трудом вырвалась Наталья Кирилловна и с материнскою гордостью повернулась к стоявшим у порога ближним. – Эка силища у робёнка у малого!
Одетый спальниками, царевич сунулся было в сени, чтобы идти снова на двор, но мать решительно загородила дорогу.
– И в думках не держи, чтоб я ныне на хворь тебя отпустила. Пригож будешь и в терему.
Низкий теремок Петра полон «робятками». Расшалился царевич. Стонет под ним деревянный конь в богатом уборе позолоченными стременами и уздечкой, сияющей изумрудами. Поют стрелы, спущенные с посеребрённых луков, грозно развеваются пёстро расписанные знамёна, стучат, гулко бранятся, лязгают топорики, обушки, шестопёры, цымбальцы исходят в развеселейшем переклике.
Но пуще общего гомона мелкая дробь, неугомонно сыплющаяся по всем углам хоромин и огромного усадебного двора.
То Пётр, закатив вдохновенно глаза, исступлённо бьёт в барабан.
Шагают роты, идут друг на друга, на лицах не детское увлечение забавой, а настоящая, неподдельная жажда ратного подвига. Ожесточённо мелькают крепко сжатые кулаки, ручьями льётся кровь из разбитых носов.
Кровь ещё больше возбуждает царевича. Каждая жила трепещет в нём. «На ляхов! На татарву!» – не выдерживает его душа. Он врывается в самую гущу побоища. Ничего, что вдруг помутилось в глазах от нанесённого случайно удара. Кто разберётся в сумятице в «царственной» переносице? Зато несладко приходится и «робяткам» от кулаков Петра.
– Стой! – взбешён царевич. – Кто опричь меня потеху остановил? – Размахивается с плеча: – Кто?
И неожиданно смолкает.
Перед ним мать. Величественная, торжественная, совсем не такая, какою он привык её видеть всегда.
– Сбирайся, сын мой!
И голос у неё новый, незнакомый. В нём звучат и несказанная радость, и слёзы, и какое-то таинственное прорицание.
Царевич раздумывает, долго глядит на мать, но вдруг топает капризно ногами:
– Ан не пойду! Недосуг! Мне ещё надобно с робятками в поход на Крым идти!
Стрешнев подобострастно улыбается:
– Добро речено тобою, царевич: «в поход идти». Воистину сбираешься ты ныне в великий поход! – И кланяется Петру до земли. – Исполнилось время. Грядёшь ты, преславный, в Кремль, в поход за царским венцом, скипетром и державою!
Гонец из Кремля обдаёт Стрешнева тупым, полным нескрываемой ненависти взглядом. «Не рано ль запела, пташечка?!» – скрежещет он зубами, но вслух почтительно прибавляет:
– Яко ныне отходит государь наш и брат твой Феодор Алексеевич, – единая надёжа засталась у нас, осиротелых холопей – ты, царевич, да старшой брат твой Иоанн Алексеевич.
Глава 11
«СОБОРНАЯ ВОЛЯ»
Пальцы Феодора Алексеевича нащупали прохладный овал одного из зеркалец, разбросанных на постели. Учёный монах Сильвестр Медведев помог государю поднести зеркальце к лицу.
– Пригож. – шевельнул царь усами и исказил лицо в больной, безнадёжной усмешке.
Над умирающим склонились Софья и Василий Васильевич.
Дыхание Феодора становилось все реже, отрывистей. В опустившихся, как у старца, уголках губ закипала пена и ползла по подбородку, скручивая в липкие косички реденькую русую бородёнку.
Монах услужливо вытирал ладонью уголки царёвых губ и размазывал слюни по своей шёлковой рясе.
У окна, размахивая руками, не стесняясь присутствием царя, почти вслух спорили о чём-то князь Иван Андреевич Хованский с Иваном Михайловичем Милославским.
Вдруг они испуганно замолчали. По полу, ребячьим смехом, рассыпались осколки обронённого государем зеркальца.
Пальцы царя шевельнулись в воздухе, как будто искали чего-то, и медленно сжались в кулак. Грудь в последний раз поднялась легко и ровно. Разгладившиеся у глаз лучики и плотно сжатые губы придали лицу выражение глубокой сосредоточенности.
Лекарь Гаден пощупал руку Феодора Алексеевича и приник ухом к умолкнувшему сердцу.
– Почил! – с таким убитым видом объявил он, точно был посредственным виновником смерти царя.
Три удара в большой соборный колокол, долгие и мрачные, как осенние московские ночи, возвестили столице о смерти Феодора Алексеевича.
Софья с сёстрами своими Евдокией, Марфой, Екатериной и Марьей заперлась в светлице и никого из мужчин не допускала к себе.
Царевна Марья, простоволосая, заплаканная, сидела на ковре и не переставала причитать.
– Отстань! – топнула на неё раздражённая Софья. – И без тебя тошно.
Но Марья Алексеевна не унималась.
– Что же нам делать осталось! – заламывала она руки и выла. – На кого ж ты спокинул нас, кормилец-братец! Сызнов запрут нас злые люди под запоры под крепкие.
Евдокия, Марфа и Екатерина без особой охоты, подчиняясь обычаю, лениво подвывали сестре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
На дворе один из «робяток», Андрей Матвеев , сын сосланного боярина Артамона Сергеевича, наспех построил в ряды товарищей.
В первом ряду крепкой стеной стали Лев, Мартемьян и Фёдор Нарышкины, за ними – пониже ростом – Василий, Андрей и Семён Фёдоровы, ниже – Кирилло Алексеев, Иван Иванов с Гаврилою Головкиным, потом Автоном Головин, князья Андрей Михайлович Черкасский с Василием Лаврентьевичем Мещерским и, наконец, князь Иван Иванович Голицын с Иваном Родионовичем Стрешневым.
Черкасский, как воевода, заупрямился было: «Негоже мне ниже Кирюшки стоять!» – но Андрей Матвеев так выразительно поднёс к его лицу кулак, что он поспешил без дальнейших слов подчиниться воле товарища.
Оправив кафтан и, в подражание знакомому немцу-офицеру, выпучив серые глаза, Андрей взмахнул рукой.
Двор зазвенел дружным и стройным приветствием:
– Пол-ков-ни-ку пол-ка Пе-тро-ва – Пе-тру ца-ре-ви-чу-урра!
Пётр спрыгнул со спины монаха.
– По здорову ль вы все? – И вдруг стрелой полетел вдоль ограды. – Нуте-кось, кто догонит меня, полковника вашего?
От быстрого бега немели ноги, сердце билось пойманной птицей и захватывало дыханье. Но царевич не сдавался, скользил вертлявою змейкою меж ног «робяток», падал в лужи, барахтался, вновь вырывался, пока сверстники не признали себя побеждёнными.
Увидев через окно перепачканного в грязи сына, Наталья Кирилловна сейчас же погнала его домой, раздела догола и уложила в постель.
«Робятки», тщетно прождав у крыльца возвращения «полковника», решили идти к царице с челобитного.
– Не можно нам без полковника, – поклонился Наталье Кирилловне долговязый Матвеев.
Царица укоризненно поглядела на посла.
– В кого, не возьму в толк, пошёл ты, Андрюшка? Нешто так обо мне да об иных кровных царских заботился родитель твой Артамон?
Виноватая улыбочка Матвеева все же тронула её. Она пожурила его ещё немного, скорее для порядка, чем со зла, и склонилась к заливающемуся горькими слезами царевичу:
– Ладно. Ужо будь по-вашему.
Пётр порывисто обнял мать.
– Удушишь! – с трудом вырвалась Наталья Кирилловна и с материнскою гордостью повернулась к стоявшим у порога ближним. – Эка силища у робёнка у малого!
Одетый спальниками, царевич сунулся было в сени, чтобы идти снова на двор, но мать решительно загородила дорогу.
– И в думках не держи, чтоб я ныне на хворь тебя отпустила. Пригож будешь и в терему.
Низкий теремок Петра полон «робятками». Расшалился царевич. Стонет под ним деревянный конь в богатом уборе позолоченными стременами и уздечкой, сияющей изумрудами. Поют стрелы, спущенные с посеребрённых луков, грозно развеваются пёстро расписанные знамёна, стучат, гулко бранятся, лязгают топорики, обушки, шестопёры, цымбальцы исходят в развеселейшем переклике.
Но пуще общего гомона мелкая дробь, неугомонно сыплющаяся по всем углам хоромин и огромного усадебного двора.
То Пётр, закатив вдохновенно глаза, исступлённо бьёт в барабан.
Шагают роты, идут друг на друга, на лицах не детское увлечение забавой, а настоящая, неподдельная жажда ратного подвига. Ожесточённо мелькают крепко сжатые кулаки, ручьями льётся кровь из разбитых носов.
Кровь ещё больше возбуждает царевича. Каждая жила трепещет в нём. «На ляхов! На татарву!» – не выдерживает его душа. Он врывается в самую гущу побоища. Ничего, что вдруг помутилось в глазах от нанесённого случайно удара. Кто разберётся в сумятице в «царственной» переносице? Зато несладко приходится и «робяткам» от кулаков Петра.
– Стой! – взбешён царевич. – Кто опричь меня потеху остановил? – Размахивается с плеча: – Кто?
И неожиданно смолкает.
Перед ним мать. Величественная, торжественная, совсем не такая, какою он привык её видеть всегда.
– Сбирайся, сын мой!
И голос у неё новый, незнакомый. В нём звучат и несказанная радость, и слёзы, и какое-то таинственное прорицание.
Царевич раздумывает, долго глядит на мать, но вдруг топает капризно ногами:
– Ан не пойду! Недосуг! Мне ещё надобно с робятками в поход на Крым идти!
Стрешнев подобострастно улыбается:
– Добро речено тобою, царевич: «в поход идти». Воистину сбираешься ты ныне в великий поход! – И кланяется Петру до земли. – Исполнилось время. Грядёшь ты, преславный, в Кремль, в поход за царским венцом, скипетром и державою!
Гонец из Кремля обдаёт Стрешнева тупым, полным нескрываемой ненависти взглядом. «Не рано ль запела, пташечка?!» – скрежещет он зубами, но вслух почтительно прибавляет:
– Яко ныне отходит государь наш и брат твой Феодор Алексеевич, – единая надёжа засталась у нас, осиротелых холопей – ты, царевич, да старшой брат твой Иоанн Алексеевич.
Глава 11
«СОБОРНАЯ ВОЛЯ»
Пальцы Феодора Алексеевича нащупали прохладный овал одного из зеркалец, разбросанных на постели. Учёный монах Сильвестр Медведев помог государю поднести зеркальце к лицу.
– Пригож. – шевельнул царь усами и исказил лицо в больной, безнадёжной усмешке.
Над умирающим склонились Софья и Василий Васильевич.
Дыхание Феодора становилось все реже, отрывистей. В опустившихся, как у старца, уголках губ закипала пена и ползла по подбородку, скручивая в липкие косички реденькую русую бородёнку.
Монах услужливо вытирал ладонью уголки царёвых губ и размазывал слюни по своей шёлковой рясе.
У окна, размахивая руками, не стесняясь присутствием царя, почти вслух спорили о чём-то князь Иван Андреевич Хованский с Иваном Михайловичем Милославским.
Вдруг они испуганно замолчали. По полу, ребячьим смехом, рассыпались осколки обронённого государем зеркальца.
Пальцы царя шевельнулись в воздухе, как будто искали чего-то, и медленно сжались в кулак. Грудь в последний раз поднялась легко и ровно. Разгладившиеся у глаз лучики и плотно сжатые губы придали лицу выражение глубокой сосредоточенности.
Лекарь Гаден пощупал руку Феодора Алексеевича и приник ухом к умолкнувшему сердцу.
– Почил! – с таким убитым видом объявил он, точно был посредственным виновником смерти царя.
Три удара в большой соборный колокол, долгие и мрачные, как осенние московские ночи, возвестили столице о смерти Феодора Алексеевича.
Софья с сёстрами своими Евдокией, Марфой, Екатериной и Марьей заперлась в светлице и никого из мужчин не допускала к себе.
Царевна Марья, простоволосая, заплаканная, сидела на ковре и не переставала причитать.
– Отстань! – топнула на неё раздражённая Софья. – И без тебя тошно.
Но Марья Алексеевна не унималась.
– Что же нам делать осталось! – заламывала она руки и выла. – На кого ж ты спокинул нас, кормилец-братец! Сызнов запрут нас злые люди под запоры под крепкие.
Евдокия, Марфа и Екатерина без особой охоты, подчиняясь обычаю, лениво подвывали сестре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249