..
Беседа длилась недолго.
Выслужившийся из тёмной среды, исполнительный фронтовик только и повторял, слушая царские речи:
– Так точно, ваше величество!.. Всё исполню, государь! Можете положиться на меня и на этих молодцов! Эти не выдадут… Если, по правде сказать, остальная армия и ненадёжна после разных слухов и речей, которых наслушались от агитаторов… то уж на «георгиевцев»-то можно положиться! Каждый почти получил крест из рук вашего величества… Это – не безусые хулиганы, беспутные «эсдеки»… Еду немедленно… Всё исполню… И, с Божией помощью, в два дня очищу столицу от этой… шайки…
Ещё несколько тёплых слов… Объятие и поцелуй на прощанье…
Генерал скрылся.
Вслед ему ещё звучали нервные не то приказания, не то мольбы:
– Торопитесь!.. Каждая минута дорога… Я еду вслед за вами… Там Алиса… дети… Да поможет вам Бог.
Перед Николаем новый «верный холоп», генерал Цабель, конечно, из русских немцев, начальник военной охраны царского поезда, состоящей из двадцати человек Сводного полка и полуроты железнодорожного батальона.
– Мы должны выехать в Царское нынче же, по возможности – немедля! – приказал Николай. – Предупредите свиту. И пошлите кого-нибудь передать о моём отъезде генералу Алексееву… без бумаги, на словах… Поторопитесь!
В ночь на 28 февраля царский поезд двинулся навстречу событиям, закончившим печальную эпопею династии Романовых…
Он шёл кружным путём, на Лихославль и Тосно, словно желая обмануть зоркое народное око, скользя двойною змеёю вагонов двух литерных поездов.
В первом – начальник поезда, прислуга, канцелярия, военная охрана, чины железнодорожного батальона; во втором – Николай и его ближайшая свита: вечно полупьяный сухопутный адмирал Нилов; балагур и аферист, проныра Воейков; старый преданный граф Фредерикс, министр двора; затем генерал-адъютанты Нарышкин, герцог Лейхтенбергский-Романовский и человек двадцать конвоя.
На станции Лихославль свита Николая узнала от железнодорожных служащих о телеграмме комиссара Государственной думы по министерству путей сообщения Бубликова, извещающей, что этот новый член новой власти вступил в исправление своих обязанностей и ему одному должны подчиняться все служащие на железных дорогах.
Узнали лица свиты и о другой телеграмме – новый комендант Николаевского вокзала поручик Греков отдал распоряжение по всем линиям, ведущим к столице, чтобы «оба литерных поезда направить не в Царское Село, а прямо в Петроград».
Эти телеграммы были предъявлены дворцовому коменданту генералу Воейкову, который не решился разбудить спящего Николая и приказал ехать дальше. Отчаянье или надежда шепнули ему это решение? Кто знает… Он решил во что бы то ни стало прорваться в Царское Село через Бологое.
Около полуночи поезд прибыл в Бологое.
К Воейкову явился с докладом офицер железнодорожного батальона.
– Через Бологое на Петроград ехать опасно! – доложил он. – Тосна и Любань заняты сильными отрядами восставших войск…
– Ничего! – упрямо возразил Воейков. – Солдаты не посмеют помешать проезду его величества… Дайте сигнал к отправлению…
Два мощных американских паровоза, тяжело пыхтя, сверкая огнистыми очами передних фонарей, влекут последний царский поезд по рельсам с предельною быстротой, как будто все духи зла гонятся за тёмною, грохочущей змеёю этого рокового поезда.
…Малая Вишера…
Заколебались сигнальные огни, звучат переклички стрелочников, мелькают их тёмные очертания на путях…
Паровозы вовлекли вагоны в тупик – набрать воды и двигаться дальше, на Царское Село, где есть надежда на спасение.
Но сделать этого не удалось.
Мучимый неустанной тревогой, Николай вошёл в столовую, где застал почти всю свиту на ногах, несмотря на то, что ещё не было трёх часов утра.
– Что случилось? Отчего мы здесь так долго стоим? – прозвучал его тревожный вопрос.
– Вот… такая телеграмма, ваше величество, что…
Воейков подал листок: «Приказываю оба литерных поезда отправить не в Царское Село, а прямо в Петроград. Комендант Николаевского вокзала поручик Греков».
Тяжело опустившись на стул, царь глухо произнёс:
– Значит, серьёзное возмущение?.. П о р у ч и к Греков распоряжается Петроградом… Командует всеми… и мною?!
Смущённый Воейков решился, наконец, подробно доложить о телеграмме комиссара Государственной думы, о том, что поезд литеры «Б» не может двигаться дальше и что паровозы его испорчены. Царский конвой в настоящее время окружает паровозы этого поезда, чтобы кто-нибудь не испортил их тоже. Надо свернуть куда-нибудь… на другую линию. Может быть, там, подальше от столицы…
– Да, да, наверное. На Псков… – оживляясь, приказывает Николай…
Пока идёт подготовка к отправлению поезда, государь сидит, угрюмый и непонятный, почти не слушая, что говорят ему окружающие люди.
А говорят, что народ признал власть временного комитета Государственной думы, что образовано новое министерство из лиц, общим доверием облечённых… Что войска, как волны в бурю к твёрдым берегам, катят к стенам Таврического дворца, откуда раздался народный голос:
– Николай II объявляется низложенным, и власть переходит ко всему народу державы Российской!..
Ничего не слышит, не хочет слышать Николай… Молчит угрюмо.
Прошло мучительно долгие полчаса – поезд литеры «А» загромыхал, скользя по рельсам, постукивая на стыках колёсами; в первом от паровоза вагоне разместили взвод солдат железнодорожного батальона с небольшим запасом рельсов и шпал на случай, если путь впереди окажется испорченным.
Перешли на линию Виндавской железной дороги; и недалеко от станции Дно, получившей теперь всемирную историческую известность, поезд нагнала очередная тревожная весть: царскосельский гарнизон перешёл на сторону нового правительства. Императрица, покинутая последними защитниками, обратилась с просьбой к Родзянке и к исполнительному комитету Государственной думы, чтобы её и детей оберегли от всяких случайностей, возможных в такие дни… Жандармский дивизион и полиция, за небольшим исключением, признали власть революции…
– В Москву, – решительно бросил Николай Воейкову. – Как полагаете? Мрозовский говорил, что Москва нас всегда отстоит!..
– Сейчас я отдам приказания, ваше величество!
Вот, наконец, и Дно; здесь по прямому проводу была получена весть из Москвы, безотрадный ответ на тревожные запросы:
«Московский гарнизон целиком перешёл на сторону народа. Представители старой власти арестованы. Революционные полки признали власть нового правительства».
Прочитав известие, Николай поднял голову и спокойным голосом проговорил:
– Надо проехать к генералу Рузскому… На Псков дорога, как вы говорили, ещё свободна… Попытаемся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Беседа длилась недолго.
Выслужившийся из тёмной среды, исполнительный фронтовик только и повторял, слушая царские речи:
– Так точно, ваше величество!.. Всё исполню, государь! Можете положиться на меня и на этих молодцов! Эти не выдадут… Если, по правде сказать, остальная армия и ненадёжна после разных слухов и речей, которых наслушались от агитаторов… то уж на «георгиевцев»-то можно положиться! Каждый почти получил крест из рук вашего величества… Это – не безусые хулиганы, беспутные «эсдеки»… Еду немедленно… Всё исполню… И, с Божией помощью, в два дня очищу столицу от этой… шайки…
Ещё несколько тёплых слов… Объятие и поцелуй на прощанье…
Генерал скрылся.
Вслед ему ещё звучали нервные не то приказания, не то мольбы:
– Торопитесь!.. Каждая минута дорога… Я еду вслед за вами… Там Алиса… дети… Да поможет вам Бог.
Перед Николаем новый «верный холоп», генерал Цабель, конечно, из русских немцев, начальник военной охраны царского поезда, состоящей из двадцати человек Сводного полка и полуроты железнодорожного батальона.
– Мы должны выехать в Царское нынче же, по возможности – немедля! – приказал Николай. – Предупредите свиту. И пошлите кого-нибудь передать о моём отъезде генералу Алексееву… без бумаги, на словах… Поторопитесь!
В ночь на 28 февраля царский поезд двинулся навстречу событиям, закончившим печальную эпопею династии Романовых…
Он шёл кружным путём, на Лихославль и Тосно, словно желая обмануть зоркое народное око, скользя двойною змеёю вагонов двух литерных поездов.
В первом – начальник поезда, прислуга, канцелярия, военная охрана, чины железнодорожного батальона; во втором – Николай и его ближайшая свита: вечно полупьяный сухопутный адмирал Нилов; балагур и аферист, проныра Воейков; старый преданный граф Фредерикс, министр двора; затем генерал-адъютанты Нарышкин, герцог Лейхтенбергский-Романовский и человек двадцать конвоя.
На станции Лихославль свита Николая узнала от железнодорожных служащих о телеграмме комиссара Государственной думы по министерству путей сообщения Бубликова, извещающей, что этот новый член новой власти вступил в исправление своих обязанностей и ему одному должны подчиняться все служащие на железных дорогах.
Узнали лица свиты и о другой телеграмме – новый комендант Николаевского вокзала поручик Греков отдал распоряжение по всем линиям, ведущим к столице, чтобы «оба литерных поезда направить не в Царское Село, а прямо в Петроград».
Эти телеграммы были предъявлены дворцовому коменданту генералу Воейкову, который не решился разбудить спящего Николая и приказал ехать дальше. Отчаянье или надежда шепнули ему это решение? Кто знает… Он решил во что бы то ни стало прорваться в Царское Село через Бологое.
Около полуночи поезд прибыл в Бологое.
К Воейкову явился с докладом офицер железнодорожного батальона.
– Через Бологое на Петроград ехать опасно! – доложил он. – Тосна и Любань заняты сильными отрядами восставших войск…
– Ничего! – упрямо возразил Воейков. – Солдаты не посмеют помешать проезду его величества… Дайте сигнал к отправлению…
Два мощных американских паровоза, тяжело пыхтя, сверкая огнистыми очами передних фонарей, влекут последний царский поезд по рельсам с предельною быстротой, как будто все духи зла гонятся за тёмною, грохочущей змеёю этого рокового поезда.
…Малая Вишера…
Заколебались сигнальные огни, звучат переклички стрелочников, мелькают их тёмные очертания на путях…
Паровозы вовлекли вагоны в тупик – набрать воды и двигаться дальше, на Царское Село, где есть надежда на спасение.
Но сделать этого не удалось.
Мучимый неустанной тревогой, Николай вошёл в столовую, где застал почти всю свиту на ногах, несмотря на то, что ещё не было трёх часов утра.
– Что случилось? Отчего мы здесь так долго стоим? – прозвучал его тревожный вопрос.
– Вот… такая телеграмма, ваше величество, что…
Воейков подал листок: «Приказываю оба литерных поезда отправить не в Царское Село, а прямо в Петроград. Комендант Николаевского вокзала поручик Греков».
Тяжело опустившись на стул, царь глухо произнёс:
– Значит, серьёзное возмущение?.. П о р у ч и к Греков распоряжается Петроградом… Командует всеми… и мною?!
Смущённый Воейков решился, наконец, подробно доложить о телеграмме комиссара Государственной думы, о том, что поезд литеры «Б» не может двигаться дальше и что паровозы его испорчены. Царский конвой в настоящее время окружает паровозы этого поезда, чтобы кто-нибудь не испортил их тоже. Надо свернуть куда-нибудь… на другую линию. Может быть, там, подальше от столицы…
– Да, да, наверное. На Псков… – оживляясь, приказывает Николай…
Пока идёт подготовка к отправлению поезда, государь сидит, угрюмый и непонятный, почти не слушая, что говорят ему окружающие люди.
А говорят, что народ признал власть временного комитета Государственной думы, что образовано новое министерство из лиц, общим доверием облечённых… Что войска, как волны в бурю к твёрдым берегам, катят к стенам Таврического дворца, откуда раздался народный голос:
– Николай II объявляется низложенным, и власть переходит ко всему народу державы Российской!..
Ничего не слышит, не хочет слышать Николай… Молчит угрюмо.
Прошло мучительно долгие полчаса – поезд литеры «А» загромыхал, скользя по рельсам, постукивая на стыках колёсами; в первом от паровоза вагоне разместили взвод солдат железнодорожного батальона с небольшим запасом рельсов и шпал на случай, если путь впереди окажется испорченным.
Перешли на линию Виндавской железной дороги; и недалеко от станции Дно, получившей теперь всемирную историческую известность, поезд нагнала очередная тревожная весть: царскосельский гарнизон перешёл на сторону нового правительства. Императрица, покинутая последними защитниками, обратилась с просьбой к Родзянке и к исполнительному комитету Государственной думы, чтобы её и детей оберегли от всяких случайностей, возможных в такие дни… Жандармский дивизион и полиция, за небольшим исключением, признали власть революции…
– В Москву, – решительно бросил Николай Воейкову. – Как полагаете? Мрозовский говорил, что Москва нас всегда отстоит!..
– Сейчас я отдам приказания, ваше величество!
Вот, наконец, и Дно; здесь по прямому проводу была получена весть из Москвы, безотрадный ответ на тревожные запросы:
«Московский гарнизон целиком перешёл на сторону народа. Представители старой власти арестованы. Революционные полки признали власть нового правительства».
Прочитав известие, Николай поднял голову и спокойным голосом проговорил:
– Надо проехать к генералу Рузскому… На Псков дорога, как вы говорили, ещё свободна… Попытаемся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131