Когда человек своими глазами видит, как двенадцатилетний ребенок делает то, что раньше приписывалось только святым и пророкам, это будто гром с ясного неба, и мое появление способно заронить надежду в души сотен и тысяч людей, давно ее потерявших. Конечно, никто не мешает заработать на этом кучу денег, однако если не понимать, что я в своих выступлениях трогаю зрителей за сердце, то я и не сумею подняться до положенных мне высот. Думаю, именно по этой причине мастер и определил мне начинать карьеру во всех тех медвежьих углах, в забытых Богом и людьми местах, которых нет ни на одной карте. Он хотел, чтобы слух обо мне расходился медленно, чтобы я успел прочно почувствовать почву под ногами. Не меня он пытался держать в узде, он хотел контролировать ситуацию, чтобы я если вспыхнул, то как звезда, а не как масло на сковородке.
Кто я был, чтобы спорить с ним? Выступления организовывались без перебоя, доходы выходили хорошие, а когда наступала ночь, у нас всегда была крыша над головой. Занимался я тем, о чем мечтал, и получал от этого такое удовлетворение, что мне было совершенно наплевать, выступаем мы в Париже во Франции или в Париже в Техасе. Разумеется, не всегда и не все шло гладко, однако мастеру, похоже, не страшны были никакие рытвины И ухабы. Например, когда мы приехали в Дублин, штат Миссисипи, в нашу дверь постучался школьный инспектор. «Почему этот парень не в школе? » — сказал он мастеру, тыча длинным костлявым пальцем в мою сторону. Как вы знаете, в те годы существовал соответствующий закон, со всеми прилагавшимися к нему указаниями и инструкциями. Я подумал, что вот нам и конец, но мастер только улыбнулся, пригласил любопытного джентльмена войти и достал из нагрудного кармана пиджака сложенный лист бумаги. Бумага была вся в печатях и конторских штампах, и, ознакомившись с ней, инспектор смущенно приложился пальцами к шляпе, принес свои извинения и удалился. Бог знает, что там было написано, но подействовало лучше некуда. Я не успел прочитать ни слова: мастер сразу ее сложил и опять упрятал в карман. «Что это? » — спросил я у него, а потом подождал и спросил еще раз, но мастер так и не ответил. Он только похлопал себя по карману, с видом невероятно хитрым и самодовольным. В эту минуту он был похож на кота, сожравшего хозяйскую канарейку, который не собирался докладывать, каким образом открыл дверцу.
Всю вторую половину 1927 года и первую 1928-го я прожил словно в коконе, отгороженный от всего на свете, сосредоточившись исключительно на работе. Я не задумывался о прошлом, не задумывался о будущем, меня интересовало только настоящее и только то, чем я занят в данный момент. Примерно дня по три-четыре в месяц мы проводили в Вичите, а все остальное время колесили в «Чудо-мобиле» из штата в штат. Первый относительно длинный перерыв мы устроили себе в середине мая. Подходил мой тринадцатый день рождения, и мастер решил, что неплохо бы недели две отдохнуть. Поехали к миссис Виттерспун, сказал он, пожуем для разнообразия домашней стряпни. Сделаем передышку, отметим день рождения, сосчитаем денежки, поживем как турецкие султаны, а когда надоест, снова упакуем вещички и рванем себе дальше. Предложение было блеск, и я обрадовался, но едва мы вернулись, сквозь предвкушение отдыха я почувствовал: что-то не так. Мастер с миссис Виттерспун были на этот раз ни при чем. Ко мне оба они относились замечательно, а уж друг к другу тем более. В доме тоже было, как всегда, хорошо. Нелли Богг постаралась от души, постель была та же, что раньше, погода на улице стояла отменная. Тем не менее с той минуты, как мы переступили порог, сердце у меня сжалось, и я весь вечер чувствовал необъяснимую горечь и беспокойство. Сначала я подумал, что высплюсь и пройдет, но тревожное чувство не прошло и утром, осталось и залегло внутри, будто непереваренный пудинг, и сколько я ни пытался настроиться на хорошее, я не мог от него избавиться. Потом оно принялось разрастаться, совершенно от меня независимо, и на третий день стало занимать во мне столько места, что вечером, едва я надел пижаму и собрался было лечь спать, вдруг невыносимо — захотелось плакать. Я подивился своему идиотизму, но не прошло и минуты, как уже рыдал в подушку, выплакивая в нее непонятное горе и стыд.
Рано утром, когда мы с мастером сели завтракать, я не сдержался и, еще сам не успев осознать, о чем я, завел с ним разговор. Миссис Виттерспун спала наверху, и мы были вдвоем, дожидаясь яичницы с колбасой, которую готовила Нелли Богг.
— Помните, вы говорили мне про закон? — сказал я.
Мастер, который было, только сев за стол, уткнулся носом в газету, оторвался от заголовков и длинно и непонимающе на меня посмотрел.
— Про закон? — сказал он. — Какой закон?
— Сами знаете. Про наш долг и тому подобное. Что нельзя называть себя человеком, если забудешь о мертвых.
— Конечно, помню.
— Так вот, мы, похоже, нарушаем этот ваш закон налево-направо.
— Каким образом, Уолт? Эзоп и мамаша Сиу живут в нашем сердце. Куда бы мы ни отправились, они везде с нами. Никакая сила на свете не заставит нас их забыть.
— Но мы ведь просто ушли в сторону, разве не так? Какие-то сволочи их убили, а мы даже пальцем не шевельнули.
— Мы ничего не могли сделать. Если бы мы попытались прийти им на помощь, нас бы только тоже убили, вот и все.
— В ту ночь — конечно. Но а как же потом? Если мертвых положено помнить, то, значит, у нас нет выбора, и мы должны найти этих ублюдков и посмотреть, как они трясутся от страха и ждут, что им будет. А мы, черт побери, отлично проводим время — скажете, нет? Скоморошничаем себе в свое удовольствие, катаемся себе по всей стране, деньги гребем лопатой. А как же Эзоп? Как же старая смешная мамаша Сиу? Они, значит, пусть гниют в могилах, а это дерьмо, кто их туда загнал, пусть гуляют?
— Возьми себя в руки, — сказал мастер, пристально глядя на меня, а у меня опять потекли слезы ручьем. Голос у него был строгий, только вот что не злой. — Конечно, их можно найти, — сказал он. —
Можно найти и воздать по заслугам, но только на эту работу пришлось бы положить жизнь. На полицию можешь не рассчитывать, Уолт, это я тебе точно говорю, и если ты решил, будто суд вынесет им приговор за убийство, то напряги мозги и подумай хорошенько. Клан повсюду, Уолт, и он держит в своих руках все, даже суд. Клан — это те самые, милые, улыбающиеся тебе люди, которых ты не раз видел на улице в Сиболе, — Том Скиннер, Джад Макнелли, Гарольд Даун — все они члены Клана, все до единого. Король, королевич, сапожник, портной… да мы-то с тобой никто. Нам пришлось бы самим выносить приговор и самим казнить, но только в ту же минуту, когда мы начали бы охоту, началась бы охота на нас. Пролилось бы немало крови, Уолт, и главным образом нашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71