— Глобус был обыкновенный, Уолт. С глобусом была записка.
— Про записку я тоже ничего не знаю.
— В записке была одна фраза, всего одна фраза: «Что бы с тобой ни случилось, я везде буду с тобой». Прочитала я ее, и все. Для меня, котенок, был только один мужчина. Пусть нельзя было его получить, но ведь глупо морочить голову, взамен искать дешевую копию.
Она стояла там, рассказывала про записку, а вокруг нас текла уличная толпа. Ветер трепал края зеленой фетровой шляпы, в глазах у нее появились слезы. Я наклонился и стал собирать пакеты, пока она не заплакала.
— Пойдемте в ресторан, миссис Ви, — сказал я. — Угощу вас обедом, закажем бадейку «кьянти» и посидим поболтаем.
Я сунул десятку мэтру, караулившему у двери, и сказал, что мы хотим поговорить с глазу на глаз. Мэтр пожал плечами: «кабинеты зарезервированы», и я вынул еще одну. Двадцати долларов оказалось достаточно, чтобы кому-то вдруг отказали ввиду неожиданных обстоятельств, и через десять минут мы прошли следом за помощником мэтра в глубину ресторанного зала, где он остановился, приоткрыл красный бархатный занавес и пропустил нас в уютный, освещенный свечами альков. Мне хотелось показать миссис Виттерспун, какой я стал, и, по-моему, я произвел впечатление. Я заметил, как у нее в глазах всплеснуло-веселое удивление, когда мы устроились за столом, и она взялась за свой «честер», а я извлек из кармана золотую зажигалку с моей монограммой, и тогда до нее наконец дошло, что маленький Уолт стал взрослым.
— А дела у тебя идут неплохо, не так ли? — сказала она.
— Хорошо идут, — сказал я. — Я много трудился все это время.
Несколько минут мы болтали о том о сем, прощупывая почву, а когда официант принес меню, мы, оставшись довольны проверкой, уже вовсю вспоминали прошлое. Миссис Виттерспун, как оказалось, знала про наши с мастером последние месяцы больше, чем я мог предположить. За неделю до смерти мастер написал ей подробное письмо, где рассказывал про головные боли, про конец Чудо-мальчика Уолта и решение ехать в Голливуд, чтобы сделать меня кинозвездой.
— Ничего не понимаю, — сказал я. — Если вы с ним разбежались, зачем он вам писал?
— Мы не разбежались. Мы просто решили не жениться.
— Все равно не понимаю.
— Он был обречен, Уолт. Ты ведь знаешь. И тогда должен был уже знать. Вскоре после твоего похищения ему сказали, что это рак. Отличное тогда выдалось лето. Страшно вспомнить. Даже страшно подумать. Мы метались по всей Вичите, чтобы наскрести денег, и тут он, черт бы побрал, заболел. С той минуты он и заговорил о свадьбе. Мне до ужаса хотелось за него замуж. Наплевать было, сколько ему осталось, я просто хотела быть его женой. Но он и слышать не хотел. «За меня это все равно что за труп, — говорил он. — Ты должна подумать о будущем, Марион, — это он мне сказал раз, наверное, с тысячу. — Думай о будущем, Марион. Кокс неплохой парень. Посмотри же: дает нам денег на Уолта, а главное, за ним ты будешь как за каменной стеной. Хорошая сделка, подруга, и ты будешь последней дурой, если его упустишь».
— Черт возьми, Бог ты мой! Он и в самом деле любил вас. Я хочу сказать, черт возьми, он и в самом деле любил вас.
— Он любил нас обоих, Уолт. После смерти Эзопа и мамаши Сиу кроме нас у него никого не осталось.
У меня не было ни малейшего намерения рассказывать ей, как он умирал. Я хотел избавить ее от мрачных подробностей и, несмотря на выпитое вино, крепко держал язык за зубами, а она все просила меня рассказать о последних днях нашей поездки, просила объяснить, что произошло в Калифорнии. Почему я не стал актером? Сколько он еще прожил? Почему я так на нее посмотрел? Я выдал хорошую байку, как он тихо скончался во сне, но она не купилась, она слишком хорошо меня знала. Она раскусила меня в четыре секунды, а когда поняла, что я что-то скрываю, врать больше не было смысла. Потому я все рассказал. Рассказал, как было, и слово за слово сам опять окунулся в этот кошмар. Я не пропустил ничего. Миссис Виттерспун имела право все знать, и, раз начав, я не мог уже остановиться. Я говорил, слезы текли по ее лицу, и я смотрел, как с ресниц течет краска, оставляя в пудре дорожки, и продолжал рассказывать.
Когда я закончил, то расстегнул пиджак и вынул из наплечной кобуры револьвер. Подержал его на ладони секунду или, может быть, две и положил в центр стола.
— Вот он, — сказал я. — Револьвер мастера. Чтобы вы знали, какой он.
— Бедный Уолт, — сказала она.
— Никакой я не бедный. Это все, что у меня от него осталось.
Секунд десять или двенадцать миссис Виттерспун, не отводя глаз, смотрела на этот маленький, отделанный дубовыми пластинами револьвер. Потом осторожно, очень осторожно, протянула руку и обхватила его пальцами. Я подумал, она его заберет, но она не взяла. Она просто сидела, смотрела на поблескивавший сквозь пальцы металл, словно, касаясь того, к чему прикасался мастер, она снова касалась его.
— Ты сделал все, что ты мог, — наконец сказала она.
— Я подвел мастера, вот и все, что я сделал. Он просил его пристрелить, а я не сумел. Это было последнее желание… а я предал его и заставил все сделать самому.
— «Помни хорошее» — так он тебе сказал.
— Не могу. Я не успеваю, я вспоминаю, что происходило тогда, когда он это сказал. Я не могу переступить через тот день. Не могу вспомнить, что было раньше.
— Выбрось его, Уолт. Выбрось этот чертов револьвер и выкинь все из головы.
— Не могу. Если я забуду, он умрет насовсем.
Тут она встала и вышла из-за стола. Она не сказала, куда идет, а я не спросил. Разговор стал таким тяжелым, таким страшным для нас обоих, что произнеси мы еще хоть слово, крыша у меня съехала бы, это точно. Я убрал револьвер в кобуру и посмотрел на часы. Был час дня. До свидания с Дикси оставалось еще много времени. Я не знал, вернется миссис Виттерспун или нет. Сам я решил остаться, дообедать и бежать в «Ройял-парк отель» к своей новой подружке, думая только о том, как она обнимет меня за талию шелковистыми своими ножками и как я с ней часик покувыркаюсь.
Но миссис Виттерспун и не думала исчезать насовсем. Она пошла в дамскую комнату привести себя в порядок и, подкрасив ресницы и губы, через десять минут вернулась. Глаза у нее еще были красные, но, усевшись за стол, она улыбнулась мне с видом, говорившим, что дальше она лично намерена поболтать на другие темы.
— Ну, дружок, расскажи, — сказала она, принимаясь за салат из креветок, — как твой летательный бизнес?
— Да никак. В гробу я видал такой бизнес, — сказал я. — Десант приземлился, крылышки распроданы по перышку.
— Никогда не хотел попытаться сначала?
— Ни за какие бананы.
— Что, такие были сильные боли?
— Вы, любезная леди, не знаете, что такое «сильные». Это было как высоковольтные вспышки, будто попадал в раскаленный тостер, а там, знаете ли, легко отбросить не только крылышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71