«Императоры в царстве вкуса» (его идея), и со шрифтом, который использовался для «Райских солений и сладостей».
- Оформление то же самое. Меняется, надо полагать, только текст, - сказал това рищ Пиллей.
- И цвет рамки, - сказал Чакко. - Теперь не красный, а горчичный. Товарищ Пиллей, желая прочитать текст вслух, поднял очки до самых волос. От масла, которым они были умащены, стекла мигом помутнели.
- «Синтетический пищевой уксус», - произнес он. - Заглавными, надо полагать.
- Берлинской лазурью, - заметил Чакко.
- «Изготовлено из уксусной кислоты».
- Ярко-синим, - сказал Чакко. - Какой мы брали для зеленого перца в рассоле.
- «Вес нетто… Партия № Дата вып…. Срок годн…. Макс. розн. цена… рупий» - тем же ярко-синим, но другим шрифтом?
Чакко кивнул.
- «Настоящим удостоверяем, что уксус в этой бутылке по своим свойствам и качеству соответствует установленным нормам. Ингредиенты: уксусная кислота, вода». Это, надо полагать, будет красным.
Товарищ Пиллей говорил «надо полагать», чтобы превращать вопросы в утверждения. Он не любил задавать вопросов, если только они не носили личного характера. Вопрос - это жалкая демонстрация незнания.
К тому времени, как Чакко и товарищ Пиллей кончили обсуждать наклейку для уксуса, каждый из них обзавелся своим личным комариным конусом.
Они согласовали срок исполнения заказа.
- Так, значит, вчерашняя демонстрация прошла успешно? - спросил Чакко, наконец переходя к разговору, ради которого он, собственно, и пришел.
- Пока не будут выполнены наши требования, товарищ, мы не можем сказать, успешно она прошла или нет. - В голосе товарища Пиллея зазвучали ораторские нотки. - До тех пор борьба будет продолжаться.
- Но Отклик был очень мощный, - вставил Чакко, пытаясь говорить на том же языке.
- Это само собой. - сказал товарищ Пиллей. - Товарищи представили меморандум Высшему Партийному Руководству. Теперь надо подождать. Поживем - увидим.
- Мы вчера мимо них проезжали, - сказал Чакко. - Мимо колонны.
- По дороге в Кочин, надо полагать, - сказал товарищ Пиллей. - Но, согласно партийным источникам, Отклик в Тривандраме был еще лучше, и намного.
- В Кочине тоже были тысячи демонстрантов, - сказал Чакко. - Кстати, моя племянница увидела среди них нашего Велютту.
- Охо. Понимаю.
Товарищ Пиллей был застигнут врасплох. Он вообще-то имел намерение поговорить с Чакко о Велютте. Когда-нибудь. В подходящий момент. Но не с кондачка, не с бухты-барахты. Его мозг загудел, как настольный вентилятор. Он раздумывал, воспользоваться ли возможностью или лучше отложить. Он решил не откладывать.
- Да. Он хороший работник, - сказал товарищ Пиллей глубокомысленно. - Очень толковый.
- Чрезвычайно, - согласился Чакко. - Отличный столяр с инженерным мышлением. Если бы не…
- Я не про то, товарищ, - сказал товарищ Пиллей. - Партийный работник.
Мать товарища Пиллея по-прежнему раскачивалась и всхрапывала. В ритме ее всхрапываний было что-то убаюкивающее. Как в тиканье часов. Звук, которого почти не замечаешь, но которого тебе будет не хватать, если он прекратится.
- Ясно. Значит, он полноправный член партии?
- Конечно, - мягко сказал товарищ Пиллей. - Конечно.
Под волосами у Чакко было уже очень потно. Ему казалось, что там пробирается рота муравьев. Он принялся чесать голову и делал это долго, двумя руками. Возя вверх-вниз весь скальп целиком.
- Ору карьям параяттей? - произнес товарищ Пиллей на малаялам, и голос его зазвучал доверительно, заговорщически. - Хотите совет? Я говорю с вами как друг, кето. Не для протокола.
Прежде чем продолжать, товарищ Пиллей испытующе поглядел на Чакко, стараясь определить его реакцию. Чакко изучал серую пастообразную смесь пота и перхоти у себя под ногтями.
- С этим параваном как бы вам не нажить неприятности, - сказал товарищ Пиллей. - Послушайте меня… подыщите ему работу в другом месте. Отошлите его отсюда.
Чакко был удивлен таким оборотом разговора. Начиная его, он хотел только прощупать почву, разобраться в ситуации. Он ожидал настороженной, даже враждебной реакции, а ему предлагали какой-то хитрый сговор.
- Отослать? Зачем? Разве я возражаю против его членства? Мне просто любопытно стало, вот и все… Я подумал, может, вы с ним говорили, - сказал Чакко. - Я считаю, он просто экспериментирует, пробует себя, мне он кажется человеком разумным и по ложительным. Я ему доверяю…
- Не в этом дело, - сказал товарищ Пиллей. - Пусть он будет какой угодно прекрасный-распрекрасный. Все равно другие ваши люди имеют на него зуб. Они уже приходят ко мне с жалобами… Видите ли, товарищ, на низовом уровне кастовые представления пустили очень глубокие корни.
Кальяни поставила перед мужем на стол металлический стаканчик с дымящимся кофе.
- Даже вот ее, к примеру, взять. Мою хозяйку. Ведь она никогда в жизни паравана не пустит на порог. Ни за что на свете. Даже мне не удастся ее заставить. Свою собственную жену. В доме ведь кто командир? Она. - Он игриво-ласково ей улыбнулся. - Аллай эди, Кальяни? Правду говорю?
Кальяни потупила взор, смущенно признаваясь в своем предрассудке.
- Видите? - торжествующе сказал товарищ Пиллей. - Она очень хорошо понимает по-английски. Только вот не говорит.
Чакко вежливо улыбнулся.
- Вы сказали, мои люди приходят к вам с жалобами…
- Приходят, - подтвердил товарищ Пиллей.
- На что-то конкретное?
- Ничего такого конкретно, - сказал товарищ К. Н. М. Пиллей. - Но видите ли, товарищ, ему идут от вас всякие поблажки, а другим, разумеется, обидно. Они считают - как так? Несправедливо. В конце концов, кем бы он там ни был у вас - столяром, электриком, кем хотите, - для них он все равно параван, рыбак. Это от рождения закрепляется. Я им сам без конца втолковываю, что они не правы. Но, откровенно говоря, товарищ, ввести Новшество - это одно дело. Получить Одобрение - совсем другое. Вам поаккуратней бы. Для него же лучше будет, если вы его куда-нибудь…
- Друг вы мой любезный, - сказал Чакко. - Это невозможно. Заменить его некем. Фабрика на нем одном держится… и мы же не можем всех параванов отослать подальше, проблемы так не решаются. Рано или поздно нам придется разбираться с этой чепухой.
Товарищу Пиллею очень не понравилось, что к нему так обратились: «Друг вы мой любезный». Для него это было оскорбление в хорошей англоязычной упаковке, иначе говоря, двойное оскорбление - во-первых, слова сами по себе, а во-вторых, уверенность Чакко, что до собеседника не дойдет. Настроение товарища Пиллея вконец испортилось.
- Может, и придется, - сказал он ядовитым тоном. - Но тише едешь, как говорится, дальше будешь. Не забывайте, товарищ, что здесь вам не Оксфордский университет. Что для вас чепуха, то для Трудящихся совсем даже не чепуха.
В дверях появился запыхавшийся Ленин - худой в отца, но с материнскими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
- Оформление то же самое. Меняется, надо полагать, только текст, - сказал това рищ Пиллей.
- И цвет рамки, - сказал Чакко. - Теперь не красный, а горчичный. Товарищ Пиллей, желая прочитать текст вслух, поднял очки до самых волос. От масла, которым они были умащены, стекла мигом помутнели.
- «Синтетический пищевой уксус», - произнес он. - Заглавными, надо полагать.
- Берлинской лазурью, - заметил Чакко.
- «Изготовлено из уксусной кислоты».
- Ярко-синим, - сказал Чакко. - Какой мы брали для зеленого перца в рассоле.
- «Вес нетто… Партия № Дата вып…. Срок годн…. Макс. розн. цена… рупий» - тем же ярко-синим, но другим шрифтом?
Чакко кивнул.
- «Настоящим удостоверяем, что уксус в этой бутылке по своим свойствам и качеству соответствует установленным нормам. Ингредиенты: уксусная кислота, вода». Это, надо полагать, будет красным.
Товарищ Пиллей говорил «надо полагать», чтобы превращать вопросы в утверждения. Он не любил задавать вопросов, если только они не носили личного характера. Вопрос - это жалкая демонстрация незнания.
К тому времени, как Чакко и товарищ Пиллей кончили обсуждать наклейку для уксуса, каждый из них обзавелся своим личным комариным конусом.
Они согласовали срок исполнения заказа.
- Так, значит, вчерашняя демонстрация прошла успешно? - спросил Чакко, наконец переходя к разговору, ради которого он, собственно, и пришел.
- Пока не будут выполнены наши требования, товарищ, мы не можем сказать, успешно она прошла или нет. - В голосе товарища Пиллея зазвучали ораторские нотки. - До тех пор борьба будет продолжаться.
- Но Отклик был очень мощный, - вставил Чакко, пытаясь говорить на том же языке.
- Это само собой. - сказал товарищ Пиллей. - Товарищи представили меморандум Высшему Партийному Руководству. Теперь надо подождать. Поживем - увидим.
- Мы вчера мимо них проезжали, - сказал Чакко. - Мимо колонны.
- По дороге в Кочин, надо полагать, - сказал товарищ Пиллей. - Но, согласно партийным источникам, Отклик в Тривандраме был еще лучше, и намного.
- В Кочине тоже были тысячи демонстрантов, - сказал Чакко. - Кстати, моя племянница увидела среди них нашего Велютту.
- Охо. Понимаю.
Товарищ Пиллей был застигнут врасплох. Он вообще-то имел намерение поговорить с Чакко о Велютте. Когда-нибудь. В подходящий момент. Но не с кондачка, не с бухты-барахты. Его мозг загудел, как настольный вентилятор. Он раздумывал, воспользоваться ли возможностью или лучше отложить. Он решил не откладывать.
- Да. Он хороший работник, - сказал товарищ Пиллей глубокомысленно. - Очень толковый.
- Чрезвычайно, - согласился Чакко. - Отличный столяр с инженерным мышлением. Если бы не…
- Я не про то, товарищ, - сказал товарищ Пиллей. - Партийный работник.
Мать товарища Пиллея по-прежнему раскачивалась и всхрапывала. В ритме ее всхрапываний было что-то убаюкивающее. Как в тиканье часов. Звук, которого почти не замечаешь, но которого тебе будет не хватать, если он прекратится.
- Ясно. Значит, он полноправный член партии?
- Конечно, - мягко сказал товарищ Пиллей. - Конечно.
Под волосами у Чакко было уже очень потно. Ему казалось, что там пробирается рота муравьев. Он принялся чесать голову и делал это долго, двумя руками. Возя вверх-вниз весь скальп целиком.
- Ору карьям параяттей? - произнес товарищ Пиллей на малаялам, и голос его зазвучал доверительно, заговорщически. - Хотите совет? Я говорю с вами как друг, кето. Не для протокола.
Прежде чем продолжать, товарищ Пиллей испытующе поглядел на Чакко, стараясь определить его реакцию. Чакко изучал серую пастообразную смесь пота и перхоти у себя под ногтями.
- С этим параваном как бы вам не нажить неприятности, - сказал товарищ Пиллей. - Послушайте меня… подыщите ему работу в другом месте. Отошлите его отсюда.
Чакко был удивлен таким оборотом разговора. Начиная его, он хотел только прощупать почву, разобраться в ситуации. Он ожидал настороженной, даже враждебной реакции, а ему предлагали какой-то хитрый сговор.
- Отослать? Зачем? Разве я возражаю против его членства? Мне просто любопытно стало, вот и все… Я подумал, может, вы с ним говорили, - сказал Чакко. - Я считаю, он просто экспериментирует, пробует себя, мне он кажется человеком разумным и по ложительным. Я ему доверяю…
- Не в этом дело, - сказал товарищ Пиллей. - Пусть он будет какой угодно прекрасный-распрекрасный. Все равно другие ваши люди имеют на него зуб. Они уже приходят ко мне с жалобами… Видите ли, товарищ, на низовом уровне кастовые представления пустили очень глубокие корни.
Кальяни поставила перед мужем на стол металлический стаканчик с дымящимся кофе.
- Даже вот ее, к примеру, взять. Мою хозяйку. Ведь она никогда в жизни паравана не пустит на порог. Ни за что на свете. Даже мне не удастся ее заставить. Свою собственную жену. В доме ведь кто командир? Она. - Он игриво-ласково ей улыбнулся. - Аллай эди, Кальяни? Правду говорю?
Кальяни потупила взор, смущенно признаваясь в своем предрассудке.
- Видите? - торжествующе сказал товарищ Пиллей. - Она очень хорошо понимает по-английски. Только вот не говорит.
Чакко вежливо улыбнулся.
- Вы сказали, мои люди приходят к вам с жалобами…
- Приходят, - подтвердил товарищ Пиллей.
- На что-то конкретное?
- Ничего такого конкретно, - сказал товарищ К. Н. М. Пиллей. - Но видите ли, товарищ, ему идут от вас всякие поблажки, а другим, разумеется, обидно. Они считают - как так? Несправедливо. В конце концов, кем бы он там ни был у вас - столяром, электриком, кем хотите, - для них он все равно параван, рыбак. Это от рождения закрепляется. Я им сам без конца втолковываю, что они не правы. Но, откровенно говоря, товарищ, ввести Новшество - это одно дело. Получить Одобрение - совсем другое. Вам поаккуратней бы. Для него же лучше будет, если вы его куда-нибудь…
- Друг вы мой любезный, - сказал Чакко. - Это невозможно. Заменить его некем. Фабрика на нем одном держится… и мы же не можем всех параванов отослать подальше, проблемы так не решаются. Рано или поздно нам придется разбираться с этой чепухой.
Товарищу Пиллею очень не понравилось, что к нему так обратились: «Друг вы мой любезный». Для него это было оскорбление в хорошей англоязычной упаковке, иначе говоря, двойное оскорбление - во-первых, слова сами по себе, а во-вторых, уверенность Чакко, что до собеседника не дойдет. Настроение товарища Пиллея вконец испортилось.
- Может, и придется, - сказал он ядовитым тоном. - Но тише едешь, как говорится, дальше будешь. Не забывайте, товарищ, что здесь вам не Оксфордский университет. Что для вас чепуха, то для Трудящихся совсем даже не чепуха.
В дверях появился запыхавшийся Ленин - худой в отца, но с материнскими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86