Белостенный в прошлом. Красночерепичный. Но теперь окрашенный в погодные цвета. Красками, взятыми с палитры естества. Мшистой зеленью. Глинистой ржавью. Грибковой чернью. Вследствие чего дом выглядел старше своих лет. Как утонувшее сокровище, поднятое с океанского дна. Обросшее ракушками, поцелованное китом. Спеленатое молчанием. Выдыхающее пузыри в разбитые окна.
По всему периметру стен шла широкая веранда. Сами комнаты были спрятаны в глубине, погружены в тень. Черепичная крыша накрывала дом, как днище огромной перевернутой лодки. Гниющие стропила, поддерживаемые с концов столбами некогда белого цвета, надломились посередине, из-за чего в крыше образовалась зияющая дыра. Историческая Дыра. Дыра в мироздании в форме Истории; дыра, сквозь которую в сумерки валили клубами, как фабричный дым, и уплывали в ночь густые безмолвные стаи летучих мышей.
На рассвете они возвращались со свежими новостями. Серое облачко в розовеющей дали вдруг черно сгущалось над крышей дома и стремительно всасывалось Исторической Дырой, как дым в фильме, который крутят назад.
Весь день потом они отсыпались, летучие мыши. Облепив изнутри крышу как меховая подкладка. Покрывая полы слоем помета.
Полицейские остановились и рассыпались веером. Особой нужды в этом не было, но отчего ж не поиграть - они любили эти прикасаемые игры.
Они рассредоточились по всем правилам. Притаились за низкой полуразрушенной каменной оградой.
Теперь отлить по-быстрому,
Горячая пена на теплом камне. Полицейская моча.
Муравьи тонут в желтой шипучке.
Глубокие вздохи.
Потом по команде, отталкиваясь локтями и коленями, ползком к дому. Прямо как киношная полиция. Скрытно-скрытно в траве. В руках - дубинки. В воображении - ручные пулеметы. На худощавых, но мужественных плечах - ответственность за весь прикасаемый мир.
Они обнаружили свою добычу на задней веранде. Испорченный Зачес. Фонтанчик, стянутый «токийской любовью». А в другом углу (одинокий, как волк) - столяр с кроваво-красными ногтями.
Он спал. Превращая тем самым в бессмыслицу все прикасаемые уловки полицейских.
Внезапная Атака.
В головах - готовые Заголовки.
ВЗБЕСИВШИЙСЯ МАНЬЯК В ТЕНЕТАХ ПОЛИЦИИ.
За наглость эту, за порчу удовольствия добыча поплатилась, и еще как.
Они разбудили Велютту башмаками.
Эстаппен и Рахель были разбужены изумленным воплем человека, которому среди сна стали крушить коленные чашечки.
Крики умерли в них и всплыли брюхом вверх, как дохлые рыбы. Притаившись на полу, пульсируя между ужасом и отказом верить, они увидели, что избиваемый - не кто иной, как Велютта. Откуда он взялся? Что натворил? Почему полицейские привели его сюда?
Они услышали удары дерева о плоть. Башмака о кость. Башмака о зубы. Глухой хрюкающий звук после тычка в желудок. Клокотание крови в груди человека, легкое которого порвано зазубренным концом сломанного ребра.
С посиневшими губами и круглыми, как блюдца, глазами они смотрели, завороженные тем, что они ощущали не понимая. Отсутствием всякой прихоти в действиях полицейских. Пропастью там, где ожидаешь увидеть злобу. Трезвой, ровной, бережливой жестокостью.
Словно откупоривали бутылку.
Или перекрывали кран.
Рубя лес, откалывали щепки.
Близнецы не понимали по малолетству, что эти люди - всего-навсего подручные истории. Посланные ею свести счеты и взыскать долг с нарушителя ее законов. Движимые первичным и в то же время, парадоксальным образом, совершенно безличным чувством. Движимые омерзением, проистекающим из смутного, неосознанного страха - страха цивилизации перед природой, мужчины перед женщиной, сильного перед бессильным.
Движимые подспудным мужским желанием уничтожить то, что нельзя подчинить и нельзя обожествить.
Мужской Потребностью.
Сами не понимая того, Эстаппен и Рахель стали в то утро очевидцами клинической демонстрации в контролируемых условиях (все-таки это была не война и не геноцид) человеческого стремления к господству. К структуризации. К порядку. К полной монополии. То была человеческая История, являющая себя несовершеннолетней публике под личиной Божьего Промысла.
В то утро на веранде не произошло ничего произвольного. Ничего случайного. Это не было изолированное избиение, это не была личная разборка. Это была поступь эпохи, впечатывающей себя в тех, кому довелось в ней родиться.
История живьем.
Если они изуродовали Велютту сильней, чем намеревались, то потому лишь, что всякое родство, всякая связь между ним и ими, всякое представление о том, что, биологически по крайней мере, он им не чужой, - все это было обрублено давным-давно. Они не арестовывали человека, а искореняли страх. У них не было инструмента, чтобы отмерить допустимую дозу наказания. Не было способа узнать, насколько сильно и насколько непоправимо они изувечили его.
В отличие от буйствующих религиозных фанатиков или армий, брошенных на подавление бунта, отряд Прикасаемых Полицейских действовал в то утро в Сердце Тьмы экономно, без горячки. Эффективно, без свалки. Четко, без истерики. Они не выдирали у него волос, не жгли его заживо. Не отрубали ему гениталий и не засовывали их ему в рот. Не насиловали его. Не обезглавливали.
В конце концов, они же не с эпидемией боролись. Они всего-навсего гасили мелкий очажок инфекции.
На задней веранде Исторического Дома, видя, как ломают и уродуют человека, которого они любили, госпожа Ипен и госпожа Раджагопалан - Двуяйцевые Представители Бог Знает Чего - усвоили два новых урока.
Урок Первый:
Кровь плохо видна на Черном Теле. (Бум-бум)
А также
Урок Второй:
Пахнуть она пахнет.
Тошнотворная сладость.
Словно от старых роз принесло ветром. (Бум-бум)
- Мадийо? - спросил один из Проводников Истории.
- Мади айриккум, - ответил другой.
Хватит?
Хватит.
Они отступили чуть назад. Мастера, оценивающие свое изделие. Выискивающие наиболее выигрышный ракурс.
Их Изделие, которое предали Бог, История, Маркс, Мужчина и Женщина, которое очень скоро предадут еще и Дети, лежало скрючившись на полу. Велютта не шевелился, хотя наполовину был в сознании.
Его лицевые кости были сломаны в трех местах. Перебиты были нос и обе скулы, отчего лицо стало мякотным, нечетким. Ударом в рот ему раскроили верхнюю губу и выбили шесть зубов, три из которых теперь торчали из нижней губы в отвратительной, опрокинутой пародии на его прекрасную улыбку. Четыре ребра были сломаны, одно вонзилось в его левое легкое, из-за чего у него пошла горлом кровь. Ярко-красная при каждом выдохе. Свежая. Пенистая. В нижней части брюшной полости начала скапливаться кровь из-за прободения кишки и внутреннего кровотечения. Позвоночник был поврежден в двух местах, что вызвало паралич правой руки и потерю контроля за функциями мочевого пузыря и прямой кишки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86