- Надо же, слив не работает, - сказала она, выходя. - Прямо беда. - Смущенная тем, что инспектор увидит цвет и консистенцию ее стула.
В камере была кромешная тьма. Эста ничего не видел, только слышал дыхание, хриплое и трудное. Запах кала вызвал у него рвотный позыв. Кто-то включил свет. Яркий. Слепящий. На склизком нечистом полу возник Велютта. Искалеченный джинн, вызванный к жизни современной лампой. Он был голый, грязное мунду размоталось. Из черепа сочилась темная потаенная кровь. Лицо опухло, и голова казалась тыквой, слишком большой и тяжелой для стройного стебелька, из которого она выросла. Тыквой с чудовищной перевернутой улыбкой. Полицейские башмаки старались не наступить в лужу мочи, где отражалась яркая голая электрическая лампочка.
Дохлые рыбы всплыли в Эсте брюхами вверх. Один из полицейских попытался растолкать Велютту носком башмака. Безуспешно. Инспектор Томас Мэтью сел на корточки и с силой черкнул ключом от «джипа» по подошве босой ноги. Опухшие глаза открылись. Вначале бессмысленно блуждали. Потом остановились, глядя на любимое дитя сквозь кровавую поволоку. Эсте почудилось, будто что-то в лежащем улыбнулось. Не губы, а какая-то другая, неповрежденная часть тела. Локоть, может быть. Или плечо.
Инспектор задал свой вопрос. Губы Эсты ответили Да.
Детство на цыпочках вышло вон.
Безмолвие вошло в паз, как стержень засова.
Кто-то выключил свет, и Велютта исчез.
На обратном пути Крошка-кочамма попросила остановить полицейский «джип» у «Действенных медикаментов» и купила успокоительное. Она дала по две таблетки одному и другой. Когда подъехали к мосту Чунгам, у них уже слипались глаза. Эста прошептал Рахели на ухо:
- Ты правду сказала. Это не он. Это Урумбан.
- Слава бхогу, - прошептала в ответ Рахель.
- А где он сам, как думаешь?
- Убежал в Африку.
Они были переданы матери крепко спящими, плывущими на волне этой иллюзии.
До следующего утра, когда Амму растрясла их и вернула к действительности. Но тогда было уже поздно.
Инспектор Томас Мэтью, дока в этих делах, оказался прав. Велютта не протянул дальше ночи.
В половине первого его постигла Смерть.
А маленькую семейку, спящую одним клубочком на вышитом синим крестиком покрывале? Что ее постигло?
Не смерть. Просто конец житья.
* * *
Когда Амму после похорон Софи-моль привезла их обратно в полицейский участок и инспектор выбрал свои манго (раз, два ), тело уже ликвидировали. Кинули в теммади кужи - яму для нищих, куда полицейские обычно кидали своих мертвецов.
Узнав о приходе Амму в полицию, Крошка-кочамма ужаснулась. Все, что она, Крошка-кочамма, совершила, основывалось на одном допущении. Она сделала ставку на то, что Амму, как бы она ни вела себя, в каком бы ни была гневе, никогда не признается публично в своей связи с Велюттой. Поскольку, как считала Крошка-кочамма, это значило бы погубить и себя, и детей. Окончательно. Но Крошка-кочамма не учла, что Амму могла стать Опасной Бритвой. Что в ней смешалось то, что не смешивается, - бесконечная нежность материнства и безоглядная ярость самоубийцы-бомбометательницы.
Реакция Амму ошеломила ее. Земля стала уходить у нее из-под ног. Да, у нее был союзник в лице инспектора Томаса Мэтью. Но надолго ли? Что, если его переведут в другое место и примутся пересматривать дело? Это было вполне возможно, ведь вон какую кричащую, скандирующую толпу партийных активистов сумел собрать товарищ К. Н. М. Пиллей и привести к воротам фабрики. Они вынудили персонал прекратить работу, и манго, бананы, ананасы, чеснок и имбирь огромными кучами лежали и медленно гнили на территории «Райских солений».
Крошка-кочамма понимала, что надо как можно скорее изгнать Амму из Айеменема.
Ради этого она пустила в ход то, в чем была сильна. Кто-кто, а она умела орошать свои поля и питать свои урожаи страстями других людей.
Словно крыса в кладовку, проникла она в горехранилище Чакко. Там она воздвигла простую, доступную мишень для его безумной ярости. Ей нетрудно было изобразить Амму подлинной виновницей смерти Софи-моль. Амму вкупе с ее двуяйцевыми.
Ломающий дверь Чакко был всего-навсего горестным быком, беснующимся на привязи у Крошки-кочаммы. Это ее идея была, чтобы Амму собрала пожитки и уехала. Чтобы Эста был Отправлен.
Глава 20
Мадрасский Почтовый
И вот на Приморском вокзале Кочина за решеткой вагонного окна - Эста Один. Представитель Э. Пелвис. Жерновок с зачесом. И вздымающееся, кренящееся, тинисто-зеленое, набухающе-водное, морское, плывущее, бездонно-тяжелодонное ощущение. Его именной сундучок был задвинут под сиденье. Его коробка, набитая сандвичами с помидорами, и его Орлиная фляжка стояли на откидном столике.
Жующая рядом дама в пурпурно-зеленом канчиварамском сари, с брильянтами, облепившими крылья носа, как блестящие пчелки, протянула ему коробку с желтыми ладду - сладкими шариками из теста. Эста покачал головой. Она все улыбалась и не отставала, ее добренькие глаза превратились в щелочки за стеклами очков. Она причмокивала губами.
- Ну хоть одну штучку. Сладкие-пресладкие, - сказала она по-тамильски. Ромбо мадурам.
- Сладкие, - подтвердила по-английски ее старшая дочка, которой было примерно столько же лет, сколько Эсте.
Эста покачал головой еще раз. Дама взъерошила ему волосы и испортила зачес. Ее семья (муж и трое детей) уже вовсю жевала. Крупные желтые округлые крошки ладду на сиденье. Железнодорожные вздроги под ногами. Голубой ночной свет пока не включен.
Маленький сынишка жующей дамы потянулся и включил его. Дама потянулась и выключила. Она объяснила ему, что это свет для спанья, а не для бодрствования.
В вагоне первого класса все было зеленое. Сиденья - зеленые. Спальные полки - зеленые. Пол - зеленый. Цепочки - зеленые. Одно темно-, другое светло-.
ДЛЯ ЭКСТРЕННОЙ ОСТАНОВКИ ДЕРНИТЕ ЦЕПОЧКУ, было написано зелеными буквами.
ЯЛД ЙОННЕРТСКЭ ИКВОНАТСО ЕТИНРЕД УКЧОПЕЦ, подумал Эста зелеными мыслями.
Сквозь решетку окна Амму дотянулась до его руки.
- Храни билет, - сказали губы Амму. Ее силящиеся не плакать губы. - Придут и проверят.
Эста кивнул, глядя в лицо Амму, поднятое к окну. Глядя на Рахель, маленькую и чумазую от вокзальной пыли. Всех троих связывало четкое, раздельное знание, что их любовь загубила человека.
Об этом в газетах ничего не было.
Годы прошли, прежде чем близнецы поняли роль Амму в случившемся. На отпевании Софи-моль и все время до Отправки Эсты они видели ее опухшие глаза и с детским эгоцентризмом считали себя единственной причиной ее сокрушения.
- Сандвичи съешь, пока они свежие, - сказала Амму. - И не забывай писать письма.
Она осмотрела ногти на маленькой ручке, которую держала, и вычистила черный серпик грязи из-под ногтя большого пальца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86