Но ты понимаешь, что это значит?
— Да. Тот человек, за которого мама вышла замуж, на самом деле не был моим отцом. Мама иногда рассказывала мне про вас. Она говорила, что вы настоящий джентльмен. Но я не должна была никому говорить… Это была наша с мамой тайна. Но мама не смогла ее скрыть.
Дант пораженно уставился на нее:
— Ты не по годам смышленая, Феба.
— Мама говорила, что не хочет, чтобы я росла так же, как она. Вот я уже умею читать и могу написать свое имя. Меня мама научила. А еще я умею немного считать. Мама говорила, что девочек никогда ничему не учат, потому что люди не хотят, чтобы они были умными. Мама говорила, что это неправильно и что она не хочет, чтобы я росла такой.
— Твоя мама была очень умной женщиной. Но ее нет, и остался я, твой отец. Поэтому теперь ты будешь жить здесь, со мной. Ты не хочешь?
— Мисс Стаутвел говорила, что вы, скорее всего, отправите меня в закрытый пансион. А еще она говорила, что если вы папист, то отправите меня в мона… в мона…
— В монастырь?
— Да. Она сказала, что такие мужчины, как вы, не любят возиться с маленькими детьми. Они отсылают их в монастырь, где те живут, пока не подрастут и пока отцы не выдадут их замуж за тех, кого подобрали для них. Вы скоро отправите меня в монастырь, сэр?
Дант нахмурился:
— Нет, Феба, не скоро. Точнее, я тебя вообще никуда не отправлю. Во-первых, я не католик, хотя среди моих друзей есть и католики. Все они очень милые люди. Вера не может сделать человека плохим.
— А мисс Стаутвел говорит, что паписты злые.
— Мисс Стаутвел ошибается как в этом вопросе, так и во многих других. Что еще она тебе говорила?
— Она говорила, что моя мама — блудница, а вы — повеса, который соблазнил мою маму и жил с ней, когда она была чужой женой.
«Боже мой, воистину мегера!»
Дант был искренне рад, что отправил эту несносную мисс Стаутвел, ибо, если бы она сейчас еще находилась в Уайлдвуде, он пошел бы к ней и задушил ее голыми руками.
— Она говорила, что я неза… незаконно…
— Незаконнорожденная, — договорил за нее Дант.
— Да, и что это позор. Что я никому не буду нужна такая. Она говорила, что, если я буду плохо себя вести, вы меня побьете. Она требовала, чтобы я была тише воды, ниже травы и подавала голос только тогда, когда меня об этом попросят. И тогда я вырасту и стану гувернанткой, как она.
«Вот уж нет, черт возьми!»
Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.
«Нет, задушить ее мало. Ей самое место в аду за то, что она вбила в голову ребенка весь этот бред!»
— А теперь, Феба, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Тебе нечего стыдиться себя и своей матери, потому что она, как и ты, была очень хорошим человеком.
— Мама рассказывала мне по ночам сказки.
Дант вдруг представил себе Элизу, сидящую у кроватки Фебы, как вот он сейчас сидит, и рассказывающую засыпающей дочери сказки. Элиза всегда любила их, верила в рыцарей. Поразительно, как ей удалось сохранить все это в своем сердце, живя рядом с таким мужем…
— А мисс Стаутвел говорила, что сказки — это творение дьявола, — сказала Феба, выведя его из состояния задумчивости.
— Мисс Стаутвел — сама творение… — Он вовремя спохватился. — Феба, мисс Стаутвел — плохая женщина, раз говорила тебе такое. Все это неправда. Мисс Стаутвел совсем не такая, какой была твоя мама, поэтому и врала тебе. Она тебя когда-нибудь наказывала?
— Однажды она ударила меня по руке тростью. За то, что я взяла на кухне сладкий пирожок. Я заплакала. А мисс Стаутвел еще лишила меня ужина.
— Ты любила свою маму, Феба?
— Да, сэр, очень. Она была совсем не такая, как мисс Стаутвел. Она говорила, что мисс Стаутвел — сухарик…
— Как? — недоуменно переспросил Дант. Феба встряхнула кудряшками и поправилась:
— То есть сухарь. А как это?
— Когда человека называют сухарем, Феба, это значит, что он не обращает внимания на то, что своими словами или поступками причиняет ближним боль.
— Прямо как мисс Стаутвел.
— Именно. И поскольку она сухарь, ты не должна придавать значения всему тому, что она тебе наговорила. Она плохая женщина, и поэтому я выгнал ее.
— Я рада, что вы ее выгнали. Мама тоже хотела это сделать, но он не дал ей.
— Маркиз? Феба кивнула.
— Ты должна всегда так думать о своей маме, девочка, как сейчас думаешь.
— Она играла со мной и с моими куклами. И еще пела.
— Всегда помни об этом. Но забудь все, что тебе говорили про нее мисс Стаутвел и маркиз, ибо они ее не знали, как мы с тобой знаем.
Феба нахмурилась, потом тоненько проговорила:
— Я скучаю по маме.
С этими словами она вытянула перед собой руку и разжала кулачок. Дант увидел маленький медальон на тонкой золотой цепочке. С медальончика смотрел портрет Элизы.
Он грустно взглянул на ее лицо.
— Я знаю, что ты скучаешь по ней, Феба. Держи медальон при себе, и мама всегда будет рядом. Всегда. — Он сделал паузу. — Хочешь еще что-нибудь спросить у меня?
Он готовился к вопросам о своих отношениях с Элизой. Почему не забрал ее от плохого мужа? Почему отпустил ее от себя тогда, в Лондоне? Почему с тех пор больше не пытался увидеться с ней? Дант сам сейчас задавал себе эти вопросы. Феба подняла на него глаза и спросила:
— А как вы называли своих солдатиков? Дант улыбнулся:
— Роялистами.
— Роя-лис-тами?
— Да, потому что они сражались за короля Карла I.
— Которому отрубили голову?
— Да. Его солдаты носили длинные волосы и красивые плащи. Они искусно владели шпагой. Я всегда хотел быть одним из них.
В глазах Фебы появился живой интерес.
— А вы сражались со шпагой, как они?
— Нет, я был слишком молод. Впрочем, обращаться со шпагой я научился.
— А вы покажете мне?
— Но девочкам разве… — Он запнулся. В самом деле, почему бы не показать дочери, как обращаться со шпагой? Элиза была бы не против. — Конечно, Феба, я покажу тебе… но сейчас уже поздно. Ты устала. Тебе пора спать.
Феба легла, и Дант укрыл ее одеялом. Девочка сжимала в маленькой руке медальон на тонкой цепочке. Когда они в последний раз встретились взглядами, Дант готов был поклясться, что глазами ребенка на него взглянула Элиза. Он улыбнулся.
— Спокойной ночи, малышка.
— Спокойной ночи, сэр. Дант пошел к двери.
— Сэр?
— Да, Феба?
— А вы завтра поищете своих солдатиков на чердаке?
— Пойдемте, — проговорил Дант, поднимая Беатрис с кресла. Книга, которую читала девушка, упала на пол.
— Что случилось? — встревожено воскликнула она. — Феба убежала? Может, ее выкрала эта ужасная мисс Стаутвел? Что с Фебой?
— Все в порядке. Мы мило поговорили, и она сейчас спит.
— Тогда в чем дело?
— Беатрис, нам предстоит кое-что сделать. Дант взял со стола у двери подсвечник и направился к лестнице. Поднявшись на третий этаж, он провел Беатрис по коридору и остановился около узкого пролета, шедшего наверх, к маленькой дверке в потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Да. Тот человек, за которого мама вышла замуж, на самом деле не был моим отцом. Мама иногда рассказывала мне про вас. Она говорила, что вы настоящий джентльмен. Но я не должна была никому говорить… Это была наша с мамой тайна. Но мама не смогла ее скрыть.
Дант пораженно уставился на нее:
— Ты не по годам смышленая, Феба.
— Мама говорила, что не хочет, чтобы я росла так же, как она. Вот я уже умею читать и могу написать свое имя. Меня мама научила. А еще я умею немного считать. Мама говорила, что девочек никогда ничему не учат, потому что люди не хотят, чтобы они были умными. Мама говорила, что это неправильно и что она не хочет, чтобы я росла такой.
— Твоя мама была очень умной женщиной. Но ее нет, и остался я, твой отец. Поэтому теперь ты будешь жить здесь, со мной. Ты не хочешь?
— Мисс Стаутвел говорила, что вы, скорее всего, отправите меня в закрытый пансион. А еще она говорила, что если вы папист, то отправите меня в мона… в мона…
— В монастырь?
— Да. Она сказала, что такие мужчины, как вы, не любят возиться с маленькими детьми. Они отсылают их в монастырь, где те живут, пока не подрастут и пока отцы не выдадут их замуж за тех, кого подобрали для них. Вы скоро отправите меня в монастырь, сэр?
Дант нахмурился:
— Нет, Феба, не скоро. Точнее, я тебя вообще никуда не отправлю. Во-первых, я не католик, хотя среди моих друзей есть и католики. Все они очень милые люди. Вера не может сделать человека плохим.
— А мисс Стаутвел говорит, что паписты злые.
— Мисс Стаутвел ошибается как в этом вопросе, так и во многих других. Что еще она тебе говорила?
— Она говорила, что моя мама — блудница, а вы — повеса, который соблазнил мою маму и жил с ней, когда она была чужой женой.
«Боже мой, воистину мегера!»
Дант был искренне рад, что отправил эту несносную мисс Стаутвел, ибо, если бы она сейчас еще находилась в Уайлдвуде, он пошел бы к ней и задушил ее голыми руками.
— Она говорила, что я неза… незаконно…
— Незаконнорожденная, — договорил за нее Дант.
— Да, и что это позор. Что я никому не буду нужна такая. Она говорила, что, если я буду плохо себя вести, вы меня побьете. Она требовала, чтобы я была тише воды, ниже травы и подавала голос только тогда, когда меня об этом попросят. И тогда я вырасту и стану гувернанткой, как она.
«Вот уж нет, черт возьми!»
Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.
«Нет, задушить ее мало. Ей самое место в аду за то, что она вбила в голову ребенка весь этот бред!»
— А теперь, Феба, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Тебе нечего стыдиться себя и своей матери, потому что она, как и ты, была очень хорошим человеком.
— Мама рассказывала мне по ночам сказки.
Дант вдруг представил себе Элизу, сидящую у кроватки Фебы, как вот он сейчас сидит, и рассказывающую засыпающей дочери сказки. Элиза всегда любила их, верила в рыцарей. Поразительно, как ей удалось сохранить все это в своем сердце, живя рядом с таким мужем…
— А мисс Стаутвел говорила, что сказки — это творение дьявола, — сказала Феба, выведя его из состояния задумчивости.
— Мисс Стаутвел — сама творение… — Он вовремя спохватился. — Феба, мисс Стаутвел — плохая женщина, раз говорила тебе такое. Все это неправда. Мисс Стаутвел совсем не такая, какой была твоя мама, поэтому и врала тебе. Она тебя когда-нибудь наказывала?
— Однажды она ударила меня по руке тростью. За то, что я взяла на кухне сладкий пирожок. Я заплакала. А мисс Стаутвел еще лишила меня ужина.
— Ты любила свою маму, Феба?
— Да, сэр, очень. Она была совсем не такая, как мисс Стаутвел. Она говорила, что мисс Стаутвел — сухарик…
— Как? — недоуменно переспросил Дант. Феба встряхнула кудряшками и поправилась:
— То есть сухарь. А как это?
— Когда человека называют сухарем, Феба, это значит, что он не обращает внимания на то, что своими словами или поступками причиняет ближним боль.
— Прямо как мисс Стаутвел.
— Именно. И поскольку она сухарь, ты не должна придавать значения всему тому, что она тебе наговорила. Она плохая женщина, и поэтому я выгнал ее.
— Я рада, что вы ее выгнали. Мама тоже хотела это сделать, но он не дал ей.
— Маркиз? Феба кивнула.
— Ты должна всегда так думать о своей маме, девочка, как сейчас думаешь.
— Она играла со мной и с моими куклами. И еще пела.
— Всегда помни об этом. Но забудь все, что тебе говорили про нее мисс Стаутвел и маркиз, ибо они ее не знали, как мы с тобой знаем.
Феба нахмурилась, потом тоненько проговорила:
— Я скучаю по маме.
С этими словами она вытянула перед собой руку и разжала кулачок. Дант увидел маленький медальон на тонкой золотой цепочке. С медальончика смотрел портрет Элизы.
Он грустно взглянул на ее лицо.
— Я знаю, что ты скучаешь по ней, Феба. Держи медальон при себе, и мама всегда будет рядом. Всегда. — Он сделал паузу. — Хочешь еще что-нибудь спросить у меня?
Он готовился к вопросам о своих отношениях с Элизой. Почему не забрал ее от плохого мужа? Почему отпустил ее от себя тогда, в Лондоне? Почему с тех пор больше не пытался увидеться с ней? Дант сам сейчас задавал себе эти вопросы. Феба подняла на него глаза и спросила:
— А как вы называли своих солдатиков? Дант улыбнулся:
— Роялистами.
— Роя-лис-тами?
— Да, потому что они сражались за короля Карла I.
— Которому отрубили голову?
— Да. Его солдаты носили длинные волосы и красивые плащи. Они искусно владели шпагой. Я всегда хотел быть одним из них.
В глазах Фебы появился живой интерес.
— А вы сражались со шпагой, как они?
— Нет, я был слишком молод. Впрочем, обращаться со шпагой я научился.
— А вы покажете мне?
— Но девочкам разве… — Он запнулся. В самом деле, почему бы не показать дочери, как обращаться со шпагой? Элиза была бы не против. — Конечно, Феба, я покажу тебе… но сейчас уже поздно. Ты устала. Тебе пора спать.
Феба легла, и Дант укрыл ее одеялом. Девочка сжимала в маленькой руке медальон на тонкой цепочке. Когда они в последний раз встретились взглядами, Дант готов был поклясться, что глазами ребенка на него взглянула Элиза. Он улыбнулся.
— Спокойной ночи, малышка.
— Спокойной ночи, сэр. Дант пошел к двери.
— Сэр?
— Да, Феба?
— А вы завтра поищете своих солдатиков на чердаке?
— Пойдемте, — проговорил Дант, поднимая Беатрис с кресла. Книга, которую читала девушка, упала на пол.
— Что случилось? — встревожено воскликнула она. — Феба убежала? Может, ее выкрала эта ужасная мисс Стаутвел? Что с Фебой?
— Все в порядке. Мы мило поговорили, и она сейчас спит.
— Тогда в чем дело?
— Беатрис, нам предстоит кое-что сделать. Дант взял со стола у двери подсвечник и направился к лестнице. Поднявшись на третий этаж, он провел Беатрис по коридору и остановился около узкого пролета, шедшего наверх, к маленькой дверке в потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87