Я подошел к роднику и напился холодной-холодной воды.
Выпрямляясь, я услышал легчайший звук. Мой мушкет поднялся, я сдвинулся поглубже в тень большого камня. Быстрый взгляд показал, что Том исчез. Огонь потрескивал в одиночестве. И вдруг слева от меня шевельнулась тень, и я услышал грохот Томова мушкета. Тень остановилась, потом упала вперед… и тут они бросились — быстро, молча, и было их слишком много.
Мой мушкет отсчитал одного. Тут же из тени почти у моих ног вынырнул воин, и я застрелил его из пистолета, а потом бросился вперед, орудуя мушкетом, словно дубинкой, чтобы встать над Томом.
В меня попала стрела. Я почувствовал удар, потом острую боль.
Они были вокруг меня со всех сторон. Мушкет вывернули у меня из рук. Я выхватил нож… нож из Индии, подаренный моему отцу, а от него перешедший ко мне.
Он взметнулся вверх. Я услышал резкий выдох, индеец упал в сторону от меня. И я внезапно, пустив в ход все силы, кинулся в самую их гущу, я колол и резал. Чья-то нога разбросала костер, огонь перекинулся на траву, огромное пламя взметнулось кверху, гневное и трескучее.
Передо мной возник высокий воин, замахнулся дубинкой… Я быстро нырнул вперед, под удар, к нему. Нож вонзился между его ребер, он упал, вывернув рукоятку у меня из пальцев. Он упал, а я размахнулся кулаком и свалил другого, потом быстро наклонился, чтобы вытащить нож — и ощутил страшный удар по голове.
Я истекал кровью, мне было больно. Снова упал — и снова поднялся. Схватил пистолет — но курок только клацнул впустую. У Тома еще оставался один заряженный пистолет. Я нырнул к его телу, опрокинул на землю ударом одного индейца, расшвырял еще троих. Поднявшись с его пистолетом, я выстрелил в кучку индейцев, сгрудившихся передо мной, потом перехватил тяжелый пистолет за ствол и ударил еще одного. Ударил — и сам упал. Надо мной темной тенью возник индеец с копьем. Я отвел удар в сторону, и, схватившись за древко, подтянулся и встал. Они отступили назад, образовав круг, они не сводили с меня глаз, а я, стиснув копье, размахивал перед ними острием.
Они собирались снова двинуться на меня. Я протянул назад руку и, нашарив свой пороховой рог, вытащил пробку и бросил его в огонь. Громыхнул взрыв, клуб огня ударил кверху, и индейцы отскочили подальше.
И тогда Том, который, видимо, был только оглушен, поднялся на ноги и несколько минут мы стояли с ним спина к спине. Я сумел вернуть свой нож, и мы сражались, пробивая себе путь к устью пещеры.
— Барн… я — все… я…
Он снова упал, но я выхватил у него абордажную саблю. Минуту, а то и больше, я удерживал их на расстоянии этим вертящимся, сверкающим, бросающимся вперед клинком, но я слабел.
Я истекал кровью… Мне было больно.
И вдруг я оказался на земле. В груди у меня торчало брошенное издали копье. Я попытался двинуться — и не смог.
Пальцы крепче стиснули нож.
— Ну, подходите, черт вас побери! Чтоб я мог убить еще одного!
Они смотрели на меня и медленно отступали. Я умирал — и понимал это.
И они понимали это тоже.
И вдруг один из них упал на колени и затянул песню смерти.
Мою песню смерти. Он пел ее для меня.
Повернув нож, я протянул его этому индейцу рукояткой вперед.
— Спа… сибо, — сказал я.
Или подумал, что сказал.
— Эб!.. Эбби!.. Я… Я хочу…
Мои пальцы двигались в пыли, шевелились.
Кин… Янс… мальчики и Ноэлла. Нашли ли они тропу, как я? Знают ли они путь, по которому им идти?
Кто выживет, чтобы рассказать историю — нашу историю?
Мои пальцы писали в пыли. Я посмотрел — в глазах у меня все расплывалось.
Я написал: «Дай им завтрашний день…»
Я был мертв, но еще не совсем, потому что почувствовал, как какой-то индеец наклонился и укрыл меня одеялом.
Послышался шорох мокасин… удаляющихся…
Утренний ветер шевельнул уголок одеяла. Заржала лошадь… и на долгое, долгое время наступила тишина.

* * *
В вигвамах племени сенека царила тишина. В затененный вигвам старого вождя вошли четыре воина и остановились перед ним.
Долгое время стояли они в молчании, сложив руки. Наконец один сказал:
— Ему пришел конец.
— Вы принесли его волосы?
— Нас было двенадцать. Ушли оттуда четверо. Мы оставили его скальп ему… и второму тоже.
Заговорил другой:
— Мы укрыли их одеялами, потому что они были храбрые люди.
— Он всегда был храбрым, — старик помолчал. — Вы поступили хорошо.
И когда они ушли из вигвама, старик взял щепотку табака и бросил в огонь. А потом проговорил, тихо и печально:
— Кто же остался теперь, чтобы испытывать наших молодых людей? Кто теперь?..

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84