– А что же будет с мальчиком?
– А вот это меня нисколько не интересует.
– Ого! – воскликнул доктор. – Ну и ну!
– Но я, разумеется, постараюсь восстановить его репутацию.
– Опять же ради своего доброго имени?
– Да и…
– У твоего имени есть заботы и поважнее, Энтони Мармадьюк!
– Что ты этим хочешь сказать?
– Твоя печень, Тони. Ты желт, как новенькая гинея.
– Все это чепуха! – сэр Мармадьюк с тревогой взглянул на свое отражение в ближайшем зеркале. – Я, конечно, сознаю, что мне уже сорок пять…
– Ого! – промолвил доктор.
– …и я уже давно потерял интерес и вкус к жизни…
– Ну и ну! – прокряхтел Уотерспун.
– Жизнь, – вздохнул сэр Мармадьюк, оседлывая своего любимого конька, – это все возрастающая скука, доводящая тебя до полного отчаяния, когда ты представляешь тоскливую вереницу однообразных дней, что безысходной чередой тянутся к неизбежному и опять же скучному концу…
– Это печень! – снова вскричал Уотерспун. – Это желчь! Селезенка! Печень! И ничего больше!
– Нет, милый мой Роберт, ты сам посуди. – Сэр Мармадьюк взглянул на приятеля своими тускло-печальными глазами. – Сорок пять – трагический возраст. Легкие крылья юности подрезаны, и если прежде мы парили над суетой будней, презирая трудности и опасности, обратив свои взоры к небу, то ныне Средний Возраст клонит нас к земле, заставляет вдыхать запах пыли и пепла, а его неизменные спутники Здравый Смысл и Респектабельность так и тычут нас носом в трудности предстоящего пути… А мне вчера стукнуло сорок пять, дорогой доктор Боб!
– Ха! – рявкнул доктор Уотерспун. – И что с того? Взгляни на меня! Мне пятьдесят, и я здоров, как бык – ем с аппетитом, сплю сладко, пью с охотой, и все почему? Потому что я не забиваю себе голову дурацкими мыслями о своей драгоценной персоне, а занят заботами ближних. Все дело только в одном, сэр Мармадьюк, Энтони, Эшли, Джон де ла Поул и прочее, и прочее! Ты слишком печешься о себе и своем имени. Вот и все!
– А этим утром, – горько вздохнул сэр Мармадьюк, тускло блеснув на доктора скорбным взором, – этим утром я обнаружил у себя на голове седой волос.
– Чепуха! погляди на меня! Черт бы меня побрал, я сед как лунь. И все же полон сил и энергии!
– Ну ты всегда был очень энергичен, я помню, в школьные годы ты…
– А ты! – парировал доктор. – Ты же был тот еще проказник! Разве не ты забрался на церковный шпиль? Разве не ты подпалил сено старика Бартона? Неужели ты забыл, как дрался с этим верзилой, сыном мясника.
Мрачное лицо сэра Мармадьюка чуть просветлело.
– В четвертом раунде он зашатался, – тихо прошептал он.
– А в седьмом ты вздул его как следует! – вскричал доктор. – Клянусь небом, мы тогда были и проворны, и сильны!
– Но сейчас мне сорок пять, Роберт! Душа моя устала от жизни, я разочарован во всем и ни в чем уже не нахожу радости. Даже я сам не радую себя.
– Тебе надо влюбиться!
– Никогда больше!
– Это еще почему? Из-за этой дурехи, что бросила тебя столько лет назад?
– Никогда! – скорбно повторил сэр Мармадьюк.
– Ну тогда просто женись и заведи детей…
– Боже праведный! – с омерзением воскликнул наш джентльмен. – Видеть свое повторение в миниатюре? Что может быть отвратительнее?
– Тогда отправляйся в путешествие!
– Я странствовал пять лет, милый Роберт, и убедился, что переполненные города столь же безлюдны, как и пустыни.
– Тогда почему бы тебе не прострелить чью-нибудь башку? Давно ты дрался на дуэли?
– Не годится. В наши дни дуэль превратилась в скучнейший социальный институт. Да к тому же стрелок я отличный, так что результат всегда удручающе однообразен. – Сэр Марамадюк покачал головой и вздохнул еще более уныло, чем прежде. – Сорок пять! – пробормотал он. – Впустую растраченная жизнь! Несчастный мир, и я несчастнейший из его обитателей…
– Хандра! – гаркнул доктор. – Все это лишь одна хандра, черт бы ее побрал! Твоя болезнь проста и очевидна, Тони! Слишком много роскоши, слишком много праздности, слишком много денег! Ты так богат и влиятелен, что тебе нет никакой нужды прикладывать хоть какие-нибудь усилия. А усилия – это жизнь! Если бы судьба была к тебе менее благосклонна и в один прекрасный день лишила тебя денег и титула, одела бы тебя в рубище и пешком отправила в объятия враждебного мира, то ты в самом скором времени умер бы от голода, замерз, словом, отдал бы концы. Вот и весь сказ!
Сэр Мармадьюк тонким пальцем коснулся изогнутой брови и глубоко задумался.
– Отдал бы концы? – наконец повторил он. – Нет. Я склонен полагать, что это не так, дорогой мой друг.
– Никаких сомнений! – рявкнул доктор Уотерспун и схватил шляпу и хлыст.
– Мне было бы нелегко, – продолжал свои рассуждения сэр Мармадьюк. – Без всякого сомнения, на меня обрушились бы тысячи различных неудобств, но погибнуть?
– Шесть месяцев и ни днем больше! – проревел доктор Уотерспун.
– Погибнуть? Нет…
– Да! – Доктор встал. – Ты погибнешь, не пройдет и полгода, или же вернешься помолодевшим!
– Помолодевшим? Что ты хочешь сказать, Роберт?
– Послушай меня, Тони! Познать добродетель Нищеты и Несчастья, бестрепетно противостоять Страданию, познать Унижение – все это не по зубам благородному джентльмену, погрязшему в хандре и скуке. Чтобы утешить ближнего своего, чтобы разделить с ним лишения и беды, нужно быть обыкновенным человеком, у которого нет времени думать о своих желчных протоках или седом волосе в шевелюре. Такому человеку всегда столько лет, на сколько он себя чувствует. В этом-то и состоит секрет юности, дорогой Тони. Работай! Работай, трудись ради других! Забудь о своей хандре, погрузись в тревоги о людях, работай вместе с ними, страдай вместе с ними, и ты снова станешь молодым! Так что будь здоров! – Доктор подскочил к Мармадьюку, сжал его руку и, вихрем пронесясь по комнате, исчез, оглушительно хлопнув дверью.
Сэр Мармадьюк глубоко вздохнул, выбрался из кресла и подошел к окну. Его старый школьный приятель, громким воплем подозвав лошадь, спустился по ступеням, взгромоздился на жалкое, непривлекательное создание, лишь по недоразумению именуемое скакуном, и затрусил по своим делам.
Сэр Мармадьюк с отвращением проводил лошадь взглядом. Бог мой! Что за уродина с крысиным хвостом! И это, когда то ли восемь, то ли девять великолепных жеребцов в нетерпении бьют копытами в стойлах докторской конюшни!
Сэр Мармадьюк хмуро оглядел чопорный, ухоженный парк и фруктовый сад. Лучи заходящего солнца волшебными бликами играли на деревьях и траве. Но тоска, казалось, навеки поселилась в сердце нашего героя.
Наконец он отвернулся от окна, присел к бюро и принялся за письма. Закончив, он запечатал конверты, аккуратно надписал, потом взял шляпу с тростью и вышел из дома.
Глава II,
в которой читатель повстречается с удивительным музыкантом
Когда сэр Мармадьюк ступил на лестницу, ведущую в его любимую охотничью беседку, он и услышал в первый раз эту неистово-прекрасную мелодию, в которой, казалось, слились все несчастья и тревоги бренного мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73