Тем более, что того, кто привык быть охотником, роль дичи привлекает очарованием новизны…
– Значит, тебя преследуют! – воскликнула она. – О, я несчастная! На тебя из-за меня упала тень виселицы. Прости меня, Джон, прости! – она упала перед ним на колени и закрыла лицо руками.
– Не печалься, дитя мое. – Он ласково погладил ее по склоненной голове. – Иди спать, Ева-Энн, все эти страхи поутру исчезнут, а потому давай-ка ложись. – Он нежно взял ее за руку и осторожно поднял.
– Ты удивительный человек, Джон! – прошептала она, сквозь слезы глядя на него. – Никто на свете не может сравниться с тобой! Спокойной ночи, друг мой! – И вдруг ее нежные теплые губы коснулись его щеки, его губ. – Бог благословит и защитит тебя! – прошептала девушка и скрылась в шатре.
Сэр Мармадьюк устроился под навесом из ветвей деревьев поближе к костру, завернулся в одеяла и приготовился к объятиям Морфея.
Глава XVII,
доказывающая неразумность здравого смысла
Сэр Мармадьюк пробудился внезапно. Он открыл глаза и увидел лицо Евы-Энн, склонившееся над ним в розовых рассветных лучах.
– Что такое, дитя мое? – он сонно повертел головой.
– Завтрак… завтрак почти готов! – ответила девушка и оглянулась на весело полыхающий костер.
– Завтрак? – повторил он. – Но почему так рано? Солнце ведь едва встало. И чем ты так встревожена, дитя мое? – он только сейчас заметил, что девушка очень бледна.
– Твоей судьбой! – она всплеснула руками. – Меня тревожит твоя трость с золотым набалдашником! Сегодня ночью мне приснился ужасный сон, будто тебя схватили и куда-то тащат, чтобы предать ужасной смерти. Я проснулась, дрожа от страха, и никак не могла заснуть снова, каждый шорох пугал меня! Тогда я подбросила в костер дров и села рядом с тобой. Всю ночь я молила Господа, чтобы он защитил и уберег тебя. Но страх все не отпускает меня, даже молитвы не помогли.
– Уверен, небеса вняли твоей мольбе, милая Ева-Энн! Оглянись, ведь ночь уже прошла! Скоро засияет солнце, и наступит чудесный день. Мы с тобой живы и невредимы, и нет никаких причин для беспокойства… А чайник, судя по всему, закипает, и если ты выделишь мне немного горячей воды, я удалюсь в какие-нибудь кусты и предамся бритью.
– Ты не сердишься, что я так рано разбудила тебя? – она робко улыбнулась и сняла с огня кипящий чайник.
– Напротив, Ева-Энн, я глубоко признателен тебе за это. Такое чудесное утро. Послушай, как поют птицы! О, а что это шипит на сковородке, неужто ветчина?
– Нет, Джон, окорок.
– Превосходно! А сама ты так же прекрасна, как и это утро, дитя мое. Хотя глаза твои немного и тяжелы от бессонницы, все равно ты сущая дриада.
– Дриада? А кто это, Джон?
– Богиня лесов.
– О! – тихо воскликнула она. – Богиня? Это звучит немного богохульственно.
Румянец залил ее щеки, она смущенно потупила взор, и сэр Мармадьюк нашел, что так девушка еще прелестней.
– Истинная правда! – серьезно ответил он. – В самом деле, с тобой не сравнится ни одна дриада, ни одна богиня, ибо сегодня, дитя мое, ты чудо как хороша!
– Нет, – девушка смущенно покачала головой, – мои волосы в таком беспорядке! Я забыла причесаться – мне было не до того.
– Твои волосы? Возможно. Сними-ка чепец, дитя мое.
– Но они ведь рассыпятся, Джон.
– Позволь мне взглянуть, Ева-Энн, на это чудо.
– Но…
– Пожалуйста.
Быстрым движением она стянула с головы простой чепец и тряхнула головой. Волосы упали тяжелой волной, закрыв девушку до самого пояса.
– Вот это да! – восхищенно прошептал джентльмен. – Ева-Энн! Вот это да!
– Что? – робко спросила она. – Что такое?
– Ты! – все так же тихо проговорил он. – Твои прекрасные волосы!
– Это все пустое, греховное тщеславие! – Она закрыла лицо ладонями. – Какая же я бесстыжая, стою перед тобой в таком виде, напоказ. Ну почему я такая дурная, Джон? Никто из мужчин никогда не видел меня такой, даже мои старики. Они, наверное, умерли бы от возмущения! А ты… ведь ты мужчина, Джон, а я стою перед тобой и чувствую себя такой безнравственной!
– Ты выглядишь как ангел света! Поэтому я и не могу оторвать от тебя глаз.
– Вода для бритья стынет! – она резко повернулась и скрылась в палатке.
Сэр Мармадьюк собрал все необходимое и спустился к ручью. Установив на дереве маленькое зеркальце, он приступил к бритью. Через несколько минут джентльмен остановился и прислушался – со стороны палатки доносилось тихое пение. Ева возилась с завтраком и что-то пела. И мелодия, что она напевала, была несколько печальна. Сэр Мармадьюк улыбнулся – он узнал один из покаянных псалмов.
Вскоре залитый солнцем воздух наполнился изумительными запахами – ароматом кофе и благоуханием поджаренного окорока. Ополоснув лицо и руки в искрящемся ручье, сэр Мармадьюк поспешил обратно. Желудок его призывно пел. Картина, открывшаяся взгляду нашего джентльмена, была воистину изумительной. Завтрак, аккуратно разложенный на белоснежной салфетке, манил и звал отведать себя.
Ева-Энн прошептала благодарственную молитву, и они принялись за еду. Какое-то время джентльмен молчал, полностью поглощенный едой, когда же чашка с кофе наполовину опустела, он взглянул на девушку:
– Печально осознавать, Ева, дитя мое, что я прожил сорок пять лет и так много упустил.
– Ты имеешь в виду кофе и ветчину, Джон?
– И это тоже. Я начинаю получать удовольствие от вещей, о существовании которых раньше и не подозревал.
– От каких же?
– От нашего товарищества, ведь мы с тобой настоящие друзья и товарищи, ты согласна, Ева-Энн?
– Да, конечно.
– И вот два товарища сидят здесь в блаженном уединении и в высшей степени рады и этому уединению и друг другу. Ты согласна?
– Конечно, Джон.
– Нам еще очень далеко до Лондона.
– А сколько осталось, по-твоему? – она с некоторым беспокойством взглянула на него.
– Шестьдесят миль или около того. Если, конечно, ты еще стремишься туда…
– Мне все равно! – воскликнула она. – Мне все равно, лишь бы мы были вместе, и ты находился в безопасности.
– Все равно? – повторил он. – Что ты имеешь в виду?
– Совсем все равно! – кивнула девушка. – Мне безразлично, в каком направлении мы пойдем.
– Боже! – воскликнул сэр Мармадьюк. – Одно время у меня возникло подозрение, что твои суждения основываются на здравом смысле.
– Увы, боюсь, что это не так, – печально вздохнула Ева.
– И слава богу! – с горячностью откликнулся джентльмен.
– Неужели ты рад этому, Джон? – удивленно спросила девушка.
– От всего сердца, дитя мое, ибо на свете мало имеется вещей, раздражающих меня больше, чем Здравый Смысл.
– Но ведь, – она подняла на него свои ясные серые глаза, – большинство добродетельных людей гордятся тем, что обладают им.
– Думаю, так считают закоренелые эгоисты, – кивнул он, – несчастные существа, на которых лежит печать проклятья, и им вряд ли когда-нибудь удастся вкусить прелести Аркадии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Значит, тебя преследуют! – воскликнула она. – О, я несчастная! На тебя из-за меня упала тень виселицы. Прости меня, Джон, прости! – она упала перед ним на колени и закрыла лицо руками.
– Не печалься, дитя мое. – Он ласково погладил ее по склоненной голове. – Иди спать, Ева-Энн, все эти страхи поутру исчезнут, а потому давай-ка ложись. – Он нежно взял ее за руку и осторожно поднял.
– Ты удивительный человек, Джон! – прошептала она, сквозь слезы глядя на него. – Никто на свете не может сравниться с тобой! Спокойной ночи, друг мой! – И вдруг ее нежные теплые губы коснулись его щеки, его губ. – Бог благословит и защитит тебя! – прошептала девушка и скрылась в шатре.
Сэр Мармадьюк устроился под навесом из ветвей деревьев поближе к костру, завернулся в одеяла и приготовился к объятиям Морфея.
Глава XVII,
доказывающая неразумность здравого смысла
Сэр Мармадьюк пробудился внезапно. Он открыл глаза и увидел лицо Евы-Энн, склонившееся над ним в розовых рассветных лучах.
– Что такое, дитя мое? – он сонно повертел головой.
– Завтрак… завтрак почти готов! – ответила девушка и оглянулась на весело полыхающий костер.
– Завтрак? – повторил он. – Но почему так рано? Солнце ведь едва встало. И чем ты так встревожена, дитя мое? – он только сейчас заметил, что девушка очень бледна.
– Твоей судьбой! – она всплеснула руками. – Меня тревожит твоя трость с золотым набалдашником! Сегодня ночью мне приснился ужасный сон, будто тебя схватили и куда-то тащат, чтобы предать ужасной смерти. Я проснулась, дрожа от страха, и никак не могла заснуть снова, каждый шорох пугал меня! Тогда я подбросила в костер дров и села рядом с тобой. Всю ночь я молила Господа, чтобы он защитил и уберег тебя. Но страх все не отпускает меня, даже молитвы не помогли.
– Уверен, небеса вняли твоей мольбе, милая Ева-Энн! Оглянись, ведь ночь уже прошла! Скоро засияет солнце, и наступит чудесный день. Мы с тобой живы и невредимы, и нет никаких причин для беспокойства… А чайник, судя по всему, закипает, и если ты выделишь мне немного горячей воды, я удалюсь в какие-нибудь кусты и предамся бритью.
– Ты не сердишься, что я так рано разбудила тебя? – она робко улыбнулась и сняла с огня кипящий чайник.
– Напротив, Ева-Энн, я глубоко признателен тебе за это. Такое чудесное утро. Послушай, как поют птицы! О, а что это шипит на сковородке, неужто ветчина?
– Нет, Джон, окорок.
– Превосходно! А сама ты так же прекрасна, как и это утро, дитя мое. Хотя глаза твои немного и тяжелы от бессонницы, все равно ты сущая дриада.
– Дриада? А кто это, Джон?
– Богиня лесов.
– О! – тихо воскликнула она. – Богиня? Это звучит немного богохульственно.
Румянец залил ее щеки, она смущенно потупила взор, и сэр Мармадьюк нашел, что так девушка еще прелестней.
– Истинная правда! – серьезно ответил он. – В самом деле, с тобой не сравнится ни одна дриада, ни одна богиня, ибо сегодня, дитя мое, ты чудо как хороша!
– Нет, – девушка смущенно покачала головой, – мои волосы в таком беспорядке! Я забыла причесаться – мне было не до того.
– Твои волосы? Возможно. Сними-ка чепец, дитя мое.
– Но они ведь рассыпятся, Джон.
– Позволь мне взглянуть, Ева-Энн, на это чудо.
– Но…
– Пожалуйста.
Быстрым движением она стянула с головы простой чепец и тряхнула головой. Волосы упали тяжелой волной, закрыв девушку до самого пояса.
– Вот это да! – восхищенно прошептал джентльмен. – Ева-Энн! Вот это да!
– Что? – робко спросила она. – Что такое?
– Ты! – все так же тихо проговорил он. – Твои прекрасные волосы!
– Это все пустое, греховное тщеславие! – Она закрыла лицо ладонями. – Какая же я бесстыжая, стою перед тобой в таком виде, напоказ. Ну почему я такая дурная, Джон? Никто из мужчин никогда не видел меня такой, даже мои старики. Они, наверное, умерли бы от возмущения! А ты… ведь ты мужчина, Джон, а я стою перед тобой и чувствую себя такой безнравственной!
– Ты выглядишь как ангел света! Поэтому я и не могу оторвать от тебя глаз.
– Вода для бритья стынет! – она резко повернулась и скрылась в палатке.
Сэр Мармадьюк собрал все необходимое и спустился к ручью. Установив на дереве маленькое зеркальце, он приступил к бритью. Через несколько минут джентльмен остановился и прислушался – со стороны палатки доносилось тихое пение. Ева возилась с завтраком и что-то пела. И мелодия, что она напевала, была несколько печальна. Сэр Мармадьюк улыбнулся – он узнал один из покаянных псалмов.
Вскоре залитый солнцем воздух наполнился изумительными запахами – ароматом кофе и благоуханием поджаренного окорока. Ополоснув лицо и руки в искрящемся ручье, сэр Мармадьюк поспешил обратно. Желудок его призывно пел. Картина, открывшаяся взгляду нашего джентльмена, была воистину изумительной. Завтрак, аккуратно разложенный на белоснежной салфетке, манил и звал отведать себя.
Ева-Энн прошептала благодарственную молитву, и они принялись за еду. Какое-то время джентльмен молчал, полностью поглощенный едой, когда же чашка с кофе наполовину опустела, он взглянул на девушку:
– Печально осознавать, Ева, дитя мое, что я прожил сорок пять лет и так много упустил.
– Ты имеешь в виду кофе и ветчину, Джон?
– И это тоже. Я начинаю получать удовольствие от вещей, о существовании которых раньше и не подозревал.
– От каких же?
– От нашего товарищества, ведь мы с тобой настоящие друзья и товарищи, ты согласна, Ева-Энн?
– Да, конечно.
– И вот два товарища сидят здесь в блаженном уединении и в высшей степени рады и этому уединению и друг другу. Ты согласна?
– Конечно, Джон.
– Нам еще очень далеко до Лондона.
– А сколько осталось, по-твоему? – она с некоторым беспокойством взглянула на него.
– Шестьдесят миль или около того. Если, конечно, ты еще стремишься туда…
– Мне все равно! – воскликнула она. – Мне все равно, лишь бы мы были вместе, и ты находился в безопасности.
– Все равно? – повторил он. – Что ты имеешь в виду?
– Совсем все равно! – кивнула девушка. – Мне безразлично, в каком направлении мы пойдем.
– Боже! – воскликнул сэр Мармадьюк. – Одно время у меня возникло подозрение, что твои суждения основываются на здравом смысле.
– Увы, боюсь, что это не так, – печально вздохнула Ева.
– И слава богу! – с горячностью откликнулся джентльмен.
– Неужели ты рад этому, Джон? – удивленно спросила девушка.
– От всего сердца, дитя мое, ибо на свете мало имеется вещей, раздражающих меня больше, чем Здравый Смысл.
– Но ведь, – она подняла на него свои ясные серые глаза, – большинство добродетельных людей гордятся тем, что обладают им.
– Думаю, так считают закоренелые эгоисты, – кивнул он, – несчастные существа, на которых лежит печать проклятья, и им вряд ли когда-нибудь удастся вкусить прелести Аркадии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73