Но я не спешил этого делать, а просто каждый год в день их гибели приезжал сюда, чтобы положить на могилы цветы.
В этом году до этой даты оставалось ещё два с половиной месяца, но я вскоре отправлялся в экспедицию и не мог прийти в положенный день. Поэтому для визита сюда я выбрал другую дату – сегодня мне исполнилось двадцать три года. И сегодня впервые я был не один – со мной приехала Элис. Как и все остальные, она считала, что мои родители погибли в авиакатастрофе. Я бы давно рассказал ей правду, если бы наши отношения были не просто дружескими, а более глубокими. Мне очень хотелось поделиться с ней своей тайной, но я никак не решался...
– Саша, – задумчиво произнесла Элис, стоя рядом со мной перед надгробиями. В своей парадной форме она выглядела потрясающе, даром что это была всего лишь форма капрала. – Ты никогда не говорил со мной о своих отце с матерью. Какими они были?
– Они... – Я помедлил. – Они были моими родителями.
А ещё мой отец был фашистом, добавил я про себя. Он выступал против многих пороков нашей системы, но вместе с тем – и против ценностей, которые лежат в основе либерального строя. Того самого строя, который гарантирует гражданам свободу слова и убеждений и защищает личную жизнь от вмешательства государства; того строя, который позволяет людям выбирать себе правительство, какое они хотят; того строя, при котором власть имущие трепещут перед общественным мнением и боятся средств массовой информации, как черти ладана. Я помню, как мой отец называл нашу власть мягкотелой и бесхребетной.
Но именно в этой мягкотелости была её сила. Народ, привыкший не бояться государства, не поддержал отцовский мятеж, отверг предложенную «железную руку», не захотел, чтобы кто-то наводил порядок в стране путём репрессий. А власть обошлась с мятежниками совсем не так, как поступили бы они в случае победы. Павлова, Фаулера, Гонсалеса и им подобных не поставили к стенке, их жён и родственников не отправили в трудовые лагеря, а их детей не упекли для «перевоспитания» в специальные детские колонии, по сравнению с которыми наши интернаты для трудных подростков выглядели бы санаториями. Наказание понесли только главари заговора, на чьей совести были человеческие жертвы, а все остальные получили второй шанс. Режим отца такого шанса не предоставил бы...
Но всё же адмирал Шнайдер был моим отцом. Он дал мне жизнь, он любил меня, я был дорог ему – хоть и не так дорог, как его идеалы.
Мама тоже любила меня – но не так сильно, как отца. Из нас двоих она выбрала его и ушла вслед за ним, оставив меня сиротой. Но всё же она была моей матерью...
«Спите спокойно», – мысленно произнёс я и взял Элис за руку.
– Пойдём. У нас ещё много дел.
глава вторая
ЭКСПЕДИЦИЯ
1
Обсервационная рубка фрегата «Марианна», которую чаще назвали просто обсерваторией, представляла собой просторное, круглой формы помещение диаметром более двадцати метров. Её сферический потолок был покрыт сплошным слоем мелкозернистых оптических ячеек, вместе составлявших один огромный экран. На него передавалась картинка с датчиков наружного наблюдения, отчего возникала иллюзия, будто рубка накрыта прозрачным колпаком, сквозь который можно наблюдать за происходящим вне корабля.
В обсерватории хозяйничала научно-исследовательская группа, здесь располагалась её штаб-квартира, однако члены лётно-навигационной службы имели сюда доступ в любое время дня и ночи. И вообще, для лётчиков не существовало запретных зон на корабле. Наравне с капитаном и старшим помощником они могли совать свой нос куда угодно.
К членам инженерной службы, тем более к младшему персоналу, это не относилось. Но я воспользовался своей привилегией штатного пилота и привёл с собой Элис, чтобы мы вместе посмотрели на старт корабля.
Сегодня был не очередной тренировочный полёт, мы наконец отправлялись в настоящую экспедицию – к далёкой звезде Вецен, известной ещё как Дельта Большого Пса, которая находилась от нас на расстоянии 550 парсеков или 1800 световых лет. При постоянной крейсерской скорости это восемьдесят суток полёта в один конец, а учитывая неизбежные отклонения от курса, и вовсе набегает три месяца. Так что полгода путешествия нам было гарантировано. Это если не считать, сколько времени мы проведём в самой системе Вецена, пока наши астрофизики будут изучать в непосредственной близости поведение этого сверхгиганта.
Вот фрегат сдвинулся с места и направился к взлётной полосе. Яна Топалова, также присутствовавшая в обсерватории, досадливо закусила губу. Согласно традиции, стартом корабля, отправлявшегося на официальное задание, должна была руководить она, как первый пилот «Марианны», однако на сей раз произвести взлёт и погружение в инсайд было поручено другой группе, возглавляемой четвёртым пилотом Михайловым – как и полагалось, на время длительной экспедиции личный состав лётно-навигационной службы увеличился с трёх до четырёх групп.
Единственное, что утешало Топалову, это новенькие лейткомовские нашивки на погонах, которые она носила с позавчерашнего дня. Тогда же старпом Крамер стал полным командором, а вместе с ним были повышены в званиях ещё два десятка членов экипажа – в частности, старший навигатор Вебер сменил свои суб-лейтенантские погоны на лейтенантские. В Корпусе было принято присваивать очередные звания накануне длительных экспедиций; считалось (и, полагаю, справедливо), что это повышает общий моральный дух экипажа.
А вот Павлов, который летел с нами в ранге начальника экспедиции, по-прежнему оставался капитаном. Как я узнал от своих новых сослуживцев, он уже третий год упорно отбивался от попыток всучить ему звезду коммодора. Поговаривали (правда, тихим шёпотом), что кэп, в душе продолжая быть военным, пренебрежительно относится к адмиралам из Астроэкспедиции, считая их всех кабинетными крысами, которые выходят в космос лишь по большим праздникам. Собственно, так оно и было.
Взлёт корабля, выход на орбиту и погружение в вакуум прошли как положено, в полном соответствии с планом. Когда «Марианна» оказалась в инсайде, на куполе обсерватории вновь зажглись звёзды – но уже не реальные, а моделируемые навигационным компьютером, который рассчитывал изображение в соответствии с намеченным курсом. Поскольку сверхсветовой привод работал на форсаже (в Астроэкспедиции иначе не летали), то уже через четверть часа, внимательно присмотревшись, можно было заметить незначительное смещение ближайших звёзд. Фрегат приближался к своей крейсерской скорости 0,94 светолет в час.
Элис стояла рядом со мной и, слегка запрокинув голову, тоскливо смотрела на звёзды. В уголках её глаз застыли слёзы. Я не знал, что ей сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
В этом году до этой даты оставалось ещё два с половиной месяца, но я вскоре отправлялся в экспедицию и не мог прийти в положенный день. Поэтому для визита сюда я выбрал другую дату – сегодня мне исполнилось двадцать три года. И сегодня впервые я был не один – со мной приехала Элис. Как и все остальные, она считала, что мои родители погибли в авиакатастрофе. Я бы давно рассказал ей правду, если бы наши отношения были не просто дружескими, а более глубокими. Мне очень хотелось поделиться с ней своей тайной, но я никак не решался...
– Саша, – задумчиво произнесла Элис, стоя рядом со мной перед надгробиями. В своей парадной форме она выглядела потрясающе, даром что это была всего лишь форма капрала. – Ты никогда не говорил со мной о своих отце с матерью. Какими они были?
– Они... – Я помедлил. – Они были моими родителями.
А ещё мой отец был фашистом, добавил я про себя. Он выступал против многих пороков нашей системы, но вместе с тем – и против ценностей, которые лежат в основе либерального строя. Того самого строя, который гарантирует гражданам свободу слова и убеждений и защищает личную жизнь от вмешательства государства; того строя, который позволяет людям выбирать себе правительство, какое они хотят; того строя, при котором власть имущие трепещут перед общественным мнением и боятся средств массовой информации, как черти ладана. Я помню, как мой отец называл нашу власть мягкотелой и бесхребетной.
Но именно в этой мягкотелости была её сила. Народ, привыкший не бояться государства, не поддержал отцовский мятеж, отверг предложенную «железную руку», не захотел, чтобы кто-то наводил порядок в стране путём репрессий. А власть обошлась с мятежниками совсем не так, как поступили бы они в случае победы. Павлова, Фаулера, Гонсалеса и им подобных не поставили к стенке, их жён и родственников не отправили в трудовые лагеря, а их детей не упекли для «перевоспитания» в специальные детские колонии, по сравнению с которыми наши интернаты для трудных подростков выглядели бы санаториями. Наказание понесли только главари заговора, на чьей совести были человеческие жертвы, а все остальные получили второй шанс. Режим отца такого шанса не предоставил бы...
Но всё же адмирал Шнайдер был моим отцом. Он дал мне жизнь, он любил меня, я был дорог ему – хоть и не так дорог, как его идеалы.
Мама тоже любила меня – но не так сильно, как отца. Из нас двоих она выбрала его и ушла вслед за ним, оставив меня сиротой. Но всё же она была моей матерью...
«Спите спокойно», – мысленно произнёс я и взял Элис за руку.
– Пойдём. У нас ещё много дел.
глава вторая
ЭКСПЕДИЦИЯ
1
Обсервационная рубка фрегата «Марианна», которую чаще назвали просто обсерваторией, представляла собой просторное, круглой формы помещение диаметром более двадцати метров. Её сферический потолок был покрыт сплошным слоем мелкозернистых оптических ячеек, вместе составлявших один огромный экран. На него передавалась картинка с датчиков наружного наблюдения, отчего возникала иллюзия, будто рубка накрыта прозрачным колпаком, сквозь который можно наблюдать за происходящим вне корабля.
В обсерватории хозяйничала научно-исследовательская группа, здесь располагалась её штаб-квартира, однако члены лётно-навигационной службы имели сюда доступ в любое время дня и ночи. И вообще, для лётчиков не существовало запретных зон на корабле. Наравне с капитаном и старшим помощником они могли совать свой нос куда угодно.
К членам инженерной службы, тем более к младшему персоналу, это не относилось. Но я воспользовался своей привилегией штатного пилота и привёл с собой Элис, чтобы мы вместе посмотрели на старт корабля.
Сегодня был не очередной тренировочный полёт, мы наконец отправлялись в настоящую экспедицию – к далёкой звезде Вецен, известной ещё как Дельта Большого Пса, которая находилась от нас на расстоянии 550 парсеков или 1800 световых лет. При постоянной крейсерской скорости это восемьдесят суток полёта в один конец, а учитывая неизбежные отклонения от курса, и вовсе набегает три месяца. Так что полгода путешествия нам было гарантировано. Это если не считать, сколько времени мы проведём в самой системе Вецена, пока наши астрофизики будут изучать в непосредственной близости поведение этого сверхгиганта.
Вот фрегат сдвинулся с места и направился к взлётной полосе. Яна Топалова, также присутствовавшая в обсерватории, досадливо закусила губу. Согласно традиции, стартом корабля, отправлявшегося на официальное задание, должна была руководить она, как первый пилот «Марианны», однако на сей раз произвести взлёт и погружение в инсайд было поручено другой группе, возглавляемой четвёртым пилотом Михайловым – как и полагалось, на время длительной экспедиции личный состав лётно-навигационной службы увеличился с трёх до четырёх групп.
Единственное, что утешало Топалову, это новенькие лейткомовские нашивки на погонах, которые она носила с позавчерашнего дня. Тогда же старпом Крамер стал полным командором, а вместе с ним были повышены в званиях ещё два десятка членов экипажа – в частности, старший навигатор Вебер сменил свои суб-лейтенантские погоны на лейтенантские. В Корпусе было принято присваивать очередные звания накануне длительных экспедиций; считалось (и, полагаю, справедливо), что это повышает общий моральный дух экипажа.
А вот Павлов, который летел с нами в ранге начальника экспедиции, по-прежнему оставался капитаном. Как я узнал от своих новых сослуживцев, он уже третий год упорно отбивался от попыток всучить ему звезду коммодора. Поговаривали (правда, тихим шёпотом), что кэп, в душе продолжая быть военным, пренебрежительно относится к адмиралам из Астроэкспедиции, считая их всех кабинетными крысами, которые выходят в космос лишь по большим праздникам. Собственно, так оно и было.
Взлёт корабля, выход на орбиту и погружение в вакуум прошли как положено, в полном соответствии с планом. Когда «Марианна» оказалась в инсайде, на куполе обсерватории вновь зажглись звёзды – но уже не реальные, а моделируемые навигационным компьютером, который рассчитывал изображение в соответствии с намеченным курсом. Поскольку сверхсветовой привод работал на форсаже (в Астроэкспедиции иначе не летали), то уже через четверть часа, внимательно присмотревшись, можно было заметить незначительное смещение ближайших звёзд. Фрегат приближался к своей крейсерской скорости 0,94 светолет в час.
Элис стояла рядом со мной и, слегка запрокинув голову, тоскливо смотрела на звёзды. В уголках её глаз застыли слёзы. Я не знал, что ей сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96