.. боюсь они подлинные. В них говорится о моей матери. По официальной версии она умерла от передозировки наркотиков в состоянии аффекта...
– Я знаю об этом, – произнесла Яна, присаживаясь на подлокотник кресла. – Но ты сказал: «по официальной версии». А разве не так?
– Наркотики были... но специфические. Во время допроса сотрудники армейской безопасности вкололи ей «сыворотку правды» – рассчитывали вытянуть из неё имена тайных приверженцев отца в правительстве и генштабе. Они даже не потрудились провести тест на аллергические реакции. А мама была беременна... и умерла...
– Боже!.. – прошептала потрясённая Яна.
– Тогда я был ребёнком и многое забыл, – продолжал я. – Но теперь я вспомнил, как незадолго до путча мама спросила, хочу ли я маленькую сестричку. Я ответил, что да, и она, поцеловав меня, сказала, что в следующем году сестричка будет... А вскоре после этого всё началось. В последний раз я видел отца, когда он перевёз меня и маму в другое место. Видно, считал его надёжным убежищем, но просчитался. Через несколько дней явились люди в военной форме и забрали нас. Потом была неуютная комната с кучей некрасивых игрушек и были строгие женщины, которые всеми силами старались вести себя как заботливые тётушки. Я много плакал, хотел видеть маму, но мне говорили, что она заболела и сейчас к ней нельзя. А потом... потом мне сказали, что отец и мама умерли. Дальше всё как в тумане – больница, люди в белых халатах, уколы... Единственно я хорошо запомнил молодую докторшу с красивым добрым лицом. Она действительно была добрая, она подолгу со мной говорила, и после бесед с ней мне становилось легче. Наверное, она была психологом. Именно она постепенно приучила меня к мысли, что мама покончила с собой из-за гибели отца. Я думаю, она сама искренне верила в это. И я поверил... И все эти годы незаслуженно осуждал маму за то, что она бросила меня!
Яна погладила меня по голове.
– Я даже не знаю, что сказать, Алекс, – растерянно проговорила она. – Всё это так... ужасно. Если только это правда...
– Это правда. – Я встал и медленно прошёлся по комнате. – Самое страшное, что это правда. Я прекрасно понимаю, с какой целью отец дал мне эти документы. И отдаю себе отчёт в том, что он, похоже, добился своего. Но правда остаётся правдой, даже если ею манипулируют в своих интересах. Теперь я не знаю, на каком свете нахожусь. С одной стороны – отец, который семнадцать лет назад едва не ввергнул Октавию в гражданскую войну, потом бежал, захватил власть над этой захолустной планетой, но явно не намерен останавливаться на достигнутом, а копит силы для реванша. С другой же стороны – моя родина, хладнокровно убившая мою мать... Нет, Яна, не возражай. Ублюдки, совершившие это преступление, состояли на службе у государства. А наше либеральное и справедливое государство не привлекло их к ответственности, не было ни суда, ни наказания, было проведено лишь служебное расследование, которое попросту замяли. Следовательно, государство взяло на себя всю ответственность за это преступление.
– Государство – но не страна, – заметила Яна. – Не планета со всем её населением.
– Вот именно! Этого и хотел мой отец – чтобы я провёл разделительную черту между страной и государством и возненавидел последнее. Чтобы встал на его точку зрения – Октавии нужна другая власть. Но он кое-что не учёл. Для него демократия – пустой звук, а я принимаю её всерьёз. В демократической стране народ сам выбирает себе правительство и несёт ответственность за все его действия. И если избранное народом правительство безнаказанно убивает своих граждан, значит в этом повинен весь народ. Поэтому я и говорю: мою мать убила моя страна! Теперь я ненавижу Октавию, у меня больше нет родины...
Яна промолчала.
Примерно через час дворецкий, мистер Эпплгейт, пригласил нас к ужину и сообщил новость, которая нам с Яной доставила большое облегчение – из-за загруженности делами отец решил остаться ночевать в правительственной резиденции. По словам Эпплгейта это случалось довольно часто.
За ужином нам прислуживал сам дворецкий вместе со старшей женой, которая работала в доме поварихой. Блюда были немного непривычными (как, впрочем, и всё инопланетное), но вполне съедобными и даже вкусными. Мы с Яной порядком проголодались и ели с отменным аппетитом – правда, нас обоих заметно раздражало кудахтанье миссис Эпплгейт, которая то и дело обращалась к нам «мистер Шнайдер» и «мисс Шнайдер».
В конце концов я не выдержал и сделал замечание, что моя фамилия Вильчинский, а Яны – Топалова. На что миссис Эпплгейт упрямо ответила:
– Я не знаю, сэр, какие обычаи на вашей планете, но у нас с этим строго. Коли вы дети его превосходительства, то вас зовут мистер и мисс Шнайдер.
Я понял, что спорить с ней бесполезно. Поняла это и Яна.
– Интересно, – спросила она через некоторое время, – как ваш народ мирится с тем, что верховный правитель Ютланда – чужак, инопланетник?
– Ваш батюшка не чужак, мисс Шнайдер, – возразила миссис Эпплгейт. – Он давно уже наш соотечественник.
– Но ведь когда-то же он был чужаком.
– Что верно, то верно, – не стала возражать жена дворецкого. – И вначале, когда Совет Старейшин только избрал его императором, нашлось немало таких, кто был с этим не согласен.
– И что же стало с несогласными? – полюбопытствовал я. – Их упекли в концлагеря? В тюрьмы, в психушки? Или просто расстреляли?
И миссис Эпплгейт, и её муж уставились на меня, как на сумасшедшего.
– Бога ради, мистер Шнайдер! – всплеснула руками женщина. – Как вы могли такое подумать! Какие концлагеря? Какие тюрьмы, какие расстрелы?.. Ничего подобного не было. Его превосходительство никого не преследовал, он своими делами доказал, что Совет Старейшин сделал мудрый выбор. Недовольные просто перестали быть недовольными.
– Неужели все до единого?
– Ну, осталась кучка глупцов. Но они из тех, кто против любой власти. На них просто не обращают внимания.
– Ваш отец, мистер и мисс Шнайдер, – авторитетно промолвил молчавший до сих пор дворецкий, – безусловно, лучший император за всю историю Ютланда. За пятнадцать лет его правления наша планета...
Остаток нашей трапезы прошёл под аккомпанемент хвалебных речей в адрес отца. Причём ни мистер, ни миссис Эпплгейт отнюдь не пели ему осанну, в их словах не чувствовалось слепого, раболепствующего преклонения, они просто говорили о нём, как о хорошем человеке, который совершил много добрых дел. Я едва дотерпел до конца ужина и, отказавшись от сладкого на десерт, поспешил откланяться. А вернее – пулей вылетел из столовой, взбежал на второй этаж и спрятался в своём кабинете.
Минут через пять ко мне зашла Яна. Устроившись на диване, она без моего согласия закурила и произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Я знаю об этом, – произнесла Яна, присаживаясь на подлокотник кресла. – Но ты сказал: «по официальной версии». А разве не так?
– Наркотики были... но специфические. Во время допроса сотрудники армейской безопасности вкололи ей «сыворотку правды» – рассчитывали вытянуть из неё имена тайных приверженцев отца в правительстве и генштабе. Они даже не потрудились провести тест на аллергические реакции. А мама была беременна... и умерла...
– Боже!.. – прошептала потрясённая Яна.
– Тогда я был ребёнком и многое забыл, – продолжал я. – Но теперь я вспомнил, как незадолго до путча мама спросила, хочу ли я маленькую сестричку. Я ответил, что да, и она, поцеловав меня, сказала, что в следующем году сестричка будет... А вскоре после этого всё началось. В последний раз я видел отца, когда он перевёз меня и маму в другое место. Видно, считал его надёжным убежищем, но просчитался. Через несколько дней явились люди в военной форме и забрали нас. Потом была неуютная комната с кучей некрасивых игрушек и были строгие женщины, которые всеми силами старались вести себя как заботливые тётушки. Я много плакал, хотел видеть маму, но мне говорили, что она заболела и сейчас к ней нельзя. А потом... потом мне сказали, что отец и мама умерли. Дальше всё как в тумане – больница, люди в белых халатах, уколы... Единственно я хорошо запомнил молодую докторшу с красивым добрым лицом. Она действительно была добрая, она подолгу со мной говорила, и после бесед с ней мне становилось легче. Наверное, она была психологом. Именно она постепенно приучила меня к мысли, что мама покончила с собой из-за гибели отца. Я думаю, она сама искренне верила в это. И я поверил... И все эти годы незаслуженно осуждал маму за то, что она бросила меня!
Яна погладила меня по голове.
– Я даже не знаю, что сказать, Алекс, – растерянно проговорила она. – Всё это так... ужасно. Если только это правда...
– Это правда. – Я встал и медленно прошёлся по комнате. – Самое страшное, что это правда. Я прекрасно понимаю, с какой целью отец дал мне эти документы. И отдаю себе отчёт в том, что он, похоже, добился своего. Но правда остаётся правдой, даже если ею манипулируют в своих интересах. Теперь я не знаю, на каком свете нахожусь. С одной стороны – отец, который семнадцать лет назад едва не ввергнул Октавию в гражданскую войну, потом бежал, захватил власть над этой захолустной планетой, но явно не намерен останавливаться на достигнутом, а копит силы для реванша. С другой же стороны – моя родина, хладнокровно убившая мою мать... Нет, Яна, не возражай. Ублюдки, совершившие это преступление, состояли на службе у государства. А наше либеральное и справедливое государство не привлекло их к ответственности, не было ни суда, ни наказания, было проведено лишь служебное расследование, которое попросту замяли. Следовательно, государство взяло на себя всю ответственность за это преступление.
– Государство – но не страна, – заметила Яна. – Не планета со всем её населением.
– Вот именно! Этого и хотел мой отец – чтобы я провёл разделительную черту между страной и государством и возненавидел последнее. Чтобы встал на его точку зрения – Октавии нужна другая власть. Но он кое-что не учёл. Для него демократия – пустой звук, а я принимаю её всерьёз. В демократической стране народ сам выбирает себе правительство и несёт ответственность за все его действия. И если избранное народом правительство безнаказанно убивает своих граждан, значит в этом повинен весь народ. Поэтому я и говорю: мою мать убила моя страна! Теперь я ненавижу Октавию, у меня больше нет родины...
Яна промолчала.
Примерно через час дворецкий, мистер Эпплгейт, пригласил нас к ужину и сообщил новость, которая нам с Яной доставила большое облегчение – из-за загруженности делами отец решил остаться ночевать в правительственной резиденции. По словам Эпплгейта это случалось довольно часто.
За ужином нам прислуживал сам дворецкий вместе со старшей женой, которая работала в доме поварихой. Блюда были немного непривычными (как, впрочем, и всё инопланетное), но вполне съедобными и даже вкусными. Мы с Яной порядком проголодались и ели с отменным аппетитом – правда, нас обоих заметно раздражало кудахтанье миссис Эпплгейт, которая то и дело обращалась к нам «мистер Шнайдер» и «мисс Шнайдер».
В конце концов я не выдержал и сделал замечание, что моя фамилия Вильчинский, а Яны – Топалова. На что миссис Эпплгейт упрямо ответила:
– Я не знаю, сэр, какие обычаи на вашей планете, но у нас с этим строго. Коли вы дети его превосходительства, то вас зовут мистер и мисс Шнайдер.
Я понял, что спорить с ней бесполезно. Поняла это и Яна.
– Интересно, – спросила она через некоторое время, – как ваш народ мирится с тем, что верховный правитель Ютланда – чужак, инопланетник?
– Ваш батюшка не чужак, мисс Шнайдер, – возразила миссис Эпплгейт. – Он давно уже наш соотечественник.
– Но ведь когда-то же он был чужаком.
– Что верно, то верно, – не стала возражать жена дворецкого. – И вначале, когда Совет Старейшин только избрал его императором, нашлось немало таких, кто был с этим не согласен.
– И что же стало с несогласными? – полюбопытствовал я. – Их упекли в концлагеря? В тюрьмы, в психушки? Или просто расстреляли?
И миссис Эпплгейт, и её муж уставились на меня, как на сумасшедшего.
– Бога ради, мистер Шнайдер! – всплеснула руками женщина. – Как вы могли такое подумать! Какие концлагеря? Какие тюрьмы, какие расстрелы?.. Ничего подобного не было. Его превосходительство никого не преследовал, он своими делами доказал, что Совет Старейшин сделал мудрый выбор. Недовольные просто перестали быть недовольными.
– Неужели все до единого?
– Ну, осталась кучка глупцов. Но они из тех, кто против любой власти. На них просто не обращают внимания.
– Ваш отец, мистер и мисс Шнайдер, – авторитетно промолвил молчавший до сих пор дворецкий, – безусловно, лучший император за всю историю Ютланда. За пятнадцать лет его правления наша планета...
Остаток нашей трапезы прошёл под аккомпанемент хвалебных речей в адрес отца. Причём ни мистер, ни миссис Эпплгейт отнюдь не пели ему осанну, в их словах не чувствовалось слепого, раболепствующего преклонения, они просто говорили о нём, как о хорошем человеке, который совершил много добрых дел. Я едва дотерпел до конца ужина и, отказавшись от сладкого на десерт, поспешил откланяться. А вернее – пулей вылетел из столовой, взбежал на второй этаж и спрятался в своём кабинете.
Минут через пять ко мне зашла Яна. Устроившись на диване, она без моего согласия закурила и произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96