— Итак, — заговорили они, — это решено? Ты едешь?
— Еду, — решительно подтвердил тот.
— Но куда ты едешь? Нельзя же покидать свою родину, своих друзей так просто — взял да поехал.
Тот, к которому обращались, печально усмехнулся.
Граф де Лорайль был красивый молодой человек с выразительными, решительными чертами лица, с. небрежной аристократической усмешкой на тонких губах. Он действительно принадлежал к кровной родовой аристократии и считался одним из самых знаменитых светских львов своего времени.
Он поднялся и окинул взглядом своих товарищей.
— Господа, — начал он, — я понимаю, что поведение мое кажется странным, и вы имеете право требовать от меня объяснений. Я же со своей стороны прошу позволить мне предложить вам эти объяснения, так как, поверьте, именно с этой целью я и созвал вас сегодня на последний вечер, который мне хотелось провести вместе с вами. Час разлуки пробил, лошади ждут, завтра утром я буду уже далеко от Парижа и через восемь дней покину Францию навсегда. Итак, слушайте меня.
Друзья слушали графа с глубочайшим вниманием и при последних его словах тесно обступили его.
— Не торопитесь, господа, — продолжал он, — рассказ мой будет краток. Я все объясню в двух словах.
Я окончательно разорился. У меня остается всего несколько билетов по тысяче франков, с которыми в Париже я могу рассчитывать только на то, что умру с голоду или через несколько месяцев должен буду пустить себе пулю в лоб. Перспектива для меня, смею вас уверить, не слишком привлекательная. Другой причиной моего отъезда является то, что я ловко управляю оружием, из-за чего, сам того не желая, приобрел репутацию дуэлянта, которая тяготит меня, особенно после этого несчастного дела с бедным виконтом Морсаном, которого я опять-таки против своей воли вынужден был убить, чтобы прекратить распускаемые им про меня оскорбительные слухи. Словом, по причинам, которые я вам высказал (и по другим, которые, я думаю, не заинтересуют вас), Франция мне опротивела до такой степени, что я жду не дождусь, когда покину ее. Теперь в последний раз наполним бокалы, и прощайте, друзья мои! Придется ли нам когда-нибудь свидеться!
— Еще одно слово! — заметил один из присутствующих, говоривший ранее. — Вы не сказали нам, граф, куда вы намерены ехать, в какие страны.
— Неужели вы не догадываетесь? В Америку, конечно. Мне все говорят, что у меня нет недостатка в смелости и сметливости, и вот я еду в страну, в которой, если верить рассказам, этих двух качеств совершенно достаточно для того, чтобы сделать состояние. Есть у вас еще что-либо, о чем вы желаете спросить меня, барон? — прибавил он.
Барон, прежде чем ответить, погрузился в глубокие размышления. Наконец он поднял голову и устремил на графа холодный, пронзительный взгляд.
— Неужели вы серьезно собираетесь уехать, мой друг?
— Совершенно серьезно.
— Поклянитесь мне в этом своей честью.
— Клянусь своей честью, что я уезжаю.
— И неужели вы решили создать себе в Америке положение, по крайней мере, равное тому, какое вы занимаете здесь?
— Да, — отвечал решительно граф, — я буду стремиться к этому всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.
— Отлично. В свою очередь, выслушайте меня, граф, и, если вы сумеете извлечь какую-либо пользу из того, что я вам открою, быть может, с Божьей помощью, вы будете иметь успех в ваших безрассудных планах.
Все присутствующие еще теснее окружили говорящих. Сам граф, казалось, заинтересовался его словами.
Барон Спурцгейм был человек лет сорока пяти. Его манеры, резкие черты лица, взгляд, полный какого-то особенного выражения, говорили о том, что он не подходит под обычную мерку, и характеризовали его в глазах всего общества и немногих избранных его друзей как человека необыкновенного, имеющего право на особое внимание.
Говорили, что он обладает колоссальным состоянием, которое проживает по-царски, но никто понятия не имел о его прошлом, хотя он и был принят в высшем обществе.
Ходили смутные слухи, что он долго путешествовал в далеких краях, жил некоторое время в Америке. Но, как известно, нет ничего неопределеннее подобных слухов, и не они открыли перед ним двери аристократических салонов. Случилось так, что австрийский посланник несколько раз (сам не понимая, как это случилось) одалживал у него незначительные суммы денег и должен был в виде теплой благодарности ввести его в свой дом.
Из всех своих новых знакомых и собутыльников, встретившихся ему там, барон всего ближе сошелся с графом. Барон заинтересовался им и даже несколько раз, предугадывая его стесненные обстоятельства, изыскивал способы окольными путями помочь ему.
Граф де Лорайль, несмотря на свою гордость, страдавшую от этих подачек, питал к барону величайшую благодарность и, сам того не замечая, подчинился его влиянию.
— Говорите, но покороче, дорогой барон, — сказал де Лорайль, — вы видите, лошади уже ожидают меня.
Не говоря ни слова, барон позвонил. Явился гарсон.
— Отошлите лошадей и скажите, чтобы они явились снова к пяти часам утра. Ступайте.
Гарсон поклонился и вышел.
Граф не сделал ни малейшего замечания, не выразил ни малейшего протеста, хотя его изумление росло с каждым мгновением. Барон налил себе полный бокал шампанского, одним махом выпил его, сел в кресло, скрестил руки, откинулся на спинку и несколько минут молчал.
— Теперь, милостивые государи, — начал барон своим резким, насмешливым голосом, — так как наш друг де Лорайль рассказал нам свою историю и так как мы все расположены теперь к откровенности, то почему бы мне не рассказать свою? Погода ужасная, дождь льет как из ведра. Здесь нам тепло, уютно, у нас вино и сигары — две прекрасные вещи, если ими не злоупотреблять, — что ж нам теперь делать, как не посвящать друг друга в тайны нашей жизни? Правда, лучше ничего и не придумаешь! Итак, слушайте меня. Я думаю, что многих заинтересует мой рассказ, так как убежден, что некоторые до сих пор не могут составить определенного мнения обо мне.
Большинство из присутствующих разразилось смехом при этой тираде. Когда веселость утихла, барон продолжал.
— В первой части моего рассказа я буду краток, как граф. В наше время вследствие предрассудков воспитания и положения в обществе мы часто получаем от жизни суровый урок, проматывая, не зная когда и как, за несколько лет отцовские и дедовские состояния. Это случилось и со мной, как случится и с каждым из вас. Мои предки в средние века были мелкими баронами, жившими разбоями. Родство когда-нибудь да даст о себе знать. Когда мои последние источники доходов иссякли, инстинкты предков пробудились во мне, и взоры мои обратились к Америке. Менее чем за десять лет я собрал там колоссальное состояние, которое в настоящее время я имею несказанное счастье не проматывать, так как урок, полученный мною, был слишком суров, и я не желаю его повторения, а проживать в вашем милом обществе, не трогая, однако, самого капитала, а довольствуясь процентами с него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81