Успокоенный на этот счет, мсье де Ла Пэжоди встал с кресла и принялся исправлять повреждения своего туалета. Затем он решил подарить себе несколько часов сна, после чего проснулся свежим и бодрым, ибо принадлежал к породе людей, для которых излишества проходят бесследно. Убедившись в этом с помощью зеркала, он отправился в комнату к мсье де Сегирану. Мсье де Сегирана там не оказалось, и мсье де Ла Пэжоди рассудил вполне основательно, что он, должно быть, беседует с мадмуазель д'Амбинье. Считая поэтому неудобным ему мешать, мсье де Ла Пэжоди стал ходить по комнате, и вдруг, подойдя к столу, увидел на нем разбросанные листки, исписанные почерком мсье де Сегирана. Мсье де Ла Пэжоди не был ни любопытен, ни нескромен, но в эту минуту он был ничем не занят, а потому машинально взял в руку первый попавшийся листок. Случилось так, что, бросив на него рассеянный взгляд, он заметил свое имя. Решил ли он, что присутствие его имени дает ему некоторое право прочесть это письмо? Как бы то ни было, усевшись и закинув ногу на край стола, он принялся, недолго думая, разбирать послание, с которым мсье де Сегиран обращался к своей матери.

Париж, октября 31-го дня, 1672 года
«Я полагаю, сударыня, что Вы не отнесетесь безучастно к рассказу о первых событиях, ознаменовавших путешествие, предпринятое мною ко благу нашего рода и из уважения к последней воле маркизы де Бериси. Я рассчитывал на мсье де Ла Пэжоди, чтобы ознакомить Вас с подробностями нашей поездки, но за те четыре дня, что мы здесь, он не возвращался в дом Бериси. Здесь он оставил свои пожитки и свою флейту, которая, хоть она и волшебна, ничего не может мне о нем сообщить. Я за него не тревожусь и убежден, что он нашел себе пристанище по своему вкусу. Несмотря на это исчезновение, я должен признать, что мсье де Ла Пэжоди – приятнейший попутчик и, сколь он ни вольного ума и нравов, всячески достоин дружбы и уважения порядочных людей. К тому же, я не сомневаюсь, что когда-нибудь Бог призовет его вновь к себе, и я желалбы, чтобы это возвращение совершилось наиболее мягкими и естественными путями, а не при помощи тех внезапных и ужасных катастроф, которыми иногда пользуется провидение, дабы насильно спасти тех, о ком оно печется вопреки их же воле.
Итак, я коснусь лишь вкратце тех дней, которые привели нас сюда и которые не были отмечены ни какими-либо памятными событиями, ни сколько-нибудь примечательными встречами. Я был поражен изобилием и богатством тех мест, по которым мы проезжали.
Повсюду наблюдается нарочитый порядок, и безопасность дорог вполне обеспечена. Возможно ли лучшее доказательство величия короля, нежели благосостояние, которое он распространил по всем областям своего королевства к отраде своих подданных? Повсюду я видел приветливые и довольные лица и вынес убеждение, что король правит государством честных людей. Что может быть прекраснее, чем создавать счастие своих народов, не пренебрегая притом и собственной славой? Недаром имя его величества на всех устах, и они произносят его не иначе, как с любовью. Везде его благословляют за его доброту и чтут за справедливость. Мы неоднократно удивлялись с мсье де Ла Пэжоди, проезжая по столь мирным селениям и минуя столь благоустроенные города, тому, что в них все еще могут быть необходимы судьи и суды. Неужели одной боязни оскорбить столь могущественного и великодушного монарха недостаточно, чтобы удержать каждого на стезе добродетели? Как поверить, что могут еще совершаться злодеяния и преступления? С этой мыслью не мирится разум. Мсье де Ла Пэжоди полагает, однако, что даже эти злодеи и преступники и те по-своему служат пользе и чести короля и что их провинности и лиходейства есть опять-таки ужасная дань его величию. И подлинно, если бы не они, где его величество взяло бы каторжан, которые гребут на его галерах? Таким образом, даже эти несчастные способствуют благу государства. Разве не находит кавалер де Моморон, что без них обойтись нельзя и что они гораздо предпочтительнее добровольных команд, с которыми приходится церемониться и с которыми комит не может управляться плетью и палкой?
Я не стану продолжать этих рассуждений, которыми я попросил бы поделиться с Вами мсье де Ла Пэжоди,, если бы он не счел за благо, как я Вам уже сказал, скрыться, едва выйдя из кареты, и пуститься по городу. Я теперь перейду к главному из того, что имею Вам сообщить. Итак, как только я прибыл в берисиевский дом и позаботился о том, чтобы привести себя в состояние пристойно показаться мадмуазель д'Амбинье, я послал осведомиться у нее, когда она будет расположена меня принять. Она не замедлила с ответом и велела мне передать, что я могу тотчас же явиться к ней в комнату. Сознаюсь, что, выходя из той, где я был, я испытывал волнение, которое Вы легко поймете. Моя первая мысль была о моей дорогой Маргарите. Впервые с тех пор, как я ее лишился, мне предстояло взглянуть на женское лицо с намерением не быть к нему равнодушным и даже с сознанием обязанности отнестись к нему небезучастно. И она не только не посетовала на меня за эту неверность по отношению к ее многочтимой памяти, но мне даже показалось, что моя дорогая покойница ободряет меня к тому шагу, который я намеревался предпринять. Это чувство укрепило меня, и с ним соединялось сознание, что я повинуюсь долгу, лежащему на мне в отношении моего дома, а потому я с почти успокоенным духом вступил в комнату, где меня ждала мадмуазель д'Амбинье.
Мадмуазель д' Амбинье сидела у стола, заваленного книгами; при моем появлении она встала, и мы довольно церемонно приветствовали друг друга. Затем между нами наступило молчание, во время которого я старался разглядеть, с кем имею дело; но комната, в которой мы находились, была довольно темная и слабо освещена, так что я не мог в точности различить черты лица мадмуазель д'Амбинье. Единственное, что мне удалось заметить, это то, что одета она была с большой простотой. Когда рассеялось это мимолетное смущение и мы обменялись несколькими словами, я был поражен уверенностью и мягкостью ее голоса, а также скромным и осторожным тоном ее первых фраз. Они касались того сожаления, которое испытывали мы оба по поводу смерти мадам де Бериси. Мой ответ был таким, каким ему надлежало быть, ибо я не считал нужным изображать по случаю кончины маркизы горя, которого не ощущал. Вы знаете, что я решительно не способен выражать такие чувства, которых у меня нет, и Вы изволили иной раз хвалить меня за эту искренность; но у мадмуазель д' Амбинье были основания печалиться о смерти мадам де Бериси больше, нежели я, что она и сделала в превосходных выражениях, которые я с удовольствием выслушал. Речь мадмуазель д'Амбинье была проникнута благочестивой и нежной ясностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66