Он сожалел, что должен был расстаться с этим городом, пребывание в котором весьма ему нравилось. Экс казался ему намного хуже, хотя он в нем еще мало что успел увидеть. Действительно, с самого своего приезда он никуда не выходил из гостиницы. В ней он столовался и тотчас же поднимался к себе в комнату, где предавался благоразумным размышлениям и разрабатывал планы осмотрительного и безупречного поведения. Конечно, он не собирался жить здесь в одиночестве и отказываться от удовольствий пристойного общества, если бы к тому представился случай, но. решил внимательно следить за своими речами и даже показываться по воскресеньям в церкви. А потом он как можно больше будет сидеть дома, обзаведется хорошими книгами и будет развлекаться любезной ему игрой на флейте.
Размышляя таким образом, он доставал ее из футляра и ласкал рукой гладкий ствол, затем, поднеся дульце к губам, надувал щеки и принимался играть. По мере того, как гармоничные звуки наполняли его тесную комнату, он забывал ее жалкий вид. В то же время он чувствовал себя насквозь пронизанным гулкой радостью, Он видел, при свете, как его искусные пальцы касаются отверстий с уверенным проворством, доставлявшим ему редкостное удовольствие. Иной раз, подняв глаза, он замечал в открытое окно кусок голубого неба. Иной раз крики летающих ласточек сливались с модуляциями одинокого виртуоза, и мсье де Ла Пэжоди продолжал играть для самого себя, пока, задыхаясь, не опускался на кровать, закрыв глаза, чтобы лучше насладиться воспоминанием о концерте, который он себе дал.
Так он сидел однажды, как вдруг громкие шаги на лестнице вывели его из задумчивости, а вслед за тем дверь отворилась, и в комнату ворвался толстый человек, опрокинув своей стремительной тушей один из стульев. Мсье де Ла Пэжоди не успел прийти в себя, как был заключен в объятия неведомым гостем, в то время как громовой голос восклицал с сильным провансальским акцентом: «Честное слово, милостивый государь, вы тот, кого мне надо, и позвольте вас расцеловать. Я шел случайно переулком и вдруг слышу, с неба раздается истинный голос сына Орфея. Честное слово, милостивый государь, знаете ли вы, что я почти целый час простоял, слушая вас, так что кости ныли в ногах, но я бы не сошел с места и до страшного суда и даже пропустил бы, если нужно, эту заключительную церемонию, что было бы, согласитесь, верхом неприличия для судьи, ибо я – маркиз де Турв, президент парламента, но великий любитель музыки, жалкий подмастерье в вашем искусстве и ваш почтеннейший слуга, так что вы не станете думать, будто я могу допустить, чтобы такой человек, как вы, плесневел в этой дрянной гостинице, где сами три волхва должны были бы прислуживать вам коленопреклоненно. Или вы думаете, что эта тесная комната, похожая скорее на конуру, будет и впредь служить приютом вам и вашей божественной флейте? Нет, милостивый государь, я сию же минуту увожу вас с собой в дом Турвов, где вы мне сделаете честь занять приличное помещение. Мой стол будет вашим, если вы Знайдете это удобным, и за великую милость, о которой я перед вами ходатайствую, я прошу только позволения слушать около вашей двери, если вы мне не разрешите войти. Итак, давайте руку, и пусть мсье де Ла Пэжоди (хозяин сказал мне ваше имя) будет гостем маркиза де Турва, который целует ему руки».
И мсье де Ла Пэжоди, который не знал, что ответить на эти объятия, на эти клятвы, на эти уверения в дружбе и не гнушался приключениями, придающими жизни приятную неожиданность, мсье де Ла Пэжоди, его пожитки и флейта отправились ночевать в турвовский особняк.
Марк-Антуан де Ла Пэжоди был невысокий черноволосый человек, хотя и родившийся в Бургундии, но весьма напоминавший провансальца. У него было живое лицо, озаренное черными проницательными глазами, и хорошо очерченный подвижный рот, как бы созданный для игры на флейте. Телом был крепок, грудью широк, соразмерно сложен, имел красивые ноги, стройные и с хорошо посаженными икрами. Держался он очень прямо и не терял росту ни вершка. Вдобавок, был всегда очень чисто одет. Сын бедного бургундского дворянина, он рано осиротел и обладал небольшим достатком, которого все же хватало на то, чтобы обеспечить ему некоторую свободу. Он ею воспользовался, чтобы повидать свет и прежде всего отправился в Париж. В этом городе первые приключения, служащие лучшей школой для молодого дворянина, дали ему случай приобрести известное знание света. Знание это стоило ему части средств, но зато такой ценой он научился многому полезному для жизни, например не доверяться первому встречному и наблюдать людей, если не хочешь быть их игрушкой или жертвой, а равно узнал, что у дружбы тоже есть свои ловушки, как и у любви. Из этих последних мсье де Ла Пэжоди выпутывался без особого труда. Он и сам довольно удачно придумывал их. У него было врожденное умение говорить с женщинами и заставлять их себя слушать, так что они доверяли ему то, что в них всего драгоценнее, то есть некоторые тайные и сладостные свои места. Мсье де Ла Пэжоди очень любил такого рода телесную близость, но он не был нечувствителен и к удовольствиям иного порядка, нежели плотские. Игра чувств занимала его не менее, чем движения тела, и он готов был одинаково ценить прелесть красивой кожи и привлекательность образованного ума. Он былр авно способен наслаждаться как самой тонкой и изысканной беседой, так и самыми тесными и сладострастными объятиями, но и то, и другое он умел оставить вовремя, то есть как только телесная усталость или умственное утомление грозят сделать их неприятными и постылыми. Мсье де Ла Пэжоди упражнялся в этом искусстве с замечательным умением, стяжавшим ему славу не столько верного, сколько предприимчивого любовника, выказывающего в делах страсти больше пылкости, нежели постоянства; но это ему прощалось, ибо есть люди, на которых не сердятся за то, что они таковы, каковы они есть, а мсье де Ла Пэжоди был, по счастью, из их числа.
Не подлежит сомнению, что если бы мсье де Ла Пэжоди мог проявлять свои таланты на более обширном поприще, он добился бы соблазнительной славы, равняющей тех, кто ее стяжал, с величайшими героями войны и политики, но слишком скромное состояние и слишком заурядное происхождение возбраняли ему этот блестящий удел, чьи цветы распускаются лишь в благоприятном воздухе Двора. Не то чтобы мсье де Ла Пэжоди не вращался в хорошем обществе, но он не настолько чуждался и дурного, чтобы стараться во что бы то ни стало возвышаться над ним. Поэтому, наравне с будуарами, он посещал и кабачки, и в этих-то местах, где царит великая вольность речей и мнений, он встретился с некоторыми людьми, исповедующими чувства, столь противные нравственности и вере, что они становятся истинной опасностью для религии и государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Размышляя таким образом, он доставал ее из футляра и ласкал рукой гладкий ствол, затем, поднеся дульце к губам, надувал щеки и принимался играть. По мере того, как гармоничные звуки наполняли его тесную комнату, он забывал ее жалкий вид. В то же время он чувствовал себя насквозь пронизанным гулкой радостью, Он видел, при свете, как его искусные пальцы касаются отверстий с уверенным проворством, доставлявшим ему редкостное удовольствие. Иной раз, подняв глаза, он замечал в открытое окно кусок голубого неба. Иной раз крики летающих ласточек сливались с модуляциями одинокого виртуоза, и мсье де Ла Пэжоди продолжал играть для самого себя, пока, задыхаясь, не опускался на кровать, закрыв глаза, чтобы лучше насладиться воспоминанием о концерте, который он себе дал.
Так он сидел однажды, как вдруг громкие шаги на лестнице вывели его из задумчивости, а вслед за тем дверь отворилась, и в комнату ворвался толстый человек, опрокинув своей стремительной тушей один из стульев. Мсье де Ла Пэжоди не успел прийти в себя, как был заключен в объятия неведомым гостем, в то время как громовой голос восклицал с сильным провансальским акцентом: «Честное слово, милостивый государь, вы тот, кого мне надо, и позвольте вас расцеловать. Я шел случайно переулком и вдруг слышу, с неба раздается истинный голос сына Орфея. Честное слово, милостивый государь, знаете ли вы, что я почти целый час простоял, слушая вас, так что кости ныли в ногах, но я бы не сошел с места и до страшного суда и даже пропустил бы, если нужно, эту заключительную церемонию, что было бы, согласитесь, верхом неприличия для судьи, ибо я – маркиз де Турв, президент парламента, но великий любитель музыки, жалкий подмастерье в вашем искусстве и ваш почтеннейший слуга, так что вы не станете думать, будто я могу допустить, чтобы такой человек, как вы, плесневел в этой дрянной гостинице, где сами три волхва должны были бы прислуживать вам коленопреклоненно. Или вы думаете, что эта тесная комната, похожая скорее на конуру, будет и впредь служить приютом вам и вашей божественной флейте? Нет, милостивый государь, я сию же минуту увожу вас с собой в дом Турвов, где вы мне сделаете честь занять приличное помещение. Мой стол будет вашим, если вы Знайдете это удобным, и за великую милость, о которой я перед вами ходатайствую, я прошу только позволения слушать около вашей двери, если вы мне не разрешите войти. Итак, давайте руку, и пусть мсье де Ла Пэжоди (хозяин сказал мне ваше имя) будет гостем маркиза де Турва, который целует ему руки».
И мсье де Ла Пэжоди, который не знал, что ответить на эти объятия, на эти клятвы, на эти уверения в дружбе и не гнушался приключениями, придающими жизни приятную неожиданность, мсье де Ла Пэжоди, его пожитки и флейта отправились ночевать в турвовский особняк.
Марк-Антуан де Ла Пэжоди был невысокий черноволосый человек, хотя и родившийся в Бургундии, но весьма напоминавший провансальца. У него было живое лицо, озаренное черными проницательными глазами, и хорошо очерченный подвижный рот, как бы созданный для игры на флейте. Телом был крепок, грудью широк, соразмерно сложен, имел красивые ноги, стройные и с хорошо посаженными икрами. Держался он очень прямо и не терял росту ни вершка. Вдобавок, был всегда очень чисто одет. Сын бедного бургундского дворянина, он рано осиротел и обладал небольшим достатком, которого все же хватало на то, чтобы обеспечить ему некоторую свободу. Он ею воспользовался, чтобы повидать свет и прежде всего отправился в Париж. В этом городе первые приключения, служащие лучшей школой для молодого дворянина, дали ему случай приобрести известное знание света. Знание это стоило ему части средств, но зато такой ценой он научился многому полезному для жизни, например не доверяться первому встречному и наблюдать людей, если не хочешь быть их игрушкой или жертвой, а равно узнал, что у дружбы тоже есть свои ловушки, как и у любви. Из этих последних мсье де Ла Пэжоди выпутывался без особого труда. Он и сам довольно удачно придумывал их. У него было врожденное умение говорить с женщинами и заставлять их себя слушать, так что они доверяли ему то, что в них всего драгоценнее, то есть некоторые тайные и сладостные свои места. Мсье де Ла Пэжоди очень любил такого рода телесную близость, но он не был нечувствителен и к удовольствиям иного порядка, нежели плотские. Игра чувств занимала его не менее, чем движения тела, и он готов был одинаково ценить прелесть красивой кожи и привлекательность образованного ума. Он былр авно способен наслаждаться как самой тонкой и изысканной беседой, так и самыми тесными и сладострастными объятиями, но и то, и другое он умел оставить вовремя, то есть как только телесная усталость или умственное утомление грозят сделать их неприятными и постылыми. Мсье де Ла Пэжоди упражнялся в этом искусстве с замечательным умением, стяжавшим ему славу не столько верного, сколько предприимчивого любовника, выказывающего в делах страсти больше пылкости, нежели постоянства; но это ему прощалось, ибо есть люди, на которых не сердятся за то, что они таковы, каковы они есть, а мсье де Ла Пэжоди был, по счастью, из их числа.
Не подлежит сомнению, что если бы мсье де Ла Пэжоди мог проявлять свои таланты на более обширном поприще, он добился бы соблазнительной славы, равняющей тех, кто ее стяжал, с величайшими героями войны и политики, но слишком скромное состояние и слишком заурядное происхождение возбраняли ему этот блестящий удел, чьи цветы распускаются лишь в благоприятном воздухе Двора. Не то чтобы мсье де Ла Пэжоди не вращался в хорошем обществе, но он не настолько чуждался и дурного, чтобы стараться во что бы то ни стало возвышаться над ним. Поэтому, наравне с будуарами, он посещал и кабачки, и в этих-то местах, где царит великая вольность речей и мнений, он встретился с некоторыми людьми, исповедующими чувства, столь противные нравственности и вере, что они становятся истинной опасностью для религии и государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66