И мсье де Ганневаль ликовал при мысли, что его внутренности, органы и прочие телесные достопримечательности будут плавать в приспособленных к тому сосудах, в то время как его костяк, отменный своим ростом, размерами и прекрасным сложением, явится украшением какой-нибудь премудрой обители знания. В ожидании же этого часа барон де Ганневаль твердо решил употреблять свое тело на то, чтобы доставлять себе с его помощью все наслаждения, каковые оно способно дать, и тотчас же принялся докладывать мсье де Ла Пэжоди о тех, которые он приготовил в его честь. Они состояли в обильных и щедро орошенных пиршествах, сопровождаемых музыкой и пляской, и з иных удовольствиях чрева и гортани, на коих приличие не позволяет останавливаться и к коим мсье де Ганневаль добавлял соблазн отправиться к некой ворожее, о которой начинают говорить и которая показывает дьявола в слуховое окно, откуда обыкновенно всего только чертовски дует. Так как все эти предложения были мсье де Ла Пэжоди одобрены, то оба приятеля, взявшись под руки, покинули «Большую кружку» и отправились по своим делам, после чего мсье де Ла Пэжоди и на этот раз появился в берисиевском доме в обрез к тому времени, когда надо было садиться в карету, следовавшую за экипажем мсье и мадам де Сегиран и сопровождавшую его таким образом до Экса, где мсье де Ла Пэжоди предстояло с ними расстаться и водвориться на жительство в турвовский особняк, тогда как новобрачные ехали проводить медовый месяц в Кармейран, в уединении, любезном молодым супругам в первую пору их супружества.
* * *
Когда мсье де Ла Пэжоди уместился на каретных подушках, его начало довольно быстро клонить ко сну, хотя колеса изрядно подпрыгивали на неровной уличной мостовой, а час был еще не поздний. Мсье де Ла Пэжоди, при своем невысоком росте, был, однако же, очень силен и весьма вынослив и не раз доказывал, что не уступит и первым силачам. Это явствовало хотя бы из того, что в то самое утро, после беспутной ночи, он оставил барона де Ганневаля растянувшимся во весь рост посреди опрокинутых бутылок и разбитых стаканов и презабавно запутавшимся в телах двух молодых особ, лежавших вместе с ним вповалку на полу. Перешагивая через эту вакхическую группу, мсье де Ла Пэжоди, правда, не без труда подымал подошвы, но, преодолев это препятствие, он вновь обрел равновесие и, посвистывая, спустился по лестнице, ступени которой казались ему несколько ненадежными. Прежде чем выйти на улицу, он с грехом пополам привел себя в порядок перед зеркальцем на дне табакерки, которую ему подарила мадам де Галлеран-Варад и где она была изображена голой на обороте крышки. Затем мсье де Ла Пэжоди направился к дому Бериси. Утренний воздух освежил его, и он чувствовал себя почти совсем бодро. Развлеченный зрелищем улицы, он уже почти забыл о событиях этой ночи и двух предыдущих, ибо не в его природе было задерживаться на прошлом, хотя бы самом близком. Настоящее в достаточной степени занимало мсье де Ла Пэжоди, а о будущем он не любопытствовал. В данном случае такое свойство оказалось для него весьма кстати, ибо оно позволяло ему не думать о некоторых разоблачениях, каковые смутили бы всякого на его месте. Действительно, ворожея, у которой он был накануне с бароном де Ганневалем, говорила ему странные вещи. Это была высокая, худощавая женщина, с гадким огоньком в глазах, обитавшая в какой-то конуре, расписанной по стенам каббалистическими знаками и украшенной треножниками и ретортами. Сначала она их позабавила кое-какой довольно занятно придуманной чертовщиной и чем-то вроде маленького шабаша, не лишенного приятности, затем разложила свои карты и в присутствии неразлучных с нею жабы и совы стала вещать им якобы тайны судьбы.
С каким бы недоверием мсье де Ла Пэжоди ни относился к подобного рода упражнениям, речи ворожеи вполне могли бы вселить в него некоторую тревогу ибо, по словам этой мегеры, будущее мсье де Ла Пэжоди обладало довольно странными особенностями. Несмотря на свое испытанное умение, различить его подробив ворожея не могла. Оно представлялось ей полным со» бытии, определить которые она не бралась, но против которых она его предостерегала. Фортуна намечалась неустойчивой и подверженной неожиданным и зловещим переменам. Мсье де Ла Пэжоди предстояло вступить в такую фазу жизни, влияния которой ему надлежало опасаться. Там виделись судебные чины и разгневанные женщины, кровь и пагубное воздействие морского светила. Больше об этом карты ничего не говорили, и из колоды ничего другого не удавалось извлечь, но мсье де Ла Пэжоди следовало остерегаться всякой неосмотрительности, ибо малейшая могла породить для него плачевные бедствия, в каковых участвовала любовь.
Слыша эти каббалистические речи, мсье де Ла Пэжоди так громко рассмеялся, что сова и жаба выразили недовольство, и ушел от ворожеи так же, как пришел, то есть с великим недоверием к ее проделкам и к прорицаниям. А потому и сон его нисколько не был ими смущен, когда он решил не бороться с истомой, отяжелявшей ему веки. Возымев такое намерение, мсье де Ла Пэжоди удостоверился, что футляр с флейтой лежит на подушке в верном месте, потом, умостившись поудобнее, тщательно закутался в плащ, ибо погода стояла свежая и окна кареты были подернуты легким паром, и, с мыслью о том, что мсье и мадам де Сегиран удобно будет за этим кстати образовавшимся прикрытием нежничать дорогой, по обычаю молодоженов, уснул глубоким сном.
Проснувшись, мсье де Ла Пэжоди увидел, что он уже за городом, ибо в окно он различал обнаженные деревья, окаймлявшие дорогу. В ту же минуту карета довольно резко остановилась, и послышались крики, Мсье де Ла Пэжоди тотчас же подумал, что что-нибудь случилось с каретой, в которой ехали впереди мсье и мадам де Сегиран. Соскочило колесо или сломалась ось. Или, может быть, грабители остановили лошадей, и сейчас он увидит перед собой одного из этих головорезов в масках, которые обирают путешественников. Это последнее предположение сразу успокоило мсье де Ла Пэжоди. Карманы его были совершенно пусты. Его пребывание в Париже и попойки в «Большой кружке» с бароном де Ганневалем истощили его финансы и опустошили кошелек, которым его ласково снабдила перед отъездом из Экса мадам де Галлеран-Варад. Эти добрые воры ничего не нашли бы при нем, кроме табакерки, где на обороте крышки мадам де Галлеран-Варад изобразила себя голой. Разумеется, мсье де Ла Пэжоди было бы жаль отдать столь соблазнительный портрет этим оборванцам, но он твердо решил не жертвовать из-за него собственной шкурой. Впрочем, эти господа с большой дороги наверное предпочли бы изображенным прелестям мадам де Галлеран-Варад живые красоты молодой мадам де Сегиран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
* * *
Когда мсье де Ла Пэжоди уместился на каретных подушках, его начало довольно быстро клонить ко сну, хотя колеса изрядно подпрыгивали на неровной уличной мостовой, а час был еще не поздний. Мсье де Ла Пэжоди, при своем невысоком росте, был, однако же, очень силен и весьма вынослив и не раз доказывал, что не уступит и первым силачам. Это явствовало хотя бы из того, что в то самое утро, после беспутной ночи, он оставил барона де Ганневаля растянувшимся во весь рост посреди опрокинутых бутылок и разбитых стаканов и презабавно запутавшимся в телах двух молодых особ, лежавших вместе с ним вповалку на полу. Перешагивая через эту вакхическую группу, мсье де Ла Пэжоди, правда, не без труда подымал подошвы, но, преодолев это препятствие, он вновь обрел равновесие и, посвистывая, спустился по лестнице, ступени которой казались ему несколько ненадежными. Прежде чем выйти на улицу, он с грехом пополам привел себя в порядок перед зеркальцем на дне табакерки, которую ему подарила мадам де Галлеран-Варад и где она была изображена голой на обороте крышки. Затем мсье де Ла Пэжоди направился к дому Бериси. Утренний воздух освежил его, и он чувствовал себя почти совсем бодро. Развлеченный зрелищем улицы, он уже почти забыл о событиях этой ночи и двух предыдущих, ибо не в его природе было задерживаться на прошлом, хотя бы самом близком. Настоящее в достаточной степени занимало мсье де Ла Пэжоди, а о будущем он не любопытствовал. В данном случае такое свойство оказалось для него весьма кстати, ибо оно позволяло ему не думать о некоторых разоблачениях, каковые смутили бы всякого на его месте. Действительно, ворожея, у которой он был накануне с бароном де Ганневалем, говорила ему странные вещи. Это была высокая, худощавая женщина, с гадким огоньком в глазах, обитавшая в какой-то конуре, расписанной по стенам каббалистическими знаками и украшенной треножниками и ретортами. Сначала она их позабавила кое-какой довольно занятно придуманной чертовщиной и чем-то вроде маленького шабаша, не лишенного приятности, затем разложила свои карты и в присутствии неразлучных с нею жабы и совы стала вещать им якобы тайны судьбы.
С каким бы недоверием мсье де Ла Пэжоди ни относился к подобного рода упражнениям, речи ворожеи вполне могли бы вселить в него некоторую тревогу ибо, по словам этой мегеры, будущее мсье де Ла Пэжоди обладало довольно странными особенностями. Несмотря на свое испытанное умение, различить его подробив ворожея не могла. Оно представлялось ей полным со» бытии, определить которые она не бралась, но против которых она его предостерегала. Фортуна намечалась неустойчивой и подверженной неожиданным и зловещим переменам. Мсье де Ла Пэжоди предстояло вступить в такую фазу жизни, влияния которой ему надлежало опасаться. Там виделись судебные чины и разгневанные женщины, кровь и пагубное воздействие морского светила. Больше об этом карты ничего не говорили, и из колоды ничего другого не удавалось извлечь, но мсье де Ла Пэжоди следовало остерегаться всякой неосмотрительности, ибо малейшая могла породить для него плачевные бедствия, в каковых участвовала любовь.
Слыша эти каббалистические речи, мсье де Ла Пэжоди так громко рассмеялся, что сова и жаба выразили недовольство, и ушел от ворожеи так же, как пришел, то есть с великим недоверием к ее проделкам и к прорицаниям. А потому и сон его нисколько не был ими смущен, когда он решил не бороться с истомой, отяжелявшей ему веки. Возымев такое намерение, мсье де Ла Пэжоди удостоверился, что футляр с флейтой лежит на подушке в верном месте, потом, умостившись поудобнее, тщательно закутался в плащ, ибо погода стояла свежая и окна кареты были подернуты легким паром, и, с мыслью о том, что мсье и мадам де Сегиран удобно будет за этим кстати образовавшимся прикрытием нежничать дорогой, по обычаю молодоженов, уснул глубоким сном.
Проснувшись, мсье де Ла Пэжоди увидел, что он уже за городом, ибо в окно он различал обнаженные деревья, окаймлявшие дорогу. В ту же минуту карета довольно резко остановилась, и послышались крики, Мсье де Ла Пэжоди тотчас же подумал, что что-нибудь случилось с каретой, в которой ехали впереди мсье и мадам де Сегиран. Соскочило колесо или сломалась ось. Или, может быть, грабители остановили лошадей, и сейчас он увидит перед собой одного из этих головорезов в масках, которые обирают путешественников. Это последнее предположение сразу успокоило мсье де Ла Пэжоди. Карманы его были совершенно пусты. Его пребывание в Париже и попойки в «Большой кружке» с бароном де Ганневалем истощили его финансы и опустошили кошелек, которым его ласково снабдила перед отъездом из Экса мадам де Галлеран-Варад. Эти добрые воры ничего не нашли бы при нем, кроме табакерки, где на обороте крышки мадам де Галлеран-Варад изобразила себя голой. Разумеется, мсье де Ла Пэжоди было бы жаль отдать столь соблазнительный портрет этим оборванцам, но он твердо решил не жертвовать из-за него собственной шкурой. Впрочем, эти господа с большой дороги наверное предпочли бы изображенным прелестям мадам де Галлеран-Варад живые красоты молодой мадам де Сегиран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66