Их было много, они плохо пахли и явно недешево стоили. Моченый нащупал в кармане деньги. Все пять тысяч семьсот деноминированных рублей, скопленных за время отсидки. Он не знал, сколько это. Много или мало? Ему нужна была помощь.
Наученный горьким опытом пахан сначала посмотрел по сторонам, потом тихонько позвал:
— Гнида..
— Здеся я, папа. — Кореш стоял за спиной и тоже смотрел по сторонам.
Моченый покопался в рюкзаке и вытащил потертую книжечку в кожаном переплете. Он облизал языком палец и принялся листать. Близоруко прищурившись, авторитет всматривался в страницы, исписанные мелким почерком.
— Вот. — Он протянул книжку приятелю и ткнул прокуренным ногтем в цифры. — Наберешь номер, скажешь, мол, от Моченого. Есть ли в хате место хорошим людям? Дальше молчи. Слушай.
— Чей номер-то, папа? — Гнида недоверчиво принял от пахана манускрипт, стараясь держать подальше от лица. Будто цифры могли выпрыгнуть и выцарапать ему глаза.
— Паук это. Слыхал?
Гнида вздрогнул. Блокнот выпал из рук и упал открытой страницей на асфальт.
— Тот самый?
— А что, есть другой? — Моченый посмотрел на него через плечо. — Тот. Не ссы, тебя он вспомнит.
Это был тот самый Паук, от которого Моченый принял зону тридцать лет назад. С тех пор Паук не садился, но слухи о его «подвигах» доходили до холодных бараков индигирских лагерей. Веселые картинки были раскрашены преимущественно в красные цвета.
Гнида вернулся через полчаса. Две копейки старого образца в автомат не пролезали. Несколько минут пришлось потратить, чтобы подсмотреть, как пользуется таксофоном какой-то урод с зелеными волосами и серьгой в носу. Еще две минуты на то, чтобы вытащить у него из кармана карту, сунуть ее в автомат и набрать номер. Остальное время он слушал…
— Ну, чего там? — Моченый продолжал стоять на том же месте и смотреть на машины.
— Паук встает на крыло. Забил стрелку в Пулково-2 через полтора круга.
— Все?
— Нет.
— Что еще?
Гнида немного помолчал, подбирая слова, потом тихо сказал;
— Он сказал, зря ты сюда приехал.
* * *
Стоянка так называемого такси мало чем отличалась от всего увиденного по степени беспредела. Машины поражали разнообразием моделей, цветов и технических состояний. Подозрительного вида здоровые мужики толкались в толпе и, заговорщицки наклоняясь, монотонно бубнили в ухо приезжим: «Куда ехать? Город, загород? Ехать надо?»
Моченый и Гнида остановились.
— Водка, курочка горячая. Квартира, девочки. — Влажный шепот поддатой старушки окутал их затылки.
— Брысь, — тихо произнес Моченый, и старуха испарилась.
— Не ругай бабку, пахан. Она на работе, — снова послышался голос за спиной.
Гнида с Моченым оглянулись. Здоровенный мужик в потертой кожаной куртке глядел на них прозрачными голубыми глазами и улыбался.
— Куда ехать-то?
— Пулково-2, — быстро ответил Гнида.
— Деньги-то есть?
— Хватит? — Моченый достал из кармана смятую в комок заначку за тридцать лет.
— Хватит и половины, — спокойно ответил мужик. — Я не беспределыцик. Ветеранов уважаю. Вон моя машина.
Они ехали по улицам города, где Моченый прожил почти всю свою недолгую свободную жизнь. Он смотрел вокруг и думал. Думал о том, что жизнь его давно закончилась. Закончилась в тот день и час, в ту самую минуту, когда их затоптала безумная «корова» по фамилии Потрошилов. И сейчас он живет не свою судьбу, а чью-то чужую. Судьбу одноглазого и одноногого старика в чужом городе, среди чужих существ. Он сидел и думал, что кто-то должен за это ответить. По понятиям — должен!
Гнида спал на заднем сиденье. Он храпел, вздрагивал, растопыривал в стороны пальцы и сжимал в кулак, как во сне это делают кошки. Он всегда так спал. Со стороны казалось, что он уже проснулся и потягивается. Нападать на него спящего было страшновато. Хотя находились люди… Но это в прошлом.
— Подъезжаем, — негромко произнес водитель и снова замолчал.
Пулковские высоты надвигались огромными великанами, вокруг которых, как комары-мутанты, кружили самолеты. Издали было похоже на милые сердцу якутские сопки, поросшие ягелем.
Моченый не любил самолеты. Почему они летают на самом деле, он не знал и знать не хотел. Ему было наплевать. Но по закону вор должен доверять только себе, а никак не порхающему железу, которое, в отличие от поездов, не ездит по рельсам с этапа на этап. Он резко встряхнул головой, отгоняя грустные мысли, отчего повязка на глазу съехала, открывая жуткую пустую глазницу.
— Приехали, — произнес таксист второе за всю дорогу слово.
— Держи. — Моченый высыпал все деньги на крышку бардачка и стал выбираться из машины.
— Сдачу возьмите! — закричал ему вслед таксист. — Я не беспределыцик. Мне чужого не надо.
Моченый остановился. Его спина напряглась. Гнида закрыл глаза.
— А мне надо! Лох ты, а не беспределыцик, — зашипел Моченый, поворачиваясь к водителю. — Следи, какие слова токуешь . Хапай гроши. Я крахам кидаю без базара.
Он склонился к окошку водителя, и пустая глазница выглянула из-под сбившейся повязки, как ствол пистолета. Здоровый мужик весь съежился, послушно сгреб в карман деньги и торопливо рванул назад, в свою жизнь. Где можно безнаказанно произносить любые слова. Даже если они тебе не по рангу.
* * *
Моченый и Гнида по старой лагерной привычке стояли спиной к спине. Ленивой, но опасной змеей в их души заползала паника. Тысячи людей вокруг суетливо перемещались, точно зная, куда им нужно идти. Ветераны лагерной жизни не могли этим похвастать. Спрашивать, не видел ли кто Паука, тоже было как-то стремно. Нет существа более одинокого и беззащитного, чем старый зэк в аэропорту Пулково-2 после тридцати лет отсидки.
Мимо проносились огромные тележки, груженые доверху диковинными чемоданами. Пронзительно сигналя, мчались блестящие машины, унося своих владельцев к сервированным столам и безотказным женщинам. Люди улетали в красивую жизнь и прилетали, насладившись ею досыта. И никому не было дела до двух стариков в перепачканных телогрейках, с рюкзаками в руках. Почти никому…
— Двое сбоку! К нам — легавый, — шепнул Гнида и завертел глазами по сторонам в поисках путей отступления. Он сделал шаг назад и уперся в широкую, как стена, спину Моченого.
— Не кипешйсь, кореш. Ксивы чистые. За свое по нарам отъерзали. — Пахан поудобнее перехватил костыль и медленно повернулся лицом к надвигающемуся представителю закона.
Милиционер шел не спеша. Он грыз на ходу семечки, далеко выплевывая вперед шелуху. Плевки должны были символизировать пренебрежение ко всему вокруг. Получалось умело. Он всю жизнь тренировался. Старшина остановился в нескольких шагах и принялся молча рассматривать стариков в телогрейках. Шелуха от семечек полетела зэкам под ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Наученный горьким опытом пахан сначала посмотрел по сторонам, потом тихонько позвал:
— Гнида..
— Здеся я, папа. — Кореш стоял за спиной и тоже смотрел по сторонам.
Моченый покопался в рюкзаке и вытащил потертую книжечку в кожаном переплете. Он облизал языком палец и принялся листать. Близоруко прищурившись, авторитет всматривался в страницы, исписанные мелким почерком.
— Вот. — Он протянул книжку приятелю и ткнул прокуренным ногтем в цифры. — Наберешь номер, скажешь, мол, от Моченого. Есть ли в хате место хорошим людям? Дальше молчи. Слушай.
— Чей номер-то, папа? — Гнида недоверчиво принял от пахана манускрипт, стараясь держать подальше от лица. Будто цифры могли выпрыгнуть и выцарапать ему глаза.
— Паук это. Слыхал?
Гнида вздрогнул. Блокнот выпал из рук и упал открытой страницей на асфальт.
— Тот самый?
— А что, есть другой? — Моченый посмотрел на него через плечо. — Тот. Не ссы, тебя он вспомнит.
Это был тот самый Паук, от которого Моченый принял зону тридцать лет назад. С тех пор Паук не садился, но слухи о его «подвигах» доходили до холодных бараков индигирских лагерей. Веселые картинки были раскрашены преимущественно в красные цвета.
Гнида вернулся через полчаса. Две копейки старого образца в автомат не пролезали. Несколько минут пришлось потратить, чтобы подсмотреть, как пользуется таксофоном какой-то урод с зелеными волосами и серьгой в носу. Еще две минуты на то, чтобы вытащить у него из кармана карту, сунуть ее в автомат и набрать номер. Остальное время он слушал…
— Ну, чего там? — Моченый продолжал стоять на том же месте и смотреть на машины.
— Паук встает на крыло. Забил стрелку в Пулково-2 через полтора круга.
— Все?
— Нет.
— Что еще?
Гнида немного помолчал, подбирая слова, потом тихо сказал;
— Он сказал, зря ты сюда приехал.
* * *
Стоянка так называемого такси мало чем отличалась от всего увиденного по степени беспредела. Машины поражали разнообразием моделей, цветов и технических состояний. Подозрительного вида здоровые мужики толкались в толпе и, заговорщицки наклоняясь, монотонно бубнили в ухо приезжим: «Куда ехать? Город, загород? Ехать надо?»
Моченый и Гнида остановились.
— Водка, курочка горячая. Квартира, девочки. — Влажный шепот поддатой старушки окутал их затылки.
— Брысь, — тихо произнес Моченый, и старуха испарилась.
— Не ругай бабку, пахан. Она на работе, — снова послышался голос за спиной.
Гнида с Моченым оглянулись. Здоровенный мужик в потертой кожаной куртке глядел на них прозрачными голубыми глазами и улыбался.
— Куда ехать-то?
— Пулково-2, — быстро ответил Гнида.
— Деньги-то есть?
— Хватит? — Моченый достал из кармана смятую в комок заначку за тридцать лет.
— Хватит и половины, — спокойно ответил мужик. — Я не беспределыцик. Ветеранов уважаю. Вон моя машина.
Они ехали по улицам города, где Моченый прожил почти всю свою недолгую свободную жизнь. Он смотрел вокруг и думал. Думал о том, что жизнь его давно закончилась. Закончилась в тот день и час, в ту самую минуту, когда их затоптала безумная «корова» по фамилии Потрошилов. И сейчас он живет не свою судьбу, а чью-то чужую. Судьбу одноглазого и одноногого старика в чужом городе, среди чужих существ. Он сидел и думал, что кто-то должен за это ответить. По понятиям — должен!
Гнида спал на заднем сиденье. Он храпел, вздрагивал, растопыривал в стороны пальцы и сжимал в кулак, как во сне это делают кошки. Он всегда так спал. Со стороны казалось, что он уже проснулся и потягивается. Нападать на него спящего было страшновато. Хотя находились люди… Но это в прошлом.
— Подъезжаем, — негромко произнес водитель и снова замолчал.
Пулковские высоты надвигались огромными великанами, вокруг которых, как комары-мутанты, кружили самолеты. Издали было похоже на милые сердцу якутские сопки, поросшие ягелем.
Моченый не любил самолеты. Почему они летают на самом деле, он не знал и знать не хотел. Ему было наплевать. Но по закону вор должен доверять только себе, а никак не порхающему железу, которое, в отличие от поездов, не ездит по рельсам с этапа на этап. Он резко встряхнул головой, отгоняя грустные мысли, отчего повязка на глазу съехала, открывая жуткую пустую глазницу.
— Приехали, — произнес таксист второе за всю дорогу слово.
— Держи. — Моченый высыпал все деньги на крышку бардачка и стал выбираться из машины.
— Сдачу возьмите! — закричал ему вслед таксист. — Я не беспределыцик. Мне чужого не надо.
Моченый остановился. Его спина напряглась. Гнида закрыл глаза.
— А мне надо! Лох ты, а не беспределыцик, — зашипел Моченый, поворачиваясь к водителю. — Следи, какие слова токуешь . Хапай гроши. Я крахам кидаю без базара.
Он склонился к окошку водителя, и пустая глазница выглянула из-под сбившейся повязки, как ствол пистолета. Здоровый мужик весь съежился, послушно сгреб в карман деньги и торопливо рванул назад, в свою жизнь. Где можно безнаказанно произносить любые слова. Даже если они тебе не по рангу.
* * *
Моченый и Гнида по старой лагерной привычке стояли спиной к спине. Ленивой, но опасной змеей в их души заползала паника. Тысячи людей вокруг суетливо перемещались, точно зная, куда им нужно идти. Ветераны лагерной жизни не могли этим похвастать. Спрашивать, не видел ли кто Паука, тоже было как-то стремно. Нет существа более одинокого и беззащитного, чем старый зэк в аэропорту Пулково-2 после тридцати лет отсидки.
Мимо проносились огромные тележки, груженые доверху диковинными чемоданами. Пронзительно сигналя, мчались блестящие машины, унося своих владельцев к сервированным столам и безотказным женщинам. Люди улетали в красивую жизнь и прилетали, насладившись ею досыта. И никому не было дела до двух стариков в перепачканных телогрейках, с рюкзаками в руках. Почти никому…
— Двое сбоку! К нам — легавый, — шепнул Гнида и завертел глазами по сторонам в поисках путей отступления. Он сделал шаг назад и уперся в широкую, как стена, спину Моченого.
— Не кипешйсь, кореш. Ксивы чистые. За свое по нарам отъерзали. — Пахан поудобнее перехватил костыль и медленно повернулся лицом к надвигающемуся представителю закона.
Милиционер шел не спеша. Он грыз на ходу семечки, далеко выплевывая вперед шелуху. Плевки должны были символизировать пренебрежение ко всему вокруг. Получалось умело. Он всю жизнь тренировался. Старшина остановился в нескольких шагах и принялся молча рассматривать стариков в телогрейках. Шелуха от семечек полетела зэкам под ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104