Скажи, я скоро, очень скоро поправлюсь. И сразу прибегу. Все, все, что доктор велит, буду делать, лишь бы на ноги встать. Я совсем ничего. Только ноги точно из ваты. Падаю. Скажи, я скоро!
Несколько минут спустя Наташа шла обратно. Только сейчас она поняла до какой степени боялась, что придется сообщить комсомолкам самое страшное. И вот такая хорошая встреча с девушкой-бойцом, и этот от всей души подаренный кусок хлеба, который так поддержал ее силы. И Нину перехватила по дороге, – опоздай на минутку, не повидала бы. Теперь вот только бы узнать, что с Верой Петровной все благополучно, и она пойдет домой совсем радостная.
Наташа быстро свернула за хорошо знакомый угол, да так и обмерла. Дом, в котором раньше жила Вера Петровна, стоял обнаженный. Отвалилась вся передняя стена, и груда кирпича, покрытая снегом, высокой горой лежала на мостовой. Наташа увидела в каждом этаже ровные ряды пестрых комнат. Во многих уцелела мебель. Все было покрыто толстым слоем снега. Еле дыша она пробегала глазами комнаты третьего этажа. Вот эта милая уютная комнатка, где она провела столько хороших часов. На массивной дубовой раме большой картины – снег. А вон, над письменным столом, в узенькой рамке группа их класса. Там Наташа сидит рядом с Верой Петровной… Разглядеть группу на таком расстоянии невозможно, но она и так знает ее! Все, все на прежних местах. Но где же сама хозяйка? Наташа беспомощно огляделась вокруг. Улица как вымерла, ни души. Только через несколько домов, у ворот полуразрушенного дома, сидела старушка. Наташа подошла к ней с расспросами, но старушка ничего не могла сказать.
– Кто ж их знает? Которые уехали, а которые погибли, а которые в другие дома перехали. Разве теперь кого найдешь?
– А где же узнать? – в отчаянии крикнула Наташа.
– А нигде и не узнаешь, – спокойно возразила старушка. – Кончится война, тогда и будем искать.
Наташа звонила и стучала в двери всех соседних домов, где были хоть какие-нибудь признаки жилья, но никто ничего не мог сказать ей о Вере Петровне; и она тихо побрела обратно, вдруг сразу почувствовав страшную усталость. Она шла долго, долго; ей казалось, что дороге не будет конца.
«Сомлеешь, не дойдешь – как тот…» – вспомнились ей слова девушки-бойца. А ведь и правда, если бы не этот кусок хлеба… Наташа содрогнулась и, вся внутренне подобравшись, пошла бодрее.
До райкома она добралась уже в сумерки. Ни одной из тех девушек там не было. Но дежурная все знала и ждала ее с нетерпением. Наташа, еле ворочая языком, передала все, что просила Нина, и медленно побрела домой. Ей казалось, – вот-вот она упадет. Отворить дверь ключом уже не было сил. Она позвонила.
– Наконец-то! – Катя схватила ее за плечи. – А я тут чуть с ума не сошла. Отчего ты так долго?
– Дай поесть, и я лягу, – прошептала Наташа и совсем тихо прибавила: – И пока не спрашивай ни о чем.
Глава XIV
Снова появляется «жених». Надо ехать
Технического желатина, добытого доктором, хватило дней на десять. Каждый день наваривали полную миску плотного сероватого желе, сдобренного лавровым листом и перцем. Софья Михайловна нашла в груде вещей, вынутых из сожженного буфета, целый пук сухой травки – зубровки, на которой когда-то настаивали водку. Попробовали прибавить и ее, – желе вышло зеленоватое и ароматное. И был найден еще «клад». Как-то, распиливая на дрова что-то из мебели, Наташа слегка порезала палец и пошла в свою комнату поискать в шкафчике-аптечке йод. Оттуда она прибежала с радостным криком:
– Мама! Мама! Смотри, что я нашла. Это – Тотику!
В руке она держала плотно закупоренную стограммовую бутылочку с надписью «Рыбий жир».
Но кончился технический желатин, Тотик допил последнюю ложку рыбьего жира…
Софья Михайловна бесшумно вошла в комнату и встала за спиной доктора, делившего у стола хлеб. Доктор священнодействовал: на столе перед ним были разложены семь маленьких салфеточек с вышитыми на них буквами. Софья Михайловна молча глядела, как доктор взял в руки неполную буханку, внимательно осмотрел ее со всех сторон, уверенным движением отрезал пять совершенно равных частей и стал раскладывать небольшие куски по салфеткам. Оставались две незаполненные салфетки: с буквами "Д" – доктора, и "Т" – Тотика, и шестой кусок хлеба, равный двум нарезанным частям. Доктор тем же уверенным, быстрым движением разрезал этот кусок на две части – одну вдвое больше другой – и положил большую на салфетку с буквой "Т", а меньшую – на свою салфетку.
– Доктор, – тихо окликнула его Софья Михайловна.
Доктор вздрогнул от неожиданности и поспешным движением закрыл свой хлеб углом салфетки.
– Я не слышал, как вы вошли, – пробормотал он растерянно.
– Доктор, зачем вы это делаете? – сказала укоризненно Софья Михайловна.
– А… что я делаю?
Софья Михайловна откинула угол салфетки с порции доктора.
– Ну что это? Надо делить справедливо, – строго сказала она.
– Справедливо? – повторил доктор и посмотрел на нее. – А вы считаете справедливым, чтобы ребенок погиб раньше, чем никому не нужный старик?
Софья Михайловна подняла на него глаза. Он стоял перед ней – высокий, страшно тощий, и глядел на нее сверху вниз с ласковой и печальной улыбкой. Софья Михайловна хотела что-то возразить, но судорога свела ее горло, и, неожиданно для самой себя, она вдруг наклонилась и поцеловала руку доктора, прежде чем тот успел отдернуть ее. И стремительно выбежала из комнаты.
* * *
Часы пробили полночь. Дети крепко спали. Но Софья Михайловна не могла уснуть, как ни велика была ее усталость за минувший – очень напряженный – день. Слишком уж взволновало ее то, что она сегодня узнала.
Из-за открытой двери в соседнюю комнату доносилось ровное посапывание Якова Ивановича, но доктор, видимо, не спал. Софья Михайловна слышала, как он все время беспокойно ворочается в постели. Она подняла голову, прислушалась.
– Доктор! Вы не спите? – шепотом спросила она.
– Не спится мне, Софья Михайловна, – донесся из-за двери тихий голос.
Софья Михайловна в темноте сунула ноги в валенки, ощупью нашла свой теплый халатик, накинула сверху пуховый платок – было очень холодно – и бесшумно вошла в комнату доктора.
– Я не могу спать, – прошептала она. – Мне хочется поговорить с вами. Можно?
– Разумеется! Да вы присядьте.
– Доктор, – быстро заговорила Софья Михайловна, нащупывая стул и опускаясь на него у самого изголовья доктора, – знаете, что я сегодня слышала…
– Догадываюсь, – спокойно ответил доктор, – по-видимому о Ладожском озере, да?
– А вы… уже знаете?! – изумилась Софья Михайловна.
– В моей больнице несколько дней лежат двое, – разведчики ледовой дороги по озеру. Воспаление легких. Провалились под лед, чуть не погибли…
– Что же вы молчали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Несколько минут спустя Наташа шла обратно. Только сейчас она поняла до какой степени боялась, что придется сообщить комсомолкам самое страшное. И вот такая хорошая встреча с девушкой-бойцом, и этот от всей души подаренный кусок хлеба, который так поддержал ее силы. И Нину перехватила по дороге, – опоздай на минутку, не повидала бы. Теперь вот только бы узнать, что с Верой Петровной все благополучно, и она пойдет домой совсем радостная.
Наташа быстро свернула за хорошо знакомый угол, да так и обмерла. Дом, в котором раньше жила Вера Петровна, стоял обнаженный. Отвалилась вся передняя стена, и груда кирпича, покрытая снегом, высокой горой лежала на мостовой. Наташа увидела в каждом этаже ровные ряды пестрых комнат. Во многих уцелела мебель. Все было покрыто толстым слоем снега. Еле дыша она пробегала глазами комнаты третьего этажа. Вот эта милая уютная комнатка, где она провела столько хороших часов. На массивной дубовой раме большой картины – снег. А вон, над письменным столом, в узенькой рамке группа их класса. Там Наташа сидит рядом с Верой Петровной… Разглядеть группу на таком расстоянии невозможно, но она и так знает ее! Все, все на прежних местах. Но где же сама хозяйка? Наташа беспомощно огляделась вокруг. Улица как вымерла, ни души. Только через несколько домов, у ворот полуразрушенного дома, сидела старушка. Наташа подошла к ней с расспросами, но старушка ничего не могла сказать.
– Кто ж их знает? Которые уехали, а которые погибли, а которые в другие дома перехали. Разве теперь кого найдешь?
– А где же узнать? – в отчаянии крикнула Наташа.
– А нигде и не узнаешь, – спокойно возразила старушка. – Кончится война, тогда и будем искать.
Наташа звонила и стучала в двери всех соседних домов, где были хоть какие-нибудь признаки жилья, но никто ничего не мог сказать ей о Вере Петровне; и она тихо побрела обратно, вдруг сразу почувствовав страшную усталость. Она шла долго, долго; ей казалось, что дороге не будет конца.
«Сомлеешь, не дойдешь – как тот…» – вспомнились ей слова девушки-бойца. А ведь и правда, если бы не этот кусок хлеба… Наташа содрогнулась и, вся внутренне подобравшись, пошла бодрее.
До райкома она добралась уже в сумерки. Ни одной из тех девушек там не было. Но дежурная все знала и ждала ее с нетерпением. Наташа, еле ворочая языком, передала все, что просила Нина, и медленно побрела домой. Ей казалось, – вот-вот она упадет. Отворить дверь ключом уже не было сил. Она позвонила.
– Наконец-то! – Катя схватила ее за плечи. – А я тут чуть с ума не сошла. Отчего ты так долго?
– Дай поесть, и я лягу, – прошептала Наташа и совсем тихо прибавила: – И пока не спрашивай ни о чем.
Глава XIV
Снова появляется «жених». Надо ехать
Технического желатина, добытого доктором, хватило дней на десять. Каждый день наваривали полную миску плотного сероватого желе, сдобренного лавровым листом и перцем. Софья Михайловна нашла в груде вещей, вынутых из сожженного буфета, целый пук сухой травки – зубровки, на которой когда-то настаивали водку. Попробовали прибавить и ее, – желе вышло зеленоватое и ароматное. И был найден еще «клад». Как-то, распиливая на дрова что-то из мебели, Наташа слегка порезала палец и пошла в свою комнату поискать в шкафчике-аптечке йод. Оттуда она прибежала с радостным криком:
– Мама! Мама! Смотри, что я нашла. Это – Тотику!
В руке она держала плотно закупоренную стограммовую бутылочку с надписью «Рыбий жир».
Но кончился технический желатин, Тотик допил последнюю ложку рыбьего жира…
Софья Михайловна бесшумно вошла в комнату и встала за спиной доктора, делившего у стола хлеб. Доктор священнодействовал: на столе перед ним были разложены семь маленьких салфеточек с вышитыми на них буквами. Софья Михайловна молча глядела, как доктор взял в руки неполную буханку, внимательно осмотрел ее со всех сторон, уверенным движением отрезал пять совершенно равных частей и стал раскладывать небольшие куски по салфеткам. Оставались две незаполненные салфетки: с буквами "Д" – доктора, и "Т" – Тотика, и шестой кусок хлеба, равный двум нарезанным частям. Доктор тем же уверенным, быстрым движением разрезал этот кусок на две части – одну вдвое больше другой – и положил большую на салфетку с буквой "Т", а меньшую – на свою салфетку.
– Доктор, – тихо окликнула его Софья Михайловна.
Доктор вздрогнул от неожиданности и поспешным движением закрыл свой хлеб углом салфетки.
– Я не слышал, как вы вошли, – пробормотал он растерянно.
– Доктор, зачем вы это делаете? – сказала укоризненно Софья Михайловна.
– А… что я делаю?
Софья Михайловна откинула угол салфетки с порции доктора.
– Ну что это? Надо делить справедливо, – строго сказала она.
– Справедливо? – повторил доктор и посмотрел на нее. – А вы считаете справедливым, чтобы ребенок погиб раньше, чем никому не нужный старик?
Софья Михайловна подняла на него глаза. Он стоял перед ней – высокий, страшно тощий, и глядел на нее сверху вниз с ласковой и печальной улыбкой. Софья Михайловна хотела что-то возразить, но судорога свела ее горло, и, неожиданно для самой себя, она вдруг наклонилась и поцеловала руку доктора, прежде чем тот успел отдернуть ее. И стремительно выбежала из комнаты.
* * *
Часы пробили полночь. Дети крепко спали. Но Софья Михайловна не могла уснуть, как ни велика была ее усталость за минувший – очень напряженный – день. Слишком уж взволновало ее то, что она сегодня узнала.
Из-за открытой двери в соседнюю комнату доносилось ровное посапывание Якова Ивановича, но доктор, видимо, не спал. Софья Михайловна слышала, как он все время беспокойно ворочается в постели. Она подняла голову, прислушалась.
– Доктор! Вы не спите? – шепотом спросила она.
– Не спится мне, Софья Михайловна, – донесся из-за двери тихий голос.
Софья Михайловна в темноте сунула ноги в валенки, ощупью нашла свой теплый халатик, накинула сверху пуховый платок – было очень холодно – и бесшумно вошла в комнату доктора.
– Я не могу спать, – прошептала она. – Мне хочется поговорить с вами. Можно?
– Разумеется! Да вы присядьте.
– Доктор, – быстро заговорила Софья Михайловна, нащупывая стул и опускаясь на него у самого изголовья доктора, – знаете, что я сегодня слышала…
– Догадываюсь, – спокойно ответил доктор, – по-видимому о Ладожском озере, да?
– А вы… уже знаете?! – изумилась Софья Михайловна.
– В моей больнице несколько дней лежат двое, – разведчики ледовой дороги по озеру. Воспаление легких. Провалились под лед, чуть не погибли…
– Что же вы молчали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39