.. и ведь что они могут сделать с девушкой!"
- Господи! - мотала головой Анна Григорьевна. Она встала, пошла в переднюю, как будто сейчас ей навстречу может позвонить Наденька.
- Мум! Чего ты?
Анна Григорьевна вздрогнула.
Из темноты светила Санькина папироска.
- Мум! Ей-богу, она хитрая, она у Танечки заночевала, вот увидишь. Я завтра чуть свет сбегаю. Ей-богу.
- Она дура, дура, - почти плача, говорила Анна Григорьевна. - Она ведь вот, - и Анна Григорьевна вытянула вперед руку, - бревно ведь, вот прямо все, как солдат.
- Да она мне говорила, что если что... самое верное место у Тани, честное слово, говорила, - и Санька подошел, обнял мать за плечи и поцеловал в висок.
Анна Григорьевна потрясла головой, волосы защекотали Санькину щеку как волосы барышень на балу в вальсе, и ум застыл на миг в оцепенении.
В квартире было тихо, и громко листал в кабинете страницы Андрей Степанович, как будто не бумагу, а железные листы переворачивал. Андрей Степанович глубоко вздохнул, он слушал в открытую форточку дальние выстрелы, редкие, спокойные, как перекличка, он листал книгу "История французской революции" Лависа и Рамбо, на гладкой лощеной бумаге. Хотелось найти в книге то, что можно примерить вот на эти выстрелы, и он листал, спешил и боялся не угадать.
"9-е термидора" - да нет, какой же это термидор? И слышал, как будто говорил какой-то чужой голос: ничего ж похожего. Он листал вперед и назад: "Монтаньяры", "Третье сословие", как будто перед экзаменом забыл нужную строчку.
"Ведь происходит величайшей важности общественное явление, - говорил себе Андрей Степанович и делал молча резонный жест, - и надо быть готовым, как отнестись к нему, и сейчас же".
Андрею Степановичу хотелось выпрямиться, встать и выставить грудь против этих выстрелов, пуль, нагаек. Ему казалось, что сейчас он найдет эту идею, твердую, совершенно логичную, гражданскую, честную идею, и она станет внутри, как железный столб. И он чувствовал в ногах эту походку, поступь в подошвах, твердую, уверенную, и готовые в голосе крепкие ноты. И тогда, прямо глядя в лицо опасности, с полным уважением к себе и делу, которое делаешь, Тиктин хмурился, листки стояли в руках.
"Еще раз обдумать, - говорил в уме Тиктин. - Что же происходит? Взрыв протеста со стороны общества - с одной стороны. Раз! Борьба за свое существование со стороны правительства - с другой..."
- Два! - прошептал Тиктин, глядя в угол гравюры. На гравюре сидел среди пустыни Христос на камне, глядел перед собой и думал. - Два-а... задумчиво произнес Андрей Степанович.
"А вот решил, - подумал с завистью Тиктин про Христа. - Решил и начал действовать. И не по случаю какому хватился. Кончил... на кресте. Да, и этот крест на каждой улице. Да не для этого же он все это делал", - вдруг с сердцем подумал Андрей Степанович, он резко повернулся со всем креслом к столу, опер локти, упер в виски кулаки.
В это время во дворе затрещал электрический звонок - это над дворницкой. Настойчиво, зло - нагло в такой тишине. И стук железный о железную решетку ворот.
Тиктин слышал, как Санька и жена подбежали к окнам, потом в кухню, чтоб видеть во двор.
Тиктин встал, набрал воздуху в грудь и спокойной походкой прошел кухню.
Кухарка, накинув на голову одеяло, шарила на плите, брякала спичками.
- Не надо огня, - спокойным басом сказал Тиктин, и воздух из груди вышел. Сердце билось, как хотело. Тиктин тяжело и редко дышал. Он глядел через плечо Анны Григорьевны в полутемный двор.
Где-то в окне напротив мелькнул свет и погас. Дворник зашаркал опорками и бренчал на бегу ключами.
Санька быстрой рукой распахнул форточку. Жуткий воздух стал вкатываться в комнату и голоса - грубые окрики из-под ворот.
- Тс! - шепнул, затаив дух, Тиктин.
Слышно было, как дворник торопливо щелкнул замком и дергал задвижку; вот визгнула калитка, и топот ног, гулко идут под воротами.
- Ну, веди! - И дворник вышмыгнул из пролета ворот, и следом черные городовые, четверо. Куда?
Санька совсем высунул голову в форточку, и в эту минуту в прихожей раздался звонок и одновременно стук в дверь.
Санька рванулся:
- К нам обыск!
- Господи, спаси и сохрани, - перекрестилась Анна Григорьевна и бросилась отворять.
- Attendez, attendez*, - крикнул Андрей Степанович.
----------------------------
* Подождите, подождите (фр.).
- Да, Господи, все равно, - на ходу ответила Анна Григорьевна.
И Андрей Степанович слышал, как она открыла дверь. Андрей Степанович зашагал в переднюю, но уж стучали в кухонную дверь.
- Кто такие? - кричала через дверь кухарка.
- Отворяйте, - скомандовал Тиктин.
- Ну ладно, оденуся вперед, - кричала в двери кухарка.
Санька глядел, как распахнулась дверь, настежь, наотмашь, и сразу всем шагом вдвинулся квартальный. Анна Григорьевна пятилась, но не отходила в сторону, как будто загораживала дорогу. А квартальный нахмурился, смотрел строго поверх Анны Григорьевны.
"Прет, как в лавочку, как в кабак", - Санька чувствовал, что все лицо уж красное, и это перед квартальным, и Санька крикнул:
- Чего угодно-с, сударь? - И вдруг узнал квартального - тот самый! Тот самый, что на конке менял ему рубль - "для женщины". Вавич секунду молчал, глядя на Саньку, и приподнял нахмуренные брови. И вдруг резким злым голосом почти крикнул:
- Кто здесь Тиктина Надежда Андреевна?
- Вы можете не кричать, - Андрей Степанович достойным шагом ступал по коридору, - здесь все отлично слышат. У вас есть бумага? - Андрей Степанович остановился вполоборота и, не глядя на Вавича, протянул руку за бумагой. Другой рукой он не спеша вынимал пенсне из бокового кармана.
Санька секунду любовался отцом и сейчас же топнул ногой, повернулся и пошел по коридору.
- Не сходите с мест, - закричал Виктор. - Задержи! - Из-за спины протиснулся городовой, он беглым шагом затопал по коридору. Анна Григорьевна спешила, догоняла городового.
- Мадам! Стойте! - кричал Вавич.
Но уж из кухонной двери вошел городовой, он загородил дорогу, растопырил руки.
- Нельзя-с! Назад, назад.
- Не идет! Вести? - крикнул Вавичу городовой из конца коридора.
- Стой при нем! - крикнул Вавич.
- Да я его уговорю, и он придет сюда, пропусти, ох, несносный какой! говорила Анна Григорьевна.
- Arretez et taisez-vous!* - сказал Тиктин.
--------------------------------
* Прекратите и замолчите! (фр.)
- Не переговариваться! - крикнул Вавич и ринулся вперед.
- Бумагу! - упорным голосом перегородил ему дорогу Тиктин, рука требовательно висела в воздухе.
Вавич глянул на руку. Она как будто одна, сама по себе, висела в воздухе, она была точь-в-точь как рука его старика, когда он кричал: "Витька! Молоток!"
Вавич расстегивал портфель на коленке, наконец, вынул бумажку.
- Вот: по распоряжению... - тыкал Виктор пальцем.
- Виноват, - прервал Тиктин и взял бумагу из рук Вавича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
- Господи! - мотала головой Анна Григорьевна. Она встала, пошла в переднюю, как будто сейчас ей навстречу может позвонить Наденька.
- Мум! Чего ты?
Анна Григорьевна вздрогнула.
Из темноты светила Санькина папироска.
- Мум! Ей-богу, она хитрая, она у Танечки заночевала, вот увидишь. Я завтра чуть свет сбегаю. Ей-богу.
- Она дура, дура, - почти плача, говорила Анна Григорьевна. - Она ведь вот, - и Анна Григорьевна вытянула вперед руку, - бревно ведь, вот прямо все, как солдат.
- Да она мне говорила, что если что... самое верное место у Тани, честное слово, говорила, - и Санька подошел, обнял мать за плечи и поцеловал в висок.
Анна Григорьевна потрясла головой, волосы защекотали Санькину щеку как волосы барышень на балу в вальсе, и ум застыл на миг в оцепенении.
В квартире было тихо, и громко листал в кабинете страницы Андрей Степанович, как будто не бумагу, а железные листы переворачивал. Андрей Степанович глубоко вздохнул, он слушал в открытую форточку дальние выстрелы, редкие, спокойные, как перекличка, он листал книгу "История французской революции" Лависа и Рамбо, на гладкой лощеной бумаге. Хотелось найти в книге то, что можно примерить вот на эти выстрелы, и он листал, спешил и боялся не угадать.
"9-е термидора" - да нет, какой же это термидор? И слышал, как будто говорил какой-то чужой голос: ничего ж похожего. Он листал вперед и назад: "Монтаньяры", "Третье сословие", как будто перед экзаменом забыл нужную строчку.
"Ведь происходит величайшей важности общественное явление, - говорил себе Андрей Степанович и делал молча резонный жест, - и надо быть готовым, как отнестись к нему, и сейчас же".
Андрею Степановичу хотелось выпрямиться, встать и выставить грудь против этих выстрелов, пуль, нагаек. Ему казалось, что сейчас он найдет эту идею, твердую, совершенно логичную, гражданскую, честную идею, и она станет внутри, как железный столб. И он чувствовал в ногах эту походку, поступь в подошвах, твердую, уверенную, и готовые в голосе крепкие ноты. И тогда, прямо глядя в лицо опасности, с полным уважением к себе и делу, которое делаешь, Тиктин хмурился, листки стояли в руках.
"Еще раз обдумать, - говорил в уме Тиктин. - Что же происходит? Взрыв протеста со стороны общества - с одной стороны. Раз! Борьба за свое существование со стороны правительства - с другой..."
- Два! - прошептал Тиктин, глядя в угол гравюры. На гравюре сидел среди пустыни Христос на камне, глядел перед собой и думал. - Два-а... задумчиво произнес Андрей Степанович.
"А вот решил, - подумал с завистью Тиктин про Христа. - Решил и начал действовать. И не по случаю какому хватился. Кончил... на кресте. Да, и этот крест на каждой улице. Да не для этого же он все это делал", - вдруг с сердцем подумал Андрей Степанович, он резко повернулся со всем креслом к столу, опер локти, упер в виски кулаки.
В это время во дворе затрещал электрический звонок - это над дворницкой. Настойчиво, зло - нагло в такой тишине. И стук железный о железную решетку ворот.
Тиктин слышал, как Санька и жена подбежали к окнам, потом в кухню, чтоб видеть во двор.
Тиктин встал, набрал воздуху в грудь и спокойной походкой прошел кухню.
Кухарка, накинув на голову одеяло, шарила на плите, брякала спичками.
- Не надо огня, - спокойным басом сказал Тиктин, и воздух из груди вышел. Сердце билось, как хотело. Тиктин тяжело и редко дышал. Он глядел через плечо Анны Григорьевны в полутемный двор.
Где-то в окне напротив мелькнул свет и погас. Дворник зашаркал опорками и бренчал на бегу ключами.
Санька быстрой рукой распахнул форточку. Жуткий воздух стал вкатываться в комнату и голоса - грубые окрики из-под ворот.
- Тс! - шепнул, затаив дух, Тиктин.
Слышно было, как дворник торопливо щелкнул замком и дергал задвижку; вот визгнула калитка, и топот ног, гулко идут под воротами.
- Ну, веди! - И дворник вышмыгнул из пролета ворот, и следом черные городовые, четверо. Куда?
Санька совсем высунул голову в форточку, и в эту минуту в прихожей раздался звонок и одновременно стук в дверь.
Санька рванулся:
- К нам обыск!
- Господи, спаси и сохрани, - перекрестилась Анна Григорьевна и бросилась отворять.
- Attendez, attendez*, - крикнул Андрей Степанович.
----------------------------
* Подождите, подождите (фр.).
- Да, Господи, все равно, - на ходу ответила Анна Григорьевна.
И Андрей Степанович слышал, как она открыла дверь. Андрей Степанович зашагал в переднюю, но уж стучали в кухонную дверь.
- Кто такие? - кричала через дверь кухарка.
- Отворяйте, - скомандовал Тиктин.
- Ну ладно, оденуся вперед, - кричала в двери кухарка.
Санька глядел, как распахнулась дверь, настежь, наотмашь, и сразу всем шагом вдвинулся квартальный. Анна Григорьевна пятилась, но не отходила в сторону, как будто загораживала дорогу. А квартальный нахмурился, смотрел строго поверх Анны Григорьевны.
"Прет, как в лавочку, как в кабак", - Санька чувствовал, что все лицо уж красное, и это перед квартальным, и Санька крикнул:
- Чего угодно-с, сударь? - И вдруг узнал квартального - тот самый! Тот самый, что на конке менял ему рубль - "для женщины". Вавич секунду молчал, глядя на Саньку, и приподнял нахмуренные брови. И вдруг резким злым голосом почти крикнул:
- Кто здесь Тиктина Надежда Андреевна?
- Вы можете не кричать, - Андрей Степанович достойным шагом ступал по коридору, - здесь все отлично слышат. У вас есть бумага? - Андрей Степанович остановился вполоборота и, не глядя на Вавича, протянул руку за бумагой. Другой рукой он не спеша вынимал пенсне из бокового кармана.
Санька секунду любовался отцом и сейчас же топнул ногой, повернулся и пошел по коридору.
- Не сходите с мест, - закричал Виктор. - Задержи! - Из-за спины протиснулся городовой, он беглым шагом затопал по коридору. Анна Григорьевна спешила, догоняла городового.
- Мадам! Стойте! - кричал Вавич.
Но уж из кухонной двери вошел городовой, он загородил дорогу, растопырил руки.
- Нельзя-с! Назад, назад.
- Не идет! Вести? - крикнул Вавичу городовой из конца коридора.
- Стой при нем! - крикнул Вавич.
- Да я его уговорю, и он придет сюда, пропусти, ох, несносный какой! говорила Анна Григорьевна.
- Arretez et taisez-vous!* - сказал Тиктин.
--------------------------------
* Прекратите и замолчите! (фр.)
- Не переговариваться! - крикнул Вавич и ринулся вперед.
- Бумагу! - упорным голосом перегородил ему дорогу Тиктин, рука требовательно висела в воздухе.
Вавич глянул на руку. Она как будто одна, сама по себе, висела в воздухе, она была точь-в-точь как рука его старика, когда он кричал: "Витька! Молоток!"
Вавич расстегивал портфель на коленке, наконец, вынул бумажку.
- Вот: по распоряжению... - тыкал Виктор пальцем.
- Виноват, - прервал Тиктин и взял бумагу из рук Вавича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73